Наташа Купер - Жертва
— Вообще-то они не любят вмешиваться в работу других врачей.
— Даже затем, чтобы дать мне пару советов и не позволить Анне Грейлинг втоптать в грязь практикующего врача?
— Не знаю. Посмотрю, что можно сделать. В принципе лучше всего попросить Майка Бриджа. Отличный парень, очень добрый и спокойный.
— Он разбирается в старческих болезнях?
— Не особенно. Он слишком молод, чтобы поручать ему пожилых пациентов. Они ему не доверяют. Старики предпочитают врачей с сединой и морщинами и не видят никаких достоинств в недавно полученном дипломе. К счастью, Майк из тех врачей, которые не стесняются спросить у коллег, если чего-то не знают сами, а эта черта дорогого стоит. Отправь мне свои материалы со списком вопросов, я попрошу Майка взглянуть на них.
— У тебя факс работает?
— Это что, так срочно?
— Очень срочно. Мне хотелось бы получить ответы в течение нескольких ближайших дней. Буду очень признательна.
— Ладно. Отправляй свои вопросы. Я сейчас позвоню Майку. Посмотрим, может, он согласится заехать ко мне по пути с работы, пропустить рюмочку. Иногда он так и делает.
— Мэг Магуайр, ты самая лучшая из всех матерей. Я съезжу к Пэдди, посмотрю, как он там, а потом позвоню с отчетом.
— Вообще-то я не просила услугу за услугу, но все равно спасибо. Хорошо бы узнать, что с ним все в полном порядке. Пока, Триш. Созвонимся позднее.
Положив трубку, Триш разобрала медицинские выписки по делу и включила компьютер, чтобы напечатать список сопроводительных вопросов. Она часто жалела, что у Мэг нет электронного почтового ящика, но та всегда утверждала, будто с нее достаточно и факса, а если кто-то хочет написать ей письмо, то пусть отправляет его по-человечески, то есть в конверте.
Когда Триш села за компьютер и принялась составлять вопросы, то поняла, что все они сводятся всего-навсего к двум:
1. Могла миссис Уотлам, при ее состоянии здоровья, набраться сил, чтобы, не опираясь на трость, задушить своего мужа?
2. Не имелось ли среди бессчетного количества недугов, которыми страдал мистер Уотлам, такой болезни, которая могла вызвать удушье или остановку сердца и при этом не оставить никаких следов?
Триш отпечатала куцый список на принтере, отправила его по факсу вместе с медицинскими записями из материалов дела и тут же поехала навестить отца.
ГЛАВА 20
Пэдди удивился, увидев Триш на пороге своего дома в середине рабочего дня, но с радостью пригласил ее войти и спросил, не хочет ли она чаю.
— С удовольствием, — ответила Триш и отправилась за отцом на кухню. — Я очень рада, что ты не вышел на работу. Мэг просила узнать, как ты тут поживаешь.
Триш поняла, что сделала ошибку, только после того как слова соскочили у нее с языка. Температура в доме будто упала сразу на несколько градусов. Пэдди закрыл чайник с таким громким сопением, словно для этого требовалось невероятное усилие.
— Скоро она пришлет мне очередную чертову диету.
— Очередную?
Пэдди показал на стопку глянцевых брошюр. Триш торопливо просмотрела их и в очередной раз поразилась здравому смыслу и великодушию матери. Пэдди остался без присмотра врачей, медсестра из местной больницы его не навешала, а эти брошюры давали всю самую необходимую информацию о состоянии больных после сердечного приступа и об уходе за ними.
— Что за прелесть, — сказала Триш. — Она, наверное, набрала их у себя в клинике. Эти диеты — как раз то, что тебе нужно, а в той злосчастной больнице даже не потрудились…
— Триш, может, хватит? Да, у меня был сердечный приступ. Сейчас мне уже гораздо лучше. Я взрослый человек, черт возьми, а не ребенок. Не могли бы вы обе оставить меня в покое?
Он с дребезгом поставил чашки и блюдца на черный металлический поднос с золотистой каемкой. Триш присмотрелась к рисунку в центре подноса и увидела листья салата, лепестки цветов и маленького слизня, очень похожего на настоящего. Пэдди собирался налить кипятка в заварочный чайник, но задел за него локтем и расплескал воду прямо на слизняка. Грохнув чайник обратно на стол, он закрыл крышкой заваренный чай и взял поднос.
Триш сообразила, что помощи лучше не предлагать, и просто открыла дверь в гостиную, чтобы пропустить туда Пэдди. Он разлил чай по чашкам, а в свою добавил изрядную порцию виски. Триш ничего не сказала и порадовалась собственной сдержанности, когда заметила, что Пэдди за ней наблюдает. Она показала ему язык.
— Вот так-то лучше, — сказал Пэдди. — Имей в виду, Триш, мне всегда приятно видеть тебя, но если ты собираешься вести себя, как моя собственная мать, то лучше не приходи. И для Мэг тоже не смей шпионить.
— Шпионить? — оскорбленно переспросила Триш. — Мэг всего-навсего попросила меня узнать, все ли с тобой в порядке.
— Это и называется «шпионить»! — отрезал Пэдди. — Давай-ка лучше рассказывай, как у тебя дела на работе. Как поживает твой толстый хахаль? Что угодно, только не надо зудеть про мое здоровье.
— Почему ты ушел от нас с мамой?
Она не собиралась задавать этот вопрос, но слова вырвались сами собой, и их было не вернуть. Наступило напряженное молчание. Триш знала, что нарушила табу, и чувствовала себя так, словно бросила камень в первый, очень хрупкий слой льда.
— Бога ради, Триш! Что ты ко мне лезешь?
«Посмотри, что ты наделала!» — сказала себе Триш.
Однако сказанного не вернуть. Вокруг с хрустом ломался тонкий лед, и она могла идти только вперед.
— Я не хотела тебя смущать, Пэдди, — сказала Триш и опустила глаза на слизняка, облитого водой. — Когда ты лежал в больнице, почти при смерти, я заново передумала обо всем, что чувствовала все эти годы и даже не понимала… А в тот день, когда я думала, что ты действительно умер, я… я решила, что должна наконец во всем разобраться. Скажи мне, Пэдди, почему ты ушел от нас?
Он вздохнул, а Триш снова подняла на него глаза. Пэдди смотрел в сторону. Отставив чашку с чаем, он налил себе в стакан виски и сделал глоток.
— Твоя мать — святая, — наконец проговорил он.
— Я знаю, — ответила Триш.
Она была рада, что Пэдди в конце концов это понял, однако на ее вопрос он не ответил.
— А я не хотел жить со святой, понимаешь? Если честно, я вообще не хотел заводить семью. Просто до меня не сразу дошло.
Триш почувствовала, как ей свело скулы, а в шею как будто вставили стальной прут.
— Не потому, что я не любил ее или тебя. Мы с тобой так здорово играли, когда ты была маленькая и любила пошуметь, и повозиться, и послушать всякие истории.
Триш кивнула.
— Я до сих пор некоторые из них помню.
— Только я не хотел жить по правилам. Не хотел быть разумным и опрятным. Не хотел взрослеть, понимаешь? Я каждый день ездил в тоскливый Биконсфилд и обратно. Выходил из электрички ровно в семь. Потом мы вместе с твоей матерью съедали по тарелке питательного супа и выпивали по бокалу вина, смотрели по телевизору какую-нибудь жуткую «мыльную оперу», а в половине одиннадцатого, черт побери, ложились спать.
Триш невольно улыбнулась, представив нарисованную Пэдди картину. Его голос в ответ на ее улыбку стал мягче и словно моложе.
— Я старался, Триш. Старался изо всех сил. Я знал, что Мэг нравится именно такая жизнь. Мало-помалу я стал задерживаться после работы, пропускать по рюмочке с сослуживцами, начал приходить домой слегка навеселе. Мэг нервничала и злилась, когда я будил тебя, чтобы поиграть, или отрывал от уроков, когда ты стала немного постарше. Потом мы садились ужинать, а еда была подгоревшей или переваренной, но Мэг никогда ни на что не жаловалась.
— Да, она никогда не жалуется. Для нее это вопрос чести.
— Было бы гораздо легче, если бы она все-таки жаловалась. Хоть иногда. Но нет! Она сидела с видом святой мученицы, которая никогда не позволяет себе повысить голос. До того дня, когда я понял, что должен заставить ее разозлиться.
Пэдди замолчал, глядя прямо перед собой, сквозь Триш. Она попыталась вспомнить, видела ли когда-нибудь мать разгневанной. «Только один раз», — подумала она. В тот единственный раз Мэг рассвирепела из-за сломанной плиты — стояла на кухне, орала на духовку и пинала ее ногами. Тогда Триш была потрясена этим зрелищем.
— Ну и как, заставил? — спросила она.
Пэдди покачал головой:
— Нет. Не смог, как ни старался. Поэтому однажды напился и ударил ее.
Триш почувствовала, как подпрыгнуло сердце, будто ее ударили кулаком в грудь. Пэдди, глядя на дочь, залился краской, словно именно ей он сделал что-то ужасное и непростительное.
— Но она все равно не разозлилась, — сказал он с вновь проснувшимся чувством обиды. — Ну, или не показала, что разозлилась. Наверное, посчитала, что это опустит ее до уровня такой свиньи, как я. Она ведь всегда хотела, чтобы я перестал маяться дурью и взялся за ум.
