Данил Корецкий - Найти шпиона
Московской родни ни у кого нет, завмаги, завхозы, сколько-нибудь значимое начальство, большие оклады, доступ к «кормушке» – ноль! Даже высшего образования никто из близких родственников не имеет. Хлопцы из провинции, типичный «селфмейд». В связях с фарцовщиками уличены не были, интерес к злачным заведениям, подпольным концертам… Ну а кто из нормальных ребят не мечтал попробовать воспетый Ремарком таинственный «кальвадос»?… Кто не мечтал провести вечер с красивой девушкой в хорошем ресторане? Мечтали, мечтали. Не у всех получалось. И за руку никто пойман не был. Данные о «неподобающем поведении» во время учебы в училище отсутствуют.
Правда, семнадцатилетний оболтус Катранов вместо того, чтобы придумать четверостишие на тему «Чувства» по английскому языку, прочел на лекции куплет из «Fever» Элвиса Пресли, выдав его за собственное сочинение. Преподаватель, старая безмозглая дева, сперва чуть не спятила от восторга и поставила ему зачет «автоматом», а когда обман случайно вскрылся – устроила скандал, потребовала тщательного разбирательства и т. д. и т. п. Все закончилось на уровне учебной группы, ничего серьезного, полторы строчки в протоколе заседания: «курсанту Катранову указано на необходимость более тщательной подготовки к занятиям по английскому языку».
Ну и?
Пацан схитрил, ясное дело. Многие советские юноши наизусть знали тексты Элвиса, Леннона – Маккартни, и даже скандальных «Слейд», которые не утруждали себя заумными метафорами, могли и «по матушке» приложить… Истинной причиной скандала стало то, что он процитировал не Кольриджа, не Стивенсона – при таком раскладе обман, скорее всего, и не раскрылся бы никогда, – а именно «певца растления», «марионетку западной поп-культуры»… И то, что уже сорокадевятилетний Катранов «твист-нарезку» на банкете выдавал, тоже к делу не подошьешь.
Или преподаватель была все-таки права? Разглядела что-то в нем?
Ладно. Есть еще жены: Катранова, Мигунова, Семаго. У всех ранние браки, в интересующий нас период они уже были знакомы со своими будущими мужьями.
Светлана Мигунова, дикая красотка из шахтерской глубинки, студентка иняза, ныне завкафедрой английского языка в «Бауманке», неплохой переводчик… Никаких комментариев. Пусто.
Варвара Семаго. Варвара – это уже кое-что, подружку завербованного в 1972 году курсанта тоже звали Варварой. Но – «…анемичная, покорная…» – такая вряд ли вскружила бы голову даже неопытному юноше. Может, она изменилась за эти годы? Жизнь пристукнула? Нет ответа.
Ирина Катранова. Москвичка, что неплохо. Дочь обеспеченных родителей: папа – начальник строительного управления, выпускница Политеха, отличница. Насчет внешних данных судить трудно. Сейчас это – сдобная ухоженная дамочка, возможно представляющая интерес для пятидесятилетних и далее мужчин. Какой она была в те далекие годы – неизвестно.
Вот если бы этих троих каким-то образом сплавить воедино, скрестить между собой: красотка, Варвара, москвичка – получилась бы просто идеальная картина!
О связях покойного Дроздова с девушками ничего толком разузнать не удалось. На адрес училища к нему приходили письма из Владимирской области от некой Валентины Скобцевой. Проверяющий входящую почту особист однажды обратил внимание на фото девицы в раздельном купальнике, вложенное в письмо, и изъял его, посчитав фото бесстыдным. Мама родная, неужели невинные раздельные купальники в те времена казались крамолой?
Вот и все, что имеется. Ни единого серьезного пятна в биографии бывших курсантов, кроме одного-единственного факта, что – да, хлопцы красили эту злосчастную статую летом 1972-го.
И эпизод с Дроздовым.
Дроздов… Эх, Дроздов! Тридцать лет назад был здоровый парень, кабан, угрюмый цепкий взгляд из-под бровей. Сейчас – голый остов на Покровском кладбище. Ни спросить тебя, ни поговорить, ни узнать, из-за чего же ты так угрюмился… Может, как раз из-за того, что трудно совмещать службу социалистическому отечеству с работой на ЦРУ? Отсюда эта недетская грусть?
– Ладно. Поговорить всегда можно, – произнес Юра вслух. – Не с Дроздовым, так с другими.
Цезарь в прихожей вскинул голову, посмотрел на него. Поднялся, подошел и рухнул рядом – спать дальше. Брут оторвался от своего цикламена, посмотрел на спящего Цезаря, затем спрыгнул со стола и демонстративно вышел вон, подняв хвост кверху. Он считал, что даже кошачьи плебеи на эволюционной лестнице стоят много выше собачьих аристократов.
Когда Юра прикрепил к краю стола отремонтированную лампу, похожую на лапу манипулятора, за окном уже смеркалось. Он включил ее, вырвал лист из старого конспекта по истории, записал:
«Семаго. Конфликт с Дроздовым. Поддается влиянию. Жена Варвара. Честолюбив? Вряд ли. 10 очков из 40.
Катранов. Потенциальный лидер в компании. Честолюбив (во всяком случае „заточенность“ на успех имеется).
Карьера. Материальная обеспеченность. Жена-москвичка. 10 очков.
Мигунов. Все то же, что у Катранова. За исключением жены, приехавшей в Москву из глухой провинции. И сомнения насчет лидерства. 10 очков.
Дроздов. О нем известно мало. Явно переживал в последние дни жизни. Из-за чего?… 10 очков».
Это лишь грубые прикидки. Юра понимал, что главное здесь в пагубном равновесии, которое пока что не позволяет сосредоточиться на ком-нибудь из четверки. Лично у него меньше всего доверия вызывал почему-то Катранов. Хотя Мигунов-то чем лучше?… А Семаго? Вот-вот. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, нужна дополнительная информация, все что угодно, любые мелочи, круг знакомых, образ жизни…
Лучше всего, конечно, было бы поговорить с каждым из них. Задавать вопросы и видеть их глаза, когда они будут отвечать. Но… «Вы в самом деле шпион или это мне только кажется?» Ерунда. «Крот» не должен знать, что его подозревают. Может, прикинуться корреспондентом какой-нибудь «Красной Звезды»? Можно, хоть и с большой натяжкой. Мужики они серьезные, со связями, свои каналы информации наверняка имеются – и в первую очередь у Катранова. Уже через час после интервью он будет знать, что никакой такой корреспондент Евсеев, или Петров, или Сидоров, без разницы, с такими-то приметами, в газете не работает. А через два часа узнает, что это ФСБ попросило главного редактора устроить «прикрытие» своему сотруднику. А что это значит в демократическом обществе, позвольте узнать? На каком основании дурят уважаемых полковников? В общем, скандал…
Хотя можно сработать чище! Точно. Юра вспомнил о Сперанском, разоблачителе «закулисья советской контрразведки», который изучал это «закулисье», работая агентом КГБ под псевдонимами «Американец» и «Спайк». Известный писатель берется за новый проект о… скажем, о взрыве ракеты «Восток-2М» в 1980 году, когда погибло полсотни человек… Вполне пристойно. И вот, значит, Сперанский собирает материалы, беседует с ракетчиками… М-м… Вообще-то тема скользкая: что тут, собственно, расследовать? Рука Вашингтона? Диверсия? Шпионаж? И при чем тут наши «дичковцы» – взрыв-то прогремел в Плесецке?… Нет, слишком натянуто. И слишком, пожалуй, прозрачно.
Пусть лучше это будет детектив о шпионаже в ракетных частях. Да, так лучше. Нейтральней. А на Катранова, Мигунова и Семаго Сперанского выведет любимый педагог наших героев – Иван Семенович Носков. Отлично. Эти старые хорьки когда-то давно работали по одному делу и были взаимно расшифрованы… Так вот пусть теперь вспомнят молодость!
В комнату, деликатно постучав, заглянула мама:
– У нас рекламная пауза, чай пить будешь?
Юра приподнял голову, постепенно возвращаясь из мира шпионских и контршпионских интриг в собственную квартиру.
– Нет, спасибо. Не хочется.
Клавдия Ивановна устремилась было дальше в кухню, но в последний момент запнулась вполоборота, спросила:
– Переживаешь? Из-за нее?… Из-за Шуры?
Юра хмыкнул, встал, увидел валяющийся томик Стругацких, поставил на книжную полку.
– Вот еще, – сказал он. Пожалуй, как-то слишком уж резко сказал. И тут же, чтобы перевести разговор: – А что вы там смотрите, обхохатываетесь? «Кубанских казаков» снова дают?…
– Нет, – Клавдия Ивановна внимательно посмотрела на сына. – «Три плюс два». Миронов, Фатеева, Крым начала шестидесятых. Милое кино.
– Да, Фатеева в купальнике… – Юра вспомнил конфискованное фото владимирской подружки Дроздова. – В то время, наверное, это милое кино кому-то могло показаться порнографией.
– Может, кому-то и казалось, – сказала мама. – Но не всем.
– А вы? А отец? Что говорил отец, офицер КГБ, по поводу Натальи Фатеевой в купальнике?
– Ничего особенного. Смеялся, как и все. Думаешь, мы какие-то не такие были с отцом? Из другого теста?
Юра нервно пощелкал выключателем лампы, рассматривая остатки какой-то древней-предревней переводной картинки на металлическом абажуре.