Татьяна Устинова - Первое правило королевы
Маленькими глотками она быстро выпила весь свой чай и налила еще – из другого чайника. Кто их разберет, то ли черный, то ли зеленый.
– Расскажешь?..
– Собственно, я за этим и приехала.
– Зачем? Рассказать? Она посмотрела в сторону.
– Ну да. Вряд ли на этой стадии я справлюсь… одна.
– Ну почему же? Ты все время прекрасно справляешься одна.
– Я понимаю, что ты не собираешься мне помогать, – отчеканила она, – но в данном случае я действую и в твоих интересах тоже.
– В моих?
– Да.
Он пожал плечами и взял со стола чашку. Ладонь была огромной и очень мужской, а чашка – хрупкой и женственной.
Ну и черт с ним! Черт с его руками, очками, глазами! Она сильная и храбрая, она не боится его, и ей очень нужно заставить его работать на себя.
– Мухин не стрелял себе в голову. Его убили.
– Это всем было известно сразу.
– Да. Но это никакое не политическое убийство. Ястребов подумал немного.
– Скорее всего нет. Он ни с кем не ссорился, в крупные игры не играл и вообще… ничего такого не делал. Самый обычный губернатор.
– Но обычных губернаторов не убивают выстрелом в висок в собственном кабинете! Как правило.
– А ты… знаешь, кто это мог сделать? Осторожнее, начал тревожно шептать инстинкт самосохранения, осторожнее, осторожнее! Что ты делаешь?!. Помалкивай, помалкивай, действуй только в своих интересах!..
– Нет, – сказала Инна решительно. – Я не знаю. То есть пока не знаю. То есть я знаю, кто его убил, но не знаю… что это за человек.
Ястребов опешил:
– Что это значит?
Инна глубоко вздохнула и с силой выдохнула:
– Его убил его собственный сын.
– Как?! Тот алкоголик! Как его… Дима? Вася?!
– Митя, – поправила Инна. – Он тут ни при чем.
– Инн, – с досадой сказал Ястребов. – У Мухина только один сын, этот самый Митя. Ни на что не годный алкоголик.
– У него есть еще один сын. Его родила Маша Мурзина, которая утопилась в Енисее двадцать семь лет назад.
– Ты бредишь, – констатировал Ястребов так, что Инна моментально поняла – он ей поверил. Поверил и теперь сопротивляется именно потому, что с ходу поверил. – Ты бредишь, да?
– Нет. Хочешь посмотреть справки?
– Какие справки?
– В той квартире я украла папки. В двух только газеты, а в одной справки.
Ястребов смотрел на нее в упор. Потом снял очки и опять стал смотреть. Сейчас в глазах у него было все, что угодно, но только не черная дыра без проблеска света, без эмоций, без всякого интереса.
– Подожди, – мягко сказал он, взял у нее из руки чашку, поставил на стол и сжал ее пальцы. Ей было больно – он сильно сжимал. – Я ничего не понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?
– Да.
– Ты налетчик?
Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.
– Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!
– Саша, – пробормотал он, – Саша…
Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее – и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно – огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!
Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, – он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!…
Она назвала его по имени – и все.
Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.
Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.
Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.
Он не знал, как ему с этим быть.
То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, – знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, – и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.
И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки – тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!
И как быть с этим, он не знал.
Инна искоса взглянула – вид у него был странный.
– Ты мне все-таки не веришь, да?
Он даже не понял, о чем идет речь. Чему он должен верить или не верить?..
Ах, да. Она пришла по делу. Губернатора застрелили. Она ограбила квартиру.
– Я пока ничего не понимаю, – холодно сказал он. – Может, ты объяснишь?
– Да я пытаюсь! Катя Мухина сказала мне, что ее мать говорила про преступление и наказание. Про то, что не бывает преступлений без наказаний.
– Это Достоевский, что ли?
– Это не Достоевский! Еще она спросила у Кати, помнит ли она Машу Мурзину, которая утопилась. Кате казалось, что двадцать, а на самом деле почти тридцать лет назад.
– Ну и что?
– Катя помнит Машу Мурзину и помнит, как отец был расстроен и рассержен, что она утопилась.
– Я бы тоже рассердился, если бы кто-то у меня на глазах утопился.
Инна посмотрела на свои руки – красные. Это потому, что она ковырялась в снегу.
– Саша. Это старая и неприятная история. То есть трагическая. Мухин зачем-то оставил мне бумаги. Он собрал какие-то бумаги, написал «Селиверстовой» – и застрелился. Любовь Ивановна попыталась отдать их мне, и ее убили. Остались только газеты. Газеты у меня украли, но я выписала из них фамилии журналистов – больше ничего оттуда нельзя было извлечь. Фамилий много, а инициалы, как правило, повторяются. Самыми частыми были «ЗГ».
– Зиновий Гердт, – предположил Ястребов. Слушать ему не хотелось именно потому, что он был совершенно уверен – она права, и это все усложнит и изменит.
Ему на сегодняшний день уже достаточно было сложностей и перемен.
– Я узнала, что «ЗГ» – это Захар Юшин. Так я и не поняла, почему "Г", если у него фамилия Юшин! В редакции никто и никогда не видел его в глаза, гонорары переводили на счет, зато у него есть адрес. Чернышевского, пятнадцать.
– И из этого ты сделала вывод, что Мухина убил его сын от Маши Мурзиной?
Инна рассердилась:
– Если вы не хотите или не можете меня выслушать, Александр Петрович, я лучше пойду. Мы просто зря теряем время.
Он поймал ее за руку, когда она уже поднялась, чтобы идти – решительная какая!
– Инна. Сядь. Мне трудно сразу разобраться и не очень хочется вникать, честно говоря.
Конечно. Он знала, что ему нет никакого дела до ее проблем. Ему нет никакого дела ни до чего, но в данном случае замешаны и его интересы тоже. Странно, что он не понимает. Или делает вид?
– В газетах, которые мне оставил Мухин, была заметочка про маньяка, который сбежал из сумасшедшего дома. Я случайно узнала, что не было никакого маньяка, никто ниоткуда не сбегал. Зато, когда я позвонила в сумасшедший дом, выяснилось, что три года назад у них погибли больной и санитар. Утонули в Енисее.
– Черт побери, – произнес в сердцах Ястребов. – Все тонут в Енисее. Эпидемия прямо.
– Больного звали Георгий Мурзин. Санитара – Захар Юшин. Из квартиры этого самого Юшина я украла папки. Вон те, – и она подбородком показала на раскрытую дверь в кабинет. Ястребов посмотрел туда, просто чтобы хоть десять секунд не смотреть на нее. – Там свидетельство о рождении, какие-то справки от участкового. В свидетельстве написано, что мать Георгия Мурзина зовут Мария Степановна Мурзина, а отца – Анатолий Васильевич Мухин. Записано со слов матери, естественно.
– Черт побери, – повторил Ястребов. Голос у него был почти растерянный, что от души порадовало Инну.
Они помолчали.
– А зачем Мухин оставил тебе какие-то бумаги? Ты что? Детектив местного разлива? И почему вообще оставил? Он что, собирался умирать?
Инна покачала головой:
– Это как раз сто пятнадцатый вопрос, Саша. Я не знаю ответа на главный – кто этот самый сын Мухина? Где он? Как он выглядит? Если он был в сумасшедшем доме, значит, с ним не все в порядке.
– Ничего это не значит, – возразил Ястребов. – Это значит, что он мог там косить от армии или еще что-то.
