Сергей Костин - РАМ-РАМ

— Подожди, — вдруг сообразил я. — Если все наши враги повержены, что мешает нам отправиться в Кхаджурахо, как мы это планировали?

— Каджурао, — поправила меня Маша. — Пишется Кхаджурахо, а произносится Каджурао. Конечно, мы можем туда поехать, только какой в этом смысл?

Мы с Машей говорили, естественно, по-русски.

— Возможно, никакого! Но мы ведь только что выкрутились из чужих проблем — в решении своих мы продвинулись не намного. Сколько у нас осталось дней до вторника?

Во вторник, напомню, мы должны были вернуться к почтенному Бабе из Джайпура.

— Сегодня суббота, — ответила Маша. — Три неполных дня.

— Все успеваем!

Мы объяснили изменение планов Барат Сыркару. Тот был очень горд тем, что за нас вступилось его любимое божество, и против продолжения путешествия не возражал.

— Хорошо, что мы еще не выехали на шоссе, — сказал он. — А то бы мы повернули направо, а нам теперь нужно налево.

Шоссе оказалось минутах в двадцати езды. Перед ним стоял большой придорожный щит. Стрелка направо указывала на Гвалиор и Агру, стрелка налево…

И тут меня словно ударило током! У меня есть извинение: я впервые видел это слово написанным. На панно были указаны три ближайших города: Датия, Джанси и… Орчха. Лина, Ромкина жена, напомню, звук «р» не выговаривала, поэтому она сказала мне «Оч-ха». «Р» она не произносила, а что «х» произносить не надо, она не знала.

Это была никакая не фирма! Главная наводка, которую Лина попыталась дать мне за несколько отведенных нам секунд, была названием города.

Часть шестая

1

Орчха, по сути дела, совсем не город. Это крошечная деревня с главной улицей длиной едва ли с полкилометра, с еще одной перпендикулярной — метров под триста, и, собственно, все. Это если не считать огромного, даже для Индии, Царского дворца, затем роскошного действующего храма Рамы — единственного в стране, где он почитается и как бог, и как царь, затем внушительного, больше похожего на дворец, храма Четырехрукого Вишну, впрочем, заброшенного, а также нескольких десятков, мы бы сказали, часовен, сооруженных в тех местах, где были сожжены останки местных раджей и членов его семьи.

В сущности, они-то и составляют главную прелесть этого места. К безумным по размерам и архитектурному великолепию дворцам и храмам в Индии быстро привыкаешь. Не удивляемся же мы буйству тропической растительности? Так вот, монументальность — это из той же оперы. А здесь другое дело! Среди зелени деревьев вдоль берега узкой и мелкой реки здесь и там торчат островерхие шатровые купола с каменной резьбой. И это все! Но они вносят в вашу душу покой, какого я, например, не испытывал много-много лет. Я даже не помню, испытывал ли когда-нибудь вообще. Есть такие места, которые открывают новую дверь в вас самих.

Такие мысли лениво текли в моей голове, когда я сидел на небольшой террасе гостевого дома «Форт Вью». В его карточке даже не было адреса — просто «Форт Вью», Орчха. Терраса представляла собой газончик длиной метров двадцать и шириной метров десять, по обе стороны которого располагались одноэтажные флигели отеля. Но за невысокими перильцами справа высилась бело-желтая громада дворца, отделенная от нас рекой и соединенная с нами каменным мостом. Под нами играла солнечными зайчиками вода, из которой поднимали мокрые морды буйволы, задумчиво смотрели перед собой, роняя капли, и снова принимались пить. А слева, сколько видел глаз, под розовым предзакатным светом расстилался лес: утыканный ближе к нам куполами часовен, а дальше — к холмам — просто затягивающий все свободное пространство. Я мог бы сидеть так часами, как вот эта симпатичная, хотя уже не первой молодости европейка, уткнувшаяся подбородком в свои руки, положенные на перильца, и едва-едва переводящая взгляд с одного чуда на другое.

Мы встретились с нею взглядом, и я улыбнулся:

— Если пейзажи могут загипнотизировать, это один из таких, — сказал я.

Женщина улыбнулась в ответ. Впрочем, глаза ее оставались грустными.

— Я не могу оторваться от него уже много дней, — откликнулась она. По-английски она говорила с акцентом.

— Даже так?

Женщина только кивнула. Лет сорока, белокурая, очень загорелая, в легком белом пенджаби (это такой балахон и свободные брюки из-под него), с несколькими нитками простых бус на шее, с какими-то амулетами на запястье, болтающимися на ниточках и полосках кожи, со сделанной хной татуировкой на тыльной стороне ладони. Обычная европейская туристка, попавшая под обаяние этой страны и старающаяся слиться с нею, настолько это позволяют ей собственные верования, достаток, лимит времени и представления о гигиене.

К нам приближалась Маша — она принимала душ в нашей на удивление чистой для 12 долларов в сутки, прямо-таки уютной комнатке. И даже колючая сущность моей спутницы отозвалась на безмятежность и покой этого места.

— Да-а! — только и вымолвила Маша, усаживаясь на свободный стул за незнакомкой.

— И что здесь можно делать много дней? — продолжил я прерванный разговор.

— Чтобы все посетить, достаточно трех часов, — отозвалась женщина. — Вот дворец, там сзади два храма, правее такой песчаный плес, где кремировали останки в менее отдаленные эпохи. А дальше вы просто сидите здесь и смотрите. Ну, это мы так говорим: «смотреть» — и так это выглядит со стороны. А там, кто знает, что в этот момент в нашей душе происходит.

К нам подходил официант.

— Вы разрешите, заказать вам выпить? — предложил я незнакомке.

— Спасибо, я уже пойду.

Она встала.

— Мы вас согнали, — сказала Маша.

— Нет! Но здесь действительно лучше сидеть в одиночестве. Я этим уже насладилась — не хочу вам мешать сделать то же самое.

Она стянула с перил свою кофту и улыбнулась нам, прощаясь. Глаза у нее оставались грустными.

Маша заказала яблочный сок, я для разнообразия — джин с тоником. И то и другое в ассортименте гостевого дома имелось.

— Вот такую бы мне хотелось иметь внешность! — призналась Маша. — Неброская, но когда вглядишься, глаз не отвести.

— Ты в своем роде не хуже, — вежливо запротестовал я.

— Да ладно! — отмахнулась моя напарница.

— А что, у тебя на этот счет есть какие-то сомнения?

— У меня на любой счет есть сомнения.

Мы замолчали. Свет быстро падал, и лес вдали из зеленого становился синим с легким розовым ореолом в местах, куда падали последние лучи солнца. Над низинками поднималась легкая дымка, и только серые, потемневшие от времени шатры храмов продолжали светиться теплым вечерним светом.

— Нет, правда? — вдруг спросила Маша. — Тебе кажется, я привлекательная?

И тут же пресекла себя:

— Странный вопрос — можешь не отвечать.

— Ты отвлеченно спрашиваешь или хочешь испытать свою привлекательность на мне? — засмеялся я.

— Я хочу, чтобы ты мне честно сказал. Ну, вот Деби привлекательная?

— Деби в своем роде очень привлекательная, — честно признал я. Честно по отношению к Деби, к Маше и к самому себе.

— Я намного хуже? Ну, менее привлекательная?

Чего она хотела? Вернее, что на нее нашло?

— Ты ничуть не менее привлекательная, только в другом роде, — осторожно сказал я.

— Да что ты заладил: в своем роде, в другом роде!

— Ты меня спрашиваешь — я пытаюсь сформулировать свои ответы как можно точнее. Вот и все!

— Хорошо! Вот кого бы ты выбрал: Деби, меня, эту незнакомку или свою жену?

— Я выбрал свою жену, как ты, вероятно, догадываешься.

— Не вообще в жизни, а сейчас. На сегодняшнюю ночь!

Я залпом допил свой джин-тоник и приподнял пустой стакан, чтобы официант принес мне добавку. Неужели мой только что приобретенный внутренний покой можно было разрушить парой простых вопросов?

— Маша, к чему ты клонишь?

Маша прилегла на перила и положила подбородок на руки — точно так же, как до ее прихода сидела здесь та женщина. Потом она повернула голову и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ни к чему! И поверь, я не пытаюсь тебя соблазнить. В моем случае это все равно невозможно. Я задаю этот вопрос тебе, но пытаюсь понять не тебя, а себя. Так кого бы ты выбрал?

Если честно, Машу я бы выбрал последней. Но вы бы могли сказать такое женщине?

— Ты считаешь меня в некотором роде эталоном мужчины?

Опять у меня вырвалось это «в некотором роде»! Но Маша за слово цепляться не стала.

— Нет, просто мужчиной! Но не грубым, не глупым, не злым, не трусливым, не скучным — таким, какого хотели бы многие женщины.

Меня выручил официант, принесший мне на подносе новый запотевший стакан.

— Ты же понимаешь, что в ответ на столь лестный портрет я не могу сказать тебе в лицо всю правду, — попробовал отшутиться я.

— То есть?

— Ну, что ты упрямая, несговорчивая, капризная маленькая заноза! Маша все это время не спускала с меня глаз. И на мой выпад не отреагировала никак.