Елена Гордеева - Не все мы умрем
— Это вы вели меня до дачи?
— А вот это уже интересно. — Герман насторожился. — Что значит — вели?
— Две машины? У переезда? — шептала ему Евгения.
— Нет, — решительно отрицал Герман. — Вы уверены?
— «Жигуленок» — «пятерка» или «семерка». Я их все время путаю. И «Москвич» за ним. Я еще тогда подумала, какое совпадение: «Москвич-412», и в номере те же цифры — 412. Значит, это были не вы… Это «крыша»! — показала она на труп. — Им была нужна не я, а мой муж. — Она подняла на Германа лицо. — Второй должен быть на даче! — она бросилась по тропинке вверх, а двое мужчин — за ней. Перед дачей Герман остановил ее, прижал палец к губам и жестом приказал лечь в траву.
Евгения лежала на лугу, вдыхая запах мяты, и в лунном свете видела два темных силуэта, которые переговаривались руками, как немые. Они отчетливо были видны на фоне бетонных плит соседней дачи рыболова. Потом разделились: одна из фигур исчезла за углом, а вторая, крадучись, скользнула за ее калитку.
Второй боевой слон персидской армии вынес бесчувственное тело Михаила Анатольевича в сад, где днем боярыня Морозова белила яблони, и прислонил к стволу. У того был завязан рот и скручены за спиной руки. Чтобы не перебудить весь дом, боевой слон почел за благо сначала вырубить Михаила Анатольевича, а потом вынести из дома и здесь допросить. Похлопав по щекам, он привел его в чувство:
— Я сейчас тебе открою рот, но если ты пикнешь, то свою жену ты больше не увидишь. Ты меня понял?
Михаил Анатольевич кивнул. Лицо в маске склонилось над ним.
— Смотри, я тебя предупредил. — И гигант вынул из его рта кляп.
Черный как негр. Из прорезей для глаз одни белки сверкают.
— Где моя жена? — сглотнув, тут же тихо спросил Михаил Анатольевич.
— Вначале ты ответишь на мои вопросы. Где архив?
— Я не знаю. Когда мы нашли тайник, он был пустой.
— Правильно, — кивнул гигант. — Это есть в уголовном деле. А теперь расскажи, как было на самом деле. На кого ты работаешь? Только не ври, что на государство.
— На Мокрухтина, — соврал Михаил Анатольевич с отчаяния.
— Молодец. Уже лучше. Может, я и верну тебе жену. А кто тебя вывел на тайник? Не сам же ты допетрил до такой комбинации?
А Михаил Анатольевич «допетрил»: под словом «комбинация» его мучитель имеет в виду, что кто-то из людей Мокрухтина вышел на тайник, изъял документы, а потом дал указание Михаилу Анатольевичу тоже обнаружить этот тайник, но уже пустой, чтобы отвести от него подозрения в сотрудничестве с Мокрухтиным. «Так, так, — завращал глазами следователь Смолянинов, — надо что-то ему подкинуть… Но что?» И тут его осенило: «Болотова-то мертва! И она человек Мокрухтина».
— Болотова! — Михаил Анатольевич сообразил, что его мучитель не знает про ее убийство. — Болотова, — повторил он уже убежденно.
— Прокурор? Она что, с Мокрухтиным была связана?
— Она у него на содержании. — И Михаил Анатольевич начал пересказывать то, что вечером на веранде ему говорила Евгения. Гигант внимательно слушал и одобрительно кивал, не перебивая. — А Болотова отстранила меня от следствия, потому что я не захотел играть в ее игру. У нее архив. Я в этом убежден. У нее ищите.
Гигант в маске потрепал Михаила Анатольевича по щеке и пошел прочь, мелькая меж белыми стволами яблонь. Михаил Анатольевич хотел было крикнуть ему: «А я?» — но вовремя передумал. Гигант перепрыгнул через штакетник и пошел лугом к реке, по дороге чуть не наступив на лежащую в траве Евгению.
— Пахнет-то как хорошо, — весело сказал он себе под нос, когда проходил мимо нее. Та так и обмерла. Дойдя до реки, гигант хлопнул в ладоши, хор лягушек на секунду смолк, и в тишине он негромко сказал:
— Пошли к машинам!
Но не получил ответа, разве что хор лягушек грянул снова с жизнеутверждающей силой. И тут, приглядевшись, он увидел, что напарник его лежит на мостках, свесив к воде голову. Он выхватил короткоствольный автомат и повел им в темноте. Тихий хлопок раздался с той стороны струящейся речки, и гигант рухнул на берег рядом со своим напарником.
Евгения лежала долго. Никаких звуков, никто не возвращался за ней, никто не говорил, вставать ей или нет, и вообще — что делать? Встать Евгения побоялась. Полежала, подумала и поползла. Поползла прямо к саду с белеными яблонями. Как начался сад, так встала. И тут голос мужа ее окликнул:
— Женя!
Она бросилась к мужу, сидящему у ствола с привязанными к дереву руками:
— Что с тобой? Кто это сделал? — как будто не знала кто.
Но муж он и в Африке муж, он и привязанный к яблоне — муж, и первым делом он спросил строго и требовательно:
— Ты где была?
— У реки.
— Что они с тобой сделали?
Евгения все мигом сообразила: если мужа ее связали, значит, ее тоже должны были выкрасть.
— Они меня выкрали и бросили у реки. А с тобой они что сделали? Они тебя пытали? — Евгения кинулась развязывать веревки.
Михаил Анатольевич вздохнул:
— Он интересовался у меня, у кого архив. Я сказал — у Болотовой.
Евгения прыснула, несмотря на серьезность ситуации.
— А куда он пошел?
Михаил кивнул в сторону реки.
«Значит, навсегда, — подумала Евгения. — Сейчас он подойдет к реке, увидит напарника — ну и все…»
И в это самое время у мостков замертво повалился второй боевой слон персидской армии.
— Ты знаешь, где здесь милиция? — спросил Михаил, освобождаясь от веревок.
— О чем ты, Миша? — всплеснула руками Евгения. — Какая милиция? Даже ты не знаешь, кто они. Как на них выйдет местная милиция? Как они тебя защитят?
Михаил замотал головой:
— Я что-то плохо соображаю. Он меня чем-то треснул.
— Вставай и пошли домой. Болотова уже мертва и ничего не скажет. А они пусть ищут.
Герман и его помощник погрузили трупы в машины, брошенные у шлагбаума дачного товарищества, и помчались на них к лесному озеру неподалеку от славного города Чехова. Разогнав машины над обрывом, они выскочили из них перед самым падением с кручи. Всплеск, бульканье, пузырьки, муть — вот и закончился подмосковный поход боевых слонов персидской армии. И концы в воду.
На рассвете Евгения побежала первым делом к реке. Но от вчерашнего эпизода не осталось никаких следов: Ни трупов, ни крови, ни Ежика. Один бурьян стоит.
Глава третья
В понедельник утром, перед тем как уходить Евгении на работу, в московской квартире раздался звонок. Уже одетая, она подняла трубку. Женский голос сказал:
— Михаила Анатольевича, пожалуйста. Здравствуйте.
— Его сейчас нет, — ответила Евгения осторожно. — Что ему передать?
— Это говорит секретарь прокурора. Его просят выйти на работу.
— Хорошо, передам. Он уехал к родственникам в деревню, но обещал позвонить.
И тут же перезвонила мужу на мобильный:
— Миша, звонили из прокуратуры. Тебя просят выйти на работу.
Михаил приехал в прокуратуру еще до обеда. В вестибюле висел на стене портрет Болотовой с траурной ленточкой и кокетливым черным бантиком в правом углу. Под портретом на столике — две сиротливые гвоздички. Сослуживцы не очень-то расщедрились и особо не огорчились. Ни одного скорбного выражения лица. Наоборот, все как-то оживлены, многозначительно подмигивают, проходя мимо Михаила Анатольевича, кое-кто хлопает его по плечу, кое-кто пожимает руку.
«Они что, сдурели все, что ли? Как будто я ее убил, а они меня за это благодарят», — ежился Михаил Анатольевич, стоя у портрета и читая длинный некролог деяний покойной прокурорши:
«…Смерть вырвала из наших рядов несгибаемого борца с организованной преступностью, коррупцией и взяточничеством. Всю свою сознательную жизнь Елена Борисовна Болотова отдала без остатка нашей правоохранительной системе, не останавливаясь ни перед чем. Ее не могли свернуть с избранного пути ни шантаж, ни прямые угрозы, ни давление сверху…
Светлый образ Елены Борисовны навсегда останется в наших сердцах подобно путеводной звезде на юридическом небосклоне. Группа товарищей».
«Да это же просто издевательство! — недоумевал Михаил Анатольевич. — Воистину, о мертвых или ничего, или хорошо. В данном случае — слишком хорошо, и это слишком похоже на издевательство».
Его кто-то дернул за рукав:
— Пойдем помянем.
Но в это самое время его позвали в кабинет зама.
Калмыков Петр Сергеевич пришел к ним из военной прокуратуры. Первым делом, обосновавшись на новом месте, он повесил за своей спиной карту Советского Союза во всю стену. Как только кто-нибудь к нему входил, Калмыков тут же вставал из-за стола и задергивал ее черными шторками — как государственную тайну. Вторая тайна, поменьше государственной, но тоже связанная с ней: на карте флажками был обозначен маршрут передвижений военного прокурора по службе — от Хабаровска до Москвы. Калмыков неуклонно приближался к столице, пока не взял ее штурмом.
