Леонид Мендельсон - Пятый угол
Наум отрицательно покачал головой, на что собеседник, сняв окуляры и протирая их мягкой салфеткой, пробормотал:
- Ну, ничего, разберемся и с этим. — Затем, подняв глаза на собеседника и близоруко щурясь, добавил: — Я знаю, вам можно доверять, и открою еще один секрет: предполагали мы создать для вас комфортные условия работы, да вот не получилось. — Водрузив окуляры на нос, подмигивая рыбьим глазом и понизив голос, добавил: — Предполагали вызвать для вас помощника, хорошо знающего английский язык, да и хорошие контакты с ним, точнее с ней, у вас уже установились.
Наум, почувствовав, что начинает густо краснеть, опустил голову и стал поправлять запонки на манжетах рубашки.
- Ну что вы, батенька, жизнь есть жизнь, и никто не может сказать, что безгрешен! Помните: «Пусть бросит в нее камень тот, кто ни разу в жизни не согрешил». И толпа, до этого жаждущая крови, разошлась. Не гарантирую дословность цитаты, но какое попадание в цель! А?
Если бы Наум, выйдя из здания посольства, не был погружен в свои собственные эмоции, наверняка заметил бы человека, вышедшего из тени дерева и последовавшего за ним.
ГЛАВА 13
— Сядь, Беверли, не суетись. Нужно посидеть перед дальней дорогой и помолчать. Так положено.
Наум опустился в кресло и закрыл глаза. Ночь не принесла желанного отдыха, а теперь предстоял долгий день с переездами, ожиданиями, перелетом. Вчера он не мог долго уснуть, ворочался в постели, перебирая в памяти весь длинный, насыщенный событиями день: срочный, а потому непонятный и тревожный вызов в Скотленд-Ярд, ничего толком не объяснивший комиссар, и он, как сомнамбула подписывающий какие-то бумаги. Затем малоприятный визит в посольство, где Иван Сергеевич разыграл из себя радушного хозяина, но не преминул периодически загонять его то под горячий, то под холодный душ. Не давала покоя мысль, почему этот «матерый волк» так относительно легко разжал свои зубы и выпустил его на свободу: или отыграна до конца запланированная роль подсадной утки, или опытный разведчик почувствовал опасную контригру, а, возможно, и то, и другое. Так или иначе, но официальная сторона отношений соблюдена, и претензий к нему быть не должно, хотя, почти наверняка, еще предстоят встречи и объяснения на Родине.
Но будет день и будет пища для размышлений и принятия решений. Лишь одна мысль, один вопрос настойчиво возвращался, хотя ответ можно будет найти только в Москве, если вообще удастся узнать что-нибудь: какие детали их встреч с Людмилой Георгиевной известны этому всевидящему оку? Как это ни неприятно, но из-под первой мысли выглядывала еще одна — после всей этой карусели поневоле будешь шарахаться от своей тени — случайна ли была их встреча и знакомство в самолете?
Сон все-таки пришел, если вообще можно назвать сном этот кошмар: по бесконечным темным лабиринтам он выбирался из здания посольства и каждый раз оказывался в тупике. Периодически высвечивалась улыбающаяся физиономия Ивана Сергеевича, предупреждающая, что контрольное время истекает, и он может навсегда остаться «подсадной уткой».
Наум открыл глаза и оглядел своих провожающих: Беверли, Роберт, Иосеф, Джон — чем не почетный эскорт? Приятно, но зачем было ехать всем?
Проблему решил телефонный звонок и голос комиссара Шоу:
- Мистер Вольский, составьте компанию мне, а с вашими родственниками попрощайтесь дома. Так будет лучше.
Вот и все: наступила минута прощания, которую Наум всегда не любил. Что можно сказать близкому человеку, если и без того все ясно, все сказано заранее? Рукопожатия, поцелуи, обещания непременно встретиться и писать. А ведь рвутся ниточки привязанности, дружбы, взаимопонимания, острее ощущаемые в минуту расставания. Последним подошел Джон; раньше Наум не обращал внимания, а, возможно, этого и не было, но у старого слуги слегка дрожали руки. Он вынул из кармана маленькую коробочку и, пытаясь придать лицу торжественное выражение, произнес:
- Миссис Мерин, к сожалению, не смогла лично засвидетельствовать свое уважение вам, мистер Вольский. Состояние здоровья не позволило ей прибыть сюда и вручить этот подарок, но она надеется — он будет напоминать вам, что в Англии остались люди, не забывающие вас и всегда готовые с удовольствием принять в гости всю вашу семью. — Тирада досталась ему нелегко, но Джон с достоинством промокнул лоб белоснежным платком и добавил: — Уверяю вас, мистер Вольский, я полностью присоединяюсь к словам миссис Мерин.
Со словами благодарности Наум приоткрыл коробочку, и не смог сдержать возглас удивления.
- Но это же очень дорогой подарок! Право, он должен остаться в вашей семье. Это ведь семейная реликвия. Беверли, посмотри, он так гармонирует с цветом твоих глаз!
- Нет-нет, Наум. Мама считает, что таким образом она хоть на малую толику искупает свою вину перед отцом.
На улице значительно похолодало, и казалось, что дождь может перейти в снег. Недалеко от подъезда припарковались две машины; за рулем одной из них сидел комиссар, другой — сержант Уорбик.
- Мистер Вольский, передайте сержанту ваш багаж и документы, а сами составьте мне компанию.
Комиссар вел машину молча, лавируя в плотном потоке легкового и грузового транспорта. Через несколько километров терпение Наума кончилось.
- Могу я поинтересоваться — куда мы едем?
- Можете. В Хитроу.
«Это уже полегче, но зачем мне такой почетный эскорт?»
- Желаете спросить почему я не оставляю вас в покое?
- Если не возражаете.
- Не возражаю. Для вашего же блага.
- Мне угрожает опасность, и необходимо присутствие столь высокого чина из полиции?
- Я не сказал опасность, просто возможны непредвиденные обстоятельства.
«Господи, опять «Пятый угол», — пробормотал Наум.
- Что вы сказали?
- Констатировал свое состояние в гостеприимной Великобритании.
- Не судите поспешно и однозначно. Я не прошу вас исповедоваться, но постарайтесь быть искренним перед самим собой.
- Вы меня неверно поняли: я имею в виду обстоятельства, а не людей.
Комиссар кивнул, показывая, что принимает уточнение.
- Но обстоятельства создаются по воле одних людей и, зачастую, против желания других. Вы согласны, мистер Вольский?
- Если вы пытаетесь втянуть меня в философский диспут, то заранее поднимаю руки, ибо мозг мой способен сейчас не более чем на условный рефлекс. Но если вы имеете в виду что-то конкретное, объясните попроще, подоступнее.
Поток машин заметно поредел, и комиссар прибавил скорость.
- Можно и попроще. Вы создали обстоятельства, в соответствии с которыми, но по доброй воле, я сопровождаю вас в аэропорт. Еще не догадываетесь? — Шоу посмотрел на своего пассажира и улыбнулся. — Конечно, догадываетесь, но предпочитаете не выкладывать свои карты, а они не интересны мне, поскольку не собираюсь вникать в это дело. А если еще конкретнее, то вы использовали меня, образно говоря, в качестве почтового голубя для передачи информации в организацию «Х», и я честно выполнил вашу просьбу. Не спрашиваю, зачем это было необходимо вам, потому что все равно не ответите, но мнение свое имею и считаю его близким к истине, а главное заключается в том, что вы подняли волну, которая теперь может вас же настичь и накрыть. Если расшифровать эту аллегорию, то некоторым господам из организации «Х» хотелось бы задержать вас в Лондоне. — Было видно, что Шоу всё ещё болен; говорил он с напряжением, через силу.
- Комиссар, я все понял. Не возражаете, если задам несколько вопросов? На каком основании возможно меня задержать?
- Есть варианты, но поскольку вы иностранный гражданин и не нарушали законов страны, на получение официального разрешения, спасибо нашей бюрократии, понадобятся сутки-двое.
- Тогда как?
- При оформлении в аэропорту можно придраться к документам или вещам.
- То есть незаконное задержание!
- Перед вами потом извинятся, но к тому времени уже появится законное основание.
Наум образно представил себе, как его снимают с рейса, сопровождают под охраной обратно в Лондон, и ему стало не по себе: возвращение на круги своя к вызовам, допросам, нервотрепке и… неизвестности.
«Доводы комиссара выглядят весьма убедительно, — рассуждал он. — Выбора в этой ситуации нет, и ничего не остается, как следовать за ним. Но напрашивается немаловажный вопрос: с какой это стати сэр Шоу воспылал к нему такой симпатией и опекает как самого близкого человека?»
Задумавшись, Наум не заметил, как дождь перешел в мокрый снег; дворники работали в ритме аллегро, отметая в стороны падающее с неба месиво.
- Я признателен вам, комиссар, за заботу и внимание. Но это так неожиданно, что вызывает естественный вопрос — почему?
- Если бы вы его не задали, я был бы очень удивлен. На то имеется несколько причин. Как я уже сказал, вы не совершили противозаконных действий, и моя совесть чиста. Во-вторых, вы родственник и гость уважаемой мной семьи, и, особенно, покойного мистера Вольского. Существует и меркантильный довод: люди из упомянутой всесильной организации неоднократно становились поперек моей дороги, короче — утирали мне нос, так что, если вы благополучно улетите домой, это будет моим маленьким отмщением и компенсацией. Но это еще не все. Для меня весьма важно ваше доверие, а если вы убедитесь, что я вам не враг, и мы сможем поговорить откровенно, то это и будет мне награда за старания.
