Галина Романова - Игры в личную жизнь
Так вот ты, оказывается, какой – Вадим Логинов...
Мрачный тип. Про такие лица, как у него, принято говорить: будто выточено из камня. Оно у него было именно таким: грубым, в шрамах и ранних морщинах. Отталкивающим его лицо казалось не столько из-за своего несовершенства, сколько из-за выражения, царившего на нем. И выражение это – брюзгливого недовольствия всем окружающим миром – видимо, не покидало его никогда.
У меня в руках остались всего лишь две непросмотренные фотографии, когда Лукашин озабоченно пробормотал:
– Кстати, забыл тебе сказать еще об одном человеке Вадика. Будто бы тот и был его осведомителем в твоем городе. Где-то на этих фотографиях он должен быть... Нет, не этот, не этот, – он быстро просмотрел уже отложенные мною в сторону снимки. – Наверное, на той, что еще у тебя. Ага, вот он! Вот, смотри! Этого человека ты должна остерегаться прежде всего. Потому что...
Господи, я уже ничего не понимала или понимала слишком многое. И от всего этого у меня настолько помутилось в голове, что я принялась дико хохотать. Смотрела, как Васькин палец тычет в физиономию полковника, который на фотографии душевно пожимал руку хозяину дома, и хохотала...
Лукашин снова побледнел и метнулся за водой к умывальнику. Но я, резко оборвав идиотский смех, предостерегающе вытянула в его сторону руку:
– Ничего не нужно, Лукашин. Я в порядке. И знаешь, мне все больше и больше нравится твой план. Только учти... – я нарочно сделала паузу и растягивала слова, чтобы отследить по капле, по мгновению его реакцию. – Учти... что без оружия... я туда... не пойду!
Реакция Васькина была что надо! Именно такая реакция, которую я и ждала. Он меня не разочаровал, как, впрочем, и я его тоже. Все остальное было уже неважно. Он знал, что я пойду в этот дом и сделаю все, что от меня требуется. И я знала, что пойду в этот дом и сделаю все, что... мне нужно сделать. И только тогда наступит конец всему тому кошмару, который не отпускает меня так долго...
Глава 19
До дома Логинова оставалось всего полквартала, когда мне попалась эта телефонная будка. Я остановилась и какое-то время бесцельно взирала на ее выдавленные стекла, заплеванный пол и растянутый почти до самого пола шнур. Потом вошла внутрь. Взяла трубку и, убедившись, что телефон в рабочем состоянии, набрала номер тети Сони.
Она долго не подходила. Я даже представила себе, как она, кряхтя, поднимается со своей кровати. Затем, сильно припадая на обе ноги, двигается к телефону. По ходу она будет бурчать и чертыхаться в адрес того, кто так рано ее поднял – поспать подольше тетя Соня любила. Затем схватит с полки дежурную пару очков, такая всегда имелась у нее в запасе, и, нацепив их на кончик крупного носа, добредет-таки до телефона.
– Алло, слушаю, – тетя Соня без стеснения шумно зевнула прямо в телефонную трубку. – Кто это?
– Это я, – спокойно ответила я, хотя внутри у меня все клокотало.
– Сашка! – ахнула испуганно она и тут же без перехода запричитала: – Ты что же, гадкая девчонка, делаешь? Что же меня, старую, раньше времени в могилу сводишь? Где ты была? Ушла из дома и как в воду канула! Тут до меня приезжали, искали тебя...
– Кто? – поинтересовалась я, хотя была почти уверена в ее ответе.
Она меня не разочаровала, перечислив всех визитеров.
– Тетя Соня! – перебила я. – Почему? Почему мне никто не сказал тогда? Почему?
– Девочка! – в точности повторила она интонацию Лукашина. – Но как можно было тебя в это посвящать? Нам врачи категорически запретили говорить с тобой об этом! С твоими-то нервами. А потом это стало уже неважно. Да и ты никогда об этом не спрашивала...
Она еще что-то говорила, много, долго и путано, совершенно не убедив меня в собственной правоте. Я не перебивала и терпеливо ждала ее вопроса, который непременно должен был прозвучать. Она его задала. А когда я ей на него ответила, она громко разрыдалась. Дальнейшего развития событий я не стала дожидаться, повесила трубку на раздолбанный рычаг. Вышла из будки. Поудобнее пристроила поясную сумку, сдвинув ее чуть вправо, и медленно пошла к северным воротам особняка Логинова Вадима. В сумке у меня был пистолет. Лукашин при мне зарядил его. Трижды перед этим проверил спусковой крючок и предохранитель. Нервничал, поучал и без конца гладил меня по волосам подрагивающей ладонью.
Я была хорошей девочкой. Я всегда была такой. Обещала и на сей раз не подвести его. И я не собиралась никого подводить, а прежде всего – саму себя.
Калитка северных ворот были приоткрыта, как мне и говорил Лукашин. Значит, никто ничего не подозревает, и пока все идет по плану. По его плану...
Я вошла в заднюю часть сада и теперь уже воочию, а не по фотографиям убедилась в том, насколько здесь все шикарно устроено. Крохотные прудики с журчащими, кажущимися хрустальными струями воды, сбегающими с архитектурных каменных нагромождений. Пышная газонная трава и многоярусные цветники. Такое великолепие мне приходилось видеть лишь по телевизору. Причем мне всегда казалось, что в жизни так не бывает. Так просто не может быть, настолько все казалось неестественно правильным и в то же время первозданным. Оказалось, что бывает. И сейчас я как раз медленно пробиралась мимо одного из таких цветников ярко-лилового и лимонного цветов. За буйством цветения не было даже видно зеленых листьев, а может, их у этих растений и не было. Любопытство настолько овладело мною, что я чуть не забыла о важности момента и не наткнулась на мужчину, сидевшего в шезлонге ко мне спиной.
Я спряталась за стволом карликовой вишни, заняла удобную позицию и постаралась рассмотреть мужчину как следует.
Это был не полковник. Его лобастую лысеющую голову я бы узнала из сотни тысяч. Господи, надо же, как я его ненавижу, даже зубы скрипнули, стоило о нем вспомнить... На охранников сидевший тоже мало походил, потому что был в пляжных сланцах и с голыми до колен ногами. Рассмотреть, во что он был одет выше колен, мне мешал угол шезлонга. Но что имелась спортивная кофта с длинными рукавами, я видела отчетливо. Не успев подивиться странности одеяния мужчины, я тут же все поняла. Протез! Сержант из милиции говорил мне, что у Логинова нет одной руки. Потому он и в кофте с длинными рукавами, невзирая на голые коленки, сланцы и почти тридцатиградусную жару. Итак, получается, что на ловца и зверь бежит...
Я начала расстегивать «молнию» на поясной сумке, намереваясь вытащить оттуда пистолет, но тут же остановилась. Мне показалось, что в саду наступила такая тишина, что за версту слышно не только визг «молнии», но даже и пульсацию крови в моих висках. Куда подевался стрекот кузнечиков и журчание крохотных водопадов? Почему все стихло и разом обратилось в слух? Неужели так важно дать мне прочувствовать всю чудовищность моего преступного замысла...
Мне все-таки удалось выудить пистолет из сумки. И даже снять его с предохранителя. Но вот на то, чтобы собраться с силами и преодолеть те несколько метров, что разделяли меня и Логинова, у меня ушла уйма времени. Пот стекал по шее, намочив край топика. Волосы мешали нещадно, от них начало саднить уши и лоб. Но о том, чтобы попытаться поправить их, не могло быть и речи. Время подпирало, решимость таяла вместе с секундами, отпущенными мне судьбой. Нужно было поторопиться, а ноги сделались словно ватными. А тут еще господин Логинов взялся без конца подносить к своему носу правое запястье, на котором у него в лучах солнца поблескивал дорогой циферблат. Торопится... решила я и пошла с пистолетом наперевес прямо на него.
Все прошло без сучка и задоринки. Никто меня не остановил. Ни один из телохранителей не кинулся мне наперерез и не рассек мое тело автоматной очередью. Я дошла до шезлонга. Ткнула дулом пистолета Логинову в затылок и просипела, еле ворочая языком в пересохшем рте:
– Где мой сын, сволочь?
Логинов напрягся всего лишь на мгновение. На какие-то доли секунды окаменели его плечи и крепкая загорелая шея. Потом напряжение схлынуло, и он тихо засмеялся.
– Где мой сын? – постаралась повысить я голос, но только надорвала горло и закашлялась. Получилось нелепо и неубедительно. Пришлось от злости на саму себя шарахнуть Логинова по макушке пистолетом и, откашлявшись, закричать: – Чего ты смеешься? Я пришла за своим сыном! А заодно и убить тебя, скотина! Сейчас мне ничего не мешает спустить курок!
– А как же сын? – ехидно поинтересовался он глухим бесцветным голосом. – Если ты убьешь меня, то уже не выйдешь отсюда живой. Он тем более.
– Зачем? Зачем все это? За что мне все это? Я не делала тебе ничего плохого!
– Я знаю, – перебил меня Логинов и, игнорируя приставленный к его макушке пистолет, повернул на меня свое лицо.
В жизни он выглядел чуть лучше, чем на фотографии. Сглаживалась игра тени и света, устраняя грубость искореженных шрамами черт. А может быть, все дело было в том, что он смотрел на меня ярко-синими глазами, и не было в них ни ненависти, ни боли. Ничего, кроме глубокой человеческой мудрости, которую он вынес с собой с того света...
