Олег Игнатьев - Мертвый угол

«Медик» стоял молча, делал вид, что его нет.

Держался у стены.

— Теперь в восьмую, — шепнул Климов и, осветив себе дорогу, скользнув по каменной стене бомбоубежища лучом, вновь выключил фонарь. — Пошли наощупь.

— Скажите, что там на земле? — раздался женский голос.

— Правда, что там? — сразу же заволновались в темноте.

— Где все те, которых увели?

— Уже идет эвакуация?

— А почему нет света?

— И воды!

— Воды! У нас здесь дети!

Климов придал голосу сочувственно-начальническую интонацию и успокоил всех одним четким ответом.

— Утром будет все. Я обещаю.

Кто-то еще что-то выкрикивал, но Климов слушал и не слышал, словно с головой ушел под воду. Надо было пробираться к восьмой штольне. И вообще, любое несчастье можно превозмочь, если пренебречь земными радостями. Жизнь — это облако, в тени которого не спрячешься.

Идя вдоль стены, Климов неожиданно нащупал металлические поручни какой-то крепкой лесенки, ведущей строго вверх, остановился, пошатал, попробовал, надежно ли приварена она к ребристой арматуре и, сняв браслет наручника со своего запястья, примкнул его к скобе одной из перемычек.

— Подожди, — шепнул он «Медику» и, ничего не объясняя, ударил рукояткой пистолета ниже уха. Тело его обмякло, точно тряпичная кукла. Пришлось подхватить и уложить на пол.

Лучше выглядеть пронырой, нежели тюхой.

Пренебрегая своей безопасностью, он прежде всего пренебрегал жизнью людей. А этого он допустить не мог.

Освободившись на время от ненужного поводыря и соглядатая, Климов двинулся дальше, ежесекундно ожидая нападения или же выстрела. Особенно опасность возросла, когда он свернул за угол. Стал приближаться к перемычке восьмой штольни, к ее входу.

Умудренное опытом тысячелетий человечество наложило запрет на убийство и порабощение других, но как избавиться от страха смерти, не придумало. Опыт чужой смерти — чужой опыт. Сознавая гибельность всего живого, люди не умеют умирать. И Климов не был исключением. Он был один из тысячи, один из смертных.

Климов присел. Закрыл глаза. Прислушался. Звук не повторился. Значит, нервы.

Обследовал впереди себя холодный лист металла. Нащупал пальцами прямоугольник, понял, что находится у цели.

Перед ним был вход в восьмую штольню, в камеру газгольдеров. Осталось набрать код.

«Сейчас включу фонарь и ринусь вбок», — сказал он сам себе и снова вслушался в странные звуки. Кто-то шел за ним. Подкрадывался.

Тихо.

Климов включил фонарь, направил луч на кодовый замок и резко ушел вправо, когда скрипнуло — отчетливо так скрипнуло щебенкой под ногой.

Сзади него была девчушка. Лет восьми, не больше. Испугавшись его выпада, она закрылась в ужасе руками.

— А-ааа!

«Дурак слабоумный», — облегченно перевел дыханье Климов и еще раз обругал себя похлеще.

— Чья ты, кроха?

Он включил фонарь, и девочка отняла руки от лица. Пугливо вздрогнула.

— Дерюгина. Оксана.

«Вот ты какая, — присел на корточки Климов и постарался успокоить девочку. — Имя красивое. Как у моей жены».

— Не плачь, не бойся. Ты, наверно, заблудилась?

— Нет, я ищу папу. Он пошел сюда.

Под глазами у девчушки были темные круги.

Климов вспомнил свое знакомство с Федором, его вопрос: «А дочку тоже убивать?», боязнь Дерюгина, что дочка станет ведьмой, и его угрозу расправиться с женой. Это было более, чем странным. Впрочем, и знакомство Климова с дочерью Федора было ничуть не лучше.

«Мистика какая-то», — подумал он и ласково попросил девочку ждать папу возле мамы.

— Его вызвали по делу. Он ведь тракторист. Причем, хороший.

— Да, папа — хороший, — сразу согласилась девочка и подняла глаза. — А можно я здесь посижу? Мне страшно возвращаться.

— Этого мне только не хватало, — сокрушенно сказал Климов и позволил девочке остаться. — Только — тихо! — Ой прижал палец к губам. — И — чтоб нас никто не слышал.

Повернувшись к двери, он осветил кодовую панель замка и начал набирать цифры.

Глава тридцатая

Дистанционный взрыватель с усиком-антенкой Климов нашел сразу — под вторым газгольдером. Это был небольшой магнитный кругляш, величиной с хоккейную шайбу. По виду — безобиднейшая штука, но по сути — адская машина. Огромные ребристые цистерны, в которых находились тонны сжиженного удушающего газа под большим давлением, в доли секунды разнесло бы на куски. На клочья стали и титана. Стоило бы только радиосигналу привести взрыватель в действие. И — все. Мгновенная агония и смерть. Вместо людей — одно воспоминанье..

Из восьмой штольни надо было уходить.

Климов спешил.

Он сам себя «подвесил» — подцепил на крючок взрыва.

Уйти, уйти, как можно дальше от людей, от камеры газгольдеров, от смерти — вот все, что занимало его мозг, что им руководило.

С лихорадочной тщательностью он обследовал соседние цистерны, обнаружил под одной из них противотанковую мину, вывернул и спрятал у себя в кармане детонатор, обшарил с фонарем укромные места гибельной штольни, убедился, что нигде больше взрывчатки нет, и вновь захлопнул кодовую дверь.

Теперь он был опасен для людей, сам — для себя.

Когда он довел дочку Федора до лестницы, к которой был прикован «Медик», в бомбоубежище раздался бас Петра.

— Юра, мы здесь!

Климов ответил, и они вскоре обнялись.

— Как ты?

— Жив.

— А ты?

— Живехонек!

Петр еще раз было облапил Климова, но тот посторонился,

— Осторожно: детонатор.

— Давай его сюда, — протянул руку Петр и возбужденно произнес: — Сейчас мы его… мигом.

Он рванулся к двери бомбоубежища, открыл ее, швырнул со всего маху детонатор в стену и до слуха Климова донесся донесся хлопок взрыва. Или выстрела. Тугой, короткий, с присвистом хлопок. Как будто кто-то сказал: «Б-а-к!» и сразу же добавил «эс».

Федор, подхвативший дочку на руки, глянул на Климова, тот — на него.

— Бэк-с, бэк-с, — с твердым присвистом ударили один и второй выстрелы, и Петр начал оседать на землю.

Стреляли из пистолета с глушителем.

Когда Климов с Федором склонились над Петром, Климова словно ударили по спине ломом: спас бронежилет.

Мгновенно выкатившись из бомбоубежища, Климов выстрелил в метнувшуюся тень. Вскочил и побежал. Пустил вдогонку убегавшему две пули, свалил наземь. Стрелял совершенно спокойно, потому что нервничать было некогда. Свалил и охнул — кубарем перелетел через того, кто бросился ему под ноги. Едва успел сгруппироваться. На бегу. Летя головой вниз.

Напавших было двое.

— Федор!

Голос Климова сорвался от удара. Били точно.

Если бы не интуиция, простился с жизнью. Нож поранил шею: вспорол кожу и сломался о бетонный пол.

Рванувшись вбок, он успел выстрелить. Не целясь. Наверное, попал в пах или в бедро.

Отбил второй нож.

Покатился.

Вскочил на ноги, упал — сбили подсечкой.

Выстрелить не удалось: пистолет вылетел. Да и патронов в нем не оставалось. Блок и выпад. Локоть и колено. Блок. Прыжок. Немыслимый прыжок и винт, и блок, и серия ударов.

— На! На! Й-е!

Удар в локтевой сгиб, крик боли, стукнувшийся оземь пистолет.

Еще! Еще! Резко и чисто.

Мимо.

Удар в челюсть, в лоб — и Климов отлетел к стене.

Откуда появился третий, он так и не понял. Стоял он крепко, спружинив колени, словно влитой. В руке его поблескивала сталь.

Мрак подземелья стал еще мрачнее.

Шум за спиной заставил третьего рвануться, сделать выпад, поднырнуть под локоть Климова и перекинуть нож из руки в руку.