Мастер жестокости - Николай Иванович Леонов
– Да неужели? – Выяснилось, что восхваляемая особа уже украшает собой веранду. Плеснув себе согревающего, она внимательно слушала разговор мужчин.
Счастливый, поднявшись, галантно поцеловал Марии ручку:
– Что вы! До одра смертного не забуду. Прямо посреди пустого шоссе и заснеженного леса, посреди полной неразберихи и тупика – женщина редкостного самообладания и ума, красавица! Подъезжает к остановке и прямо в лоб вопрошает меня, смертного: куда едем, маньяки и садисты?
Станислав расхохотался. Гуров одарил жену красноречивым взглядом. Она скорчила ему гримасу и недовольно спросила:
– И что же я плохого-то сделала? Ну вот не позвони я тебе, Гуров, вы бы, господа сыскари, еще бы полгода сопли жевали. Как подступиться, да чтобы никого не подставить, да что скажет пан Ректор.
– Тут она нас уела, – с шутовским смирением заметил Крячко. – А, Лева?
Тот лишь хмыкнул.
– Где, я вас спрашиваю, быстрота реакции? Где натиск и революционная целесообразность? А так – пожалуйста, один звонок – и два воодушевленных полковника, причем один до такой степени воодушевленный, что у него аж пена с клыков падает.
– Лев Иванович, простите великодушно, – стал пояснять Даниил, – можете мне поверить, я предлагал вас дождаться, только ведь… – Он замолчал.
– Ну, цитируй, что затих, – подзадорила Мария Даниила. – Думаешь, Гуров не знает, что со мной не спорят? Ладно, так и быть, признаюсь. Я сказала, что больно надо мерзнуть на шоссе, поехали к вам, он нас сам найдет.
Гуров криво улыбнулся и допил коньяк.
– С одной стороны, мне лестно, что ты высоко ценишь мой профессионализм. С другой… обожаю, когда меня держат за дурака.
– Ничего, иногда полезно, – назидательно заметила жена. – В итоге все получилось отменно: Вестерманиха сама все тебе и рассказала, добровольно и с песней. А насчет дурака… дураков, точнее, то, что вы со Стасом тундра доверчивая и безрукая, то это извините. Даже вон Даня сообразил, что делать… – Теперь ее очередь пришла смутиться и замолчать.
– Продолжайте, продолжайте, – великодушно позволил Счастливый. – Псих, алкоголик, что ж на правду-то обижаться. Ну а то что по возвращении из туалета Данечка наткнулась… простите, Лев Иванович, на вас – это чистой воды случайность.
«Смейтесь, смейтесь. Еще немного – и сидеть бы мне по сто пятой часть вторая пункт «а». Пристрелил бы вас обоих, низкий поклон Дане за своевременное появление», – подумал Гуров, любезно улыбаясь.
– Все, я спать, – заторопилась Мария, как-то быстро допила коньяк и убежала.
– Вы комнату сами найдете? Тогда спокойной ночи, – вежливо попрощался Даниил.
Глава 26
Мария, пробиравшаяся в ранее показанную ей локацию мимо той, где расположилась на ночлег Даня, была остановлена сонным баском:
– Тетя Маша.
– Ты что не спишь, хулиганка? – изображая негодование, спросила Мария. Она вошла в комнату и присела на корточки рядом с кроватью девочки.
– Теть Маш, у меня вот какой вопрос. Как я без мамы-то буду?
«Начинается», – подумала Мария и, подавив панику, сказала спокойно и размеренно:
– Во-первых, ты будешь с папой. Он тебя очень любит и ни за что в обиду не даст.
– Это да, но мама…
– Во-вторых, – уверенно продолжала женщина, – никуда мама не денется. Мамы, они знаешь, какие? Они всегда рядом, даже когда их нет. Давай я тебе лучше еще одну сказку расскажу…
– Страшную?
– Нет, страшных на сегодня хватит, – решила Мария. – Будет хорошая сказка, добрая. Погоди… – Она замолчала, собираясь с мыслями.
– Ты что, просто так сейчас придумывать будешь? – с интересом спросила девочка.
– Прямо вот так и буду, – просто ответила Мария. – Я очень хочу сказать тебе кое-что очень важное и собираюсь с мыслями.
– А можно я пока спрошу? – не унималась Даня.
– Ну хорошо, давай.
– А вот то, что мама говорила мне делать, – это же плохо?
– Да, плохо, Данечка. Но ты же больше не будешь?
– Ни-ког-да, – по слогам произнесла девочка. – Я тебе, теть Маш, по секрету скажу, хочешь?
– Давай.
– Если бы мне сейчас мама сказала это делать, я бы не стала.
– Ну сейчас и не надо, – не удержалась Мария, – что было, то было, зачем вспоминать.
– Но… если мама говорила мне делать плохое, то, стало быть, она плохая?
– Мамы плохими не бывают, – с уверенностью заявила женщина и солгала уже более уверенно: – Все, что мама делала, все это было только для тебя, понятно?
– Понятно… тогда, если она не плохая, то почему она сейчас не со мной. Она всегда была со мной, а теперь нет.
– Она и теперь с тобой, и всегда с тобой будет. Потеплеет, ты поедешь к ней в гости, увидишься с нею и поймешь, что все это время она с тобой не расставалась. А вот, кстати, что я тебе хотела сказать…
«Что же сказать-то ей, господи», – судорожно соображала Мария. Пожалуй, впервые в жизни она испытывала состояние, которое именуют «ум прет, а речи нет».
«Что же ей поведать? Что у всех тех людей, которых она убивала по указанию своей матушки, тоже были мамы, а может, и до сих пор есть? Их приговорили к лютой смерти – и за что? За то, что платили за них щедро? Сказать, что эти люди не заслужили такой участи? Сказать, что у них тоже были детки… Что твоя мать – редкая, инфернальная сука из ада? Что же сказать-то, господи…»
– Ну, слушай. Одна моя знакомая девочка очень, прямо очень-очень скучала по маме. Я не буду тебе говорить, где была ее мама, это секрет. Согласна?
– Она не умерла? – уточнила Даня.
– А? Нет, нет. Не умерла. Но я не скажу, где она, хорошо?
Даня кивнула.
– Так вот, очень девочка скучала по маме. Она отказывалась есть конфеты, пить сок и даже чистить зубы. Но однажды, когда она вышла все-таки на улицу и пинала камушки…
– Все верно, – одобрила девочка.
– Да, повеяло теплым ветерком, знаешь, таким, весенним.
– Знаю, – улыбнулась Даня.
– Вот, ветерок как бы обнял ее – и ей стало теплее. Она сказала: «Спасибо, ветерок, ты очень
