Жулик моей мечты - Дарья Александровна Калинина
– Убиты три человека! Три человеческие души отправились к своим праотцам! И все из-за чего? Из-за груды ржавого железа!
Следователь погорячился, хотя извлеченное из колодца во дворе Михаила старинное оружие и впрямь первое время выглядело неважно. Металл быстро покрылся окислом ржавчины, кожаные детали разбухли и почти не справлялись со своими функциями.
– Благодаря многодневному пребыванию в воде кожаные ремни, удерживающие навершие булавы, ослабли настолько, что в момент нанесения Михаилом удара оно попросту сорвалось с рукоятки и отлетело в кусты. Поэтому мы и смогли найти его на месте убийства Антона.
То же самое произошло и с кортиком, который попросту выскользнул из ножен, в которых был упрятан. Кожаный клапан замка ножен размяк в воде и открылся, и кортик, выскользнув на свободу, оказался возле тела Рыжикова, выдав тем самым преступника с головой. Два этих следа напрямую указывали, что убийцей Рыжикова и Антона должен был стать человек, похитивший саму коллекцию.
Потому что один кортик или одна булава – это еще можно было бы списать на случайность. Но сразу две украденные вещи – это уж верный след.
Михаил даже не стал запираться. Деморализованный тем, что Василиса упорхнула из его рук, а вместе с ней ускользнула и сказочных размеров страховая премия, Михаил не видел нужды таиться. Потеряв многое, он не счел нужным держаться за малое. Сразу признался, что на коллекцию старинного оружия его вывел сам Спицын, который регулярно наведывался к пожарному водоему, где проведывал свой тайник. Так как Михаил, желая устранить Василису, следил за ней, то и Спицын невольно попадал в поле его зрения. И поздние прогулки любовника жены до пожарного водоема в конце концов насторожили Михаила. Он начал следить уже отдельно за Спицыным и убедился, что тот и впрямь прячет в водоеме нечто ценное.
– А дальше было все просто, – объяснял Михаил. – Спицын оборудовал свой тайник, вырыв яму на одном из берегов. Я ее нашел и раскопал тайник. Это было нетрудно сделать, земля там влажная и мягкая.
Ночью Михаил перетаскал все найденное им ворованное добро к себе на участок, где схоронил его в старом колодце, вода в котором была не питьевой и которым они по этой причине с матерью давно не пользовались. Но хотя колодец был заброшен, засыпать его Михаилу было все время лень. И вот теперь колодец ему пригодился, послужив своего рода кладовой.
– Не лучшее место для хранения старинного железа, – решилась заметить Саша, выслушав от Милорадова эту историю.
– Михаил утверждает, что когда он вынул оружие из тайника возле пожарного водоема, оно уже было все в ржавчине. Та яма, которую выкопал Спицын, была сухой лишь вначале. Потихоньку в нее просочилась вода из водоема, и оружие уже было не в лучшем виде. Михаил даже не сразу понял, что перед ним настоящий клад. Лишь порывшись в Интернете, он понял, что нашел вовсе не склад старьевщика, а настоящие музейные экспонаты. Ну, и решил их присвоить.
– Наверное, где-то в процессе этого присвоения перстень с камеей и выскользнул из его рук, став добычей голодной жабы, обитающей в том же водоеме.
– Удивительное стечение обстоятельств.
– Кстати, убить Спицына преступнику было необходимо в первую очередь не потому, что тот крутился возле Василисы. А для того, чтобы прекратить ту суету, которую поднял Спицын, обнаружив, что лишился всего наворованного.
– Ну, а Рыжий уже и впрямь попал под раздачу, оказавшись не в том месте и не в то время. То же самое касается и Антона. С какими-то своими целями Антон следил за Василисой и всем, что делается у нее на участке. Увидел, как Михаил поит водкой Спицына, увидел Рыжикова, потом, когда Рыжиков ушел и Михаил отправился за ним следом, Антон заглянул в палатку к Спицыну, которого нашел уже без сознания. Решив, что тот просто напился до свинячьего визга, Антон присвоил себе вторую бутылку с отравой и был таков.
– Далеко он не ушел, вырубило его уже на соседнем участке.
– Побывав в больнице и узнав последние новости, Антон сумел сопоставить то, что видел своими глазами, с тем, что ему довелось услышать. Поняв, кто налил в водочные бутылки отраву, он явился к Михаилу, требуя, чтобы тот заплатил ему за молчание. Но Михаилу делиться было не с руки, да и нечем. Он ведь еще только планировал разбогатеть. И он выбрал способ наиболее, на его взгляд, привлекательный.
– Попросту убил Антона!
– Да, убил. Не стану говорить, что для общества был потерян его важный член, даже более того, скажу, что Михаил оказал неоценимую услугу и полиции, и самому обществу, избавив его и от Антона, и от исходящей от этого человека опасности.
– И все-таки убийство есть убийство.
– Если бы Антон был единственной жертвой Михаила, то последний еще имел бы в суде надежду на снисхождение. Но на счету Михаила имеются еще две жертвы.
– Тоже малопочтенные персоны.
– Ну не скажи. Рыжиков, например, пошел на преступление первый раз в жизни. Да и то его Бородинский соблазнил, посулив за труды вожделенную шпагу.
– Да ведь шпага-то фальшивая!
– Именно по этой причине ей уже никогда было не вернуться в коллекцию Бородинского.
– Но зачем же Рыжему была нужна эта шпага, если она фальшивая?
– Ну, это тайна, которая известна лишь нам с тобой и самому господину Бородинскому. Рыжикова никто об этом не уведомил.
– Бородинский обманул его!
– И не в первый раз. Или ты думаешь, что человек, который отважился обмануть самого Фому Питерского, постесняется солгать какому-то там Рыжикову? Бородинский счел, что совершил очень удачную сделку. И избавился и от подозрительной вещи, и заработал вечную признательность бедного Рыжикова.
– И Бородинский не побоялся, что правда когда-нибудь выйдет наружу?
– Когда-нибудь – это когда? Шпага должна была навечно остаться в коллекции Рыжикова. И никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не должен был ее увидеть. Таково непременное условие, по которому шпага переходила от Бородинского к Рыжикову фактически безвозмездно.
– И кому нужна вещь в коллекции, которой невозможно похвастаться?
– Ты будешь удивлена, но очень многим, – усмехнулся Милорадов. – Иначе куда исчезают украденные из музеев прославленные произведения искусства? Они оседают в частных коллекция и хранилищах, и любоваться ими, лицезреть их, наслаждаться ими может лишь сам владелец. В этом есть какое-то своеобразное удовольствие: владеть вещью и знать, что об этом во всем мире известно разве что одному-двум людям. Да и те будут вечно хранить молчание,
