Розамунд Лаптон - Разгадай мою смерть
— Хочешь правду? Твоя сестрица трахалась со всеми подряд и сама не знала, от кого залетела!
— Нет. Тесс не быть такая, — тихо, но решительно произнесла Кася.
Я вспомнила простую верность, с которой она назвала тебя подругой. Митч набычился, но Касю это не испугало.
— Беатрис говорит правда.
Произнося эти слова, она встала и рефлекторно заняла оборонительную позицию. По инстинктивному движению Каси я догадалась, что Митч ее бьет.
Тяжелая тишина в комнате смешалась с сырым дыханием стен. Хоть бы кто-нибудь нарушил молчание! Лучше жаркий словесный бой сейчас, нежели физическое насилие потом. Кася махнула мне, показывая на дверь, я вышла вместе с ней.
Мы молча спустились по крутым и грязным бетонным ступенькам. Проводив меня, она повернулась, чтобы уйти, но я взяла ее за руку.
— Переезжай ко мне.
Кася отвела глаза, свободная рука коснулась живота.
— Я не могу.
— Пожалуйста.
Я испугалась самой себя. Максимум, на что я была способна прежде, — подписать чек на благотворительность, а теперь вдруг приглашаю переехать к себе почти незнакомую женщину и очень рассчитываю на ее согласие. Я испугалась собственных эмоций. Кася развернулась и пошла вверх по замызганной лестнице в сырую холодную квартиру — назад, к неизбежности.
Говорила ли тебе Кася, за что любит Митча? Наверняка говорила, ведь она не из тех девушек, которые ложатся в постель без любви. Если обручальное кольцо Уильяма свидетельствовало о том, что он уже кому-то принадлежит, то миниатюрный золотой крестик на шее Каси не имел ничего общего с обетами, а служил знаком, запрещающим переступать границы всякому, кто не питает к владелице любви и нежности. Меня бесило, что Митч не обращал внимания на этот знак, грубо его игнорировал.
Вскоре после полуночи раздался звонок в дверь. Я побежала открывать, надеясь, что это Кася. Прежде всего в глаза мне бросился не ее вульгарный наряд или пережженные волосы, а кровоподтеки на лице и руках.
В ту первую ночь нам пришлось спать в одной кровати. Кася храпела, как паровоз. Да, ты говорила, что беременные часто храпят. Мне нравились эти богатырские раскаты. Сколько ночей я провела без сна, слушая свое горе, когда единственными звуками в квартире были мои сдавленные рыдания в подушку и ритмичный стук безмолвно кричащего сердца. Касин храп, такой обычный, житейский и невинный, успокаивал своей назойливостью. Этой ночью я впервые после твоей смерти заснула крепким сном.
Мистеру Райту пришлось отлучиться на деловую встречу, поэтому сегодня я возвращаюсь домой рано. Дождь льет как из ведра, и по дороге от метро до квартиры я успеваю насквозь промокнуть. Кася стоит у окна, высматривая меня. Мгновение спустя она с улыбкой открывает дверь.
— Беата! — Это «Беатрис» по-польски.
Кажется, я говорила тебе, что уступила кровать ей, а сама сплю в гостиной на матрасе-футоне и чувствую себя великаншей: ноги упираются в шкаф, а голова — в дверь.
Я одеваюсь в сухое и размышляю о том, что сегодня выдался хороший день. Мне удалось сдержать обещание, данное самой себе: не бояться, не робеть. Когда же на меня напала слабость, озноб и тошнота, я постаралась не допустить, чтобы тело одержало победу над духом, и, по-моему, весьма преуспела. Правда, у меня не хватило сил разглядеть что-то красивое в каждодневной рутине, однако не все же сразу, согласна?
Переодевшись, я преподаю Касе урок английского — мы занимаемся ежедневно. У меня есть учебник специально для поляков, слова в нем разбиты на группы, и перед каждым уроком Кася выучивает новую группу.
— Piękny, — говорю я, следуя инструкции по произношению.
— Прекрасный, красивый, замечательный.
— Молодчина, — хвалю я.
— Спасибо, Беата, — с шутливой торжественностью отвечает Кася.
Мне ужасно нравится, когда она называет меня по-польски, хотя я это скрываю.
— Ukochanie?
— Любовь, нежность, обожать.
— Отлично. Nienawiść?
Кася молчит. Я смотрю на страницу, где приведены пары антонимов. Только что я произнесла слово «ненависть» по-польски. Кася пожимает плечами. Я делаю другую попытку и называю польский эквивалент слова «несчастный». Она вновь непонимающе смотрит на меня.
Поначалу эти провалы в словарном запасе приводили меня в отчаяние. Нежелание Каси заучивать слова с негативным смыслом я считала ребячливостью, лингвистической «политикой страуса». Однако позитивные слова она запоминает с большим старанием и даже учит разговорные выражения.
«Как дела, Кася?» — «Тип-топ, Беата!» (Кася — поклонница старых мюзиклов.)
Я попросила ее не уезжать после рождения ребенка. И Кася, и Эмиас в полном восторге. Он разрешил нам пожить в квартире бесплатно, пока мы не встанем на ноги. Я буду приглядывать за Касей и малышкой. Я справлюсь, веришь?
После урока я выглядываю в окно и только сейчас обращаю внимание на цветочные горшки, расставленные на ступеньках. Передо мной целая россыпь (скромная, но все же россыпь) ярко-желтых нарциссов.
Я звоню в дверь Эмиаса. Он искренне рад меня видеть. Я целую его в щеку и радостно сообщаю:
— Ваши нарциссы расцвели!
Восемь недель назад я наблюдала, как Эмиас сажает луковицы в мерзлую землю, и, даже не обладая познаниями в цветоводстве, была уверена, что они погибнут. Эмиас улыбается, довольный моим смущением.
— Вовсе не обязательно делать такой изумленный вид.
Как и ты, я частенько заглядываю к Эмиасу — иногда на ужин, а иногда просто на стопку виски. Раньше я думала, что ты ходишь к нему из жалости.
— Признайтесь, вы, наверное, воткнули уже распустившиеся цветы в горшки, пока я не видела?
Эмиас разражается добродушным хохотом. Для старика он хохочет громко. Громко и энергично, правда?
— Сперва я полил землю горячей водой и хорошенько перемешал, а уж потом высадил луковицы. Все растет гораздо лучше, если предварительно прогреть почву.
Я мысленно представляю действия Эмиаса и чувствую умиротворение.
Глава 19
Среда
С утра я приезжаю в уголовный суд, и у меня создается впечатление, что нарциссы выращивает не только Эмиас. Секретарша мистера Райта разворачивает влажную бумагу и тоже достает букетик. Словно прустовское печенье «Мадлен», опущенное в чашку с липовым чаем, мокрое бумажное полотенце, которым обернуты стебли цветов, пробуждает во мне сладкие воспоминания: залитый солнцем класс и букетик желтых нарциссов на столе у миссис Поттер. Цветы из нашего садика. На короткий миг я возвращаюсь в прошлое — Лео жив, папа не ушел из семьи, а мысль о частной школе еще не омрачает мамино лицо, когда она приходит поцеловать меня на ночь. Однако ниточка, протянувшаяся из прошлого, растворяется, и память переносит меня на пять лет вперед. Пришел твой черед дарить миссис Поттер букетик нарциссов, а мне обидно, ведь она уже не моя учительница. Я вот-вот должна поступить в пансион, где будет не до цветов — если они там и растут, рвать их наверняка запрещают. Мне горько от того, что все переменилось к худшему.
В приемной появляется мистер Райт. У него красные, отекшие глаза, по щекам текут слезы.
— Не волнуйтесь, у меня всего лишь аллергия на пыльцу, — говорит он. — Это не заразно.
Мы входим в кабинет, и я испытываю мимолетную жалость к секретарше, которая, заботясь о здоровье шефа, вынуждена немедленно избавиться от солнечно-радостных цветов.
Мистер Райт подходит к окну:
— Не против, если я закрою?
— Нет, ничуть.
Бедный, ему так плохо. По крайней мере сегодня я могу посочувствовать другому человеку, а не зацикливаться на собственном нездоровье. В самом деле, нельзя же думать только о себе.
— Мы остановились на том, что Кася переехала к вам, правильно? — уточняет мистер Райт.
— Да.
Он тепло улыбается:
— Если не ошибаюсь, вы все еще живете вместе?
Наверное, узнал из газет. Значит, я была права, и та фотография, где я обнимаю Касю, разошлась по всем изданиям.
— Все верно. На следующее утро я прокрутила ей колыбельную. Так же, как и остальные, Кася предположила, что кто-то из друзей Тесс всего лишь проявил нечаянную бестактность.
— Вы поделились с ней своими подозрениями?
— Нет. Не хотела расстраивать. Она ведь еще при первой встрече дала понять, что ничего не знает о страхах Тесс и уж тем более о том, кто мог ее запугивать. Я пожалела, что вообще поставила Касе колыбельную.
А если бы я видела в ней ровню? Высказала бы все, что у меня на сердце? Пожелала бы разделить с кем-то свои думы? Знаешь, после того как она проспала целую ночь рядом со мной и я до утра слушала ее храп, а потом разбудила, приготовила чай и нормальный завтрак, я решила, что моя роль — заботиться о Касе. Защищать ее.
— После колыбельной на автоответчике шло еще одно сообщение, — продолжаю я. — От какой-то незнакомой мне Хэтти. Я не придала ему значения, но Кася узнала голос и сообщила, что эта женщина вместе с ней и Тесс проходила лечение в «Клинике страдающих мамочек». К этому времени Хэтти уже должна была родить, но Кася не ожидала, что та позвонит. Она не поддерживала дружбу с Хэтти, приятельские посиделки всегда устраивала Тесс. Телефонного номера Хэтти у Каси не было, зато нашелся адрес.
