Барбара Гордон - Польский детектив

— Как хочешь, — согласился полковник. — Надеюсь, что через несколько дней ты сообщишь мне что-нибудь поконкретнее.

Вечером того же дня новый начальник отделения милиции в Подлетной спросил сержанта Михаляка о сыне инженера Белковского.

— О нем многое можно порассказать. Анджею двадцать три года. Учиться он не любил, аттестата не получил. Под судом не был и у нас не зарегистрирован, но родителям от него доставалось. Когда он нуждался в деньгах, то выносил вещи из дома и по дешевке продавал. Даже мне как-то предложил купить материал на костюм — этот отрез отец привез из-за границы. Но инженер никогда не жаловался на сына. Были и скандалы в «общественных местах», но не в Подлетной, а в Варшаве. У Белковского обширные знакомства, дело замяли, все обошлось штрафом, который заплатил отец. Сейчас Анджей увлекся автомобилизмом, хочет участвовать в автогонках. Одну машину он уже разбил. Теперь отец купил ему «БМВ».

— У молодого Белковского были какие-то трения с Квасковяком?

— И не раз. Квасковяк не боялся никого и ничего, тем более каких-то знакомств старого Белковского. Однажды Анджей переночевал у нас в отделении, а утром как миленький мел улицу Акаций.

— Давно это было?

— Два года назад. Позднее, когда в молодом Белковском проснулся «демон скорости», с ним стало легче. А нарушения правил дорожного движения за пределами Подлешной — это уже не наша забота. Кроме того, отец купил сыну квартиру в Варшаве, так что, слава богу, мы его тут нечасто видим.

— Машину он держит в Подлешной?

— Нет. У инженера Белковского свой «вартбург», уже довольно старый и потрепанный. На нем Анджей учился покорять скорость.

— Был ли молодой Белковский в Подлешной накануне убийства Квасковяка?

— Это надо бы проверить. Я его не видел. Его голубой машины тоже.

— У доктора Воркуцкого есть дочь?

— Двое детей. Сын учится в Варшавском университете. Младшая, Янка, ходит в последний класс лицея. В этом году будет сдавать на аттестат зрелости. Только сомневаюсь, что сдаст. Наука ее не интересует. Вместо книг — мальчики, кафе, дискотека. Но доктор Воркуцкий, такой строгий со всеми, дочке позволяет все.

— У этой девицы были какие-нибудь недоразумения с Квасковяком?

— Не знаю. Но боялась она его больше, чем отца. Однажды целая компания, которой верховодила Янка, чересчур распоясалась — сначала в электричке, потом на станции. Шумели, приставали к людям, включали на полную громкость транзисторы. Вроде бы ничего особенного, простые шалости. Но капрал Неробис, он тогда дежурил, никак не мог с ними справиться. Сообщил коменданту. Я был при этом. Квасковяк подошел к ним и спокойно сказал: «Панна Янка, сейчас же идите домой». Пошла как миленькая! Да еще пробормотала какие-то извинения. Кто-то из ее приятелей попытался выступать, так она его быстро осадила. Видимо, комендант что-то знал о ней, если она так его боялась. Даже в лицее учителя жаловались: задиристая, мол, и непослушная. Не будь она дочкой доктора, давно бы ее выставили…

— А сыновья Марии Ковальской?

— Вижу, пан майор, вы хорошо знаете нашу «золотую молодежь». Эти помоложе. Четырнадцати и шестнадцати лет. Но уже распущены. Как-то в электричке пан Ожеховский, сотрудник МВД, живущий в Подлешной, сделал им замечание: плохо, мол, себя ведете, — так на следующий день они выбили три окна в его доме. Уж как только пани Ковальская не извинялась и не упрашивала, чтобы Ожеховский не писал жалобу! В конце концов пан Эдвард махнул рукой, велел пани Ковальской внести тысячу злотых на благотворительные цели и оплатить вставку новых стекол.

— А вы что же? Спокойно смотрели на все это?

— Мы ни о чем не знали. Только потом об этом заговорили в Подлешной.

— А как ребята, исправились?

— Не очень. В конце мая мы искали в лесу самогонщиков и накрыли обоих сынков хозяйки кафе вместе с приятелями. Они так налакались вина — видно, утащили у матери, — что не могли на ногах стоять. Комендант поступил по-своему. Он сказал: «Как хотите: или я вас забираю в отделение, а потом сообщаю родителям и в школу, или ложитесь по очереди на этот пенек». Ясное дело, — рассмеялся сержант, — они выбрали пенек. Комендант снял с себя ремень и всыпал каждому по десять горячих куда следует. А рука у него сильная. Ребята несколько дней сидеть не могли прямо. Но Квасковяк об этой истории никому и не заикнулся. Я первый вам об этом рассказываю.

— Надо сказать, — усмехнулся Неваровный, — у вашего коменданта были своеобразные методы работы.

— Но зато действенные. Что толку тащить в отделение этих ребят да отправлять их на коллегию? Там наложили бы небольшой штраф, родители заплатили, а сынки продолжали бы свое. А после того урока на пеньке молодые Ковальские прониклись таким уважением к коменданту, что кланялись ему за десять метров. И никто из них больше не ругался в электричке и не толкал пассажиров.

— Ковальские ходят в местный лицей?

— Нет. Два года назад матери пришлось забрать их учиться в Варшаве.

После разговора с сержантом Михаляком Неваровный составил отчет, намереваясь завтра же отправить его полковнику. Может быть, капитан Левандовский захочет заняться этим делом? Сам Неваровный относился к собранным данным скептически. Два молодых разгильдяя, получивших от Квасковяка по мягкому месту, задиристая девчонка или даже начинающий автогонщик, разок подметавший улицы, — все это не потенциальные убийцы, хладнокровно планирующие преступление. Милицейская статистика утверждает, что, как ни странно, месть очень редко становится мотивом убийства. Нет, информация, полученная им в кафе от пани Ханки, — ложный след. Она явно ошиблась в своих подозрениях. А может быть, специально пыталась направить его по этому пути?

Майор опасался, что таких следов, ведущих в никуда, будет еще немало. Независимо от того, кто был убийца, маленькое «избранное общество» Подлешной было солидарно в одном: не допускать посторонних в свои дела.

Домик отделения милиции в Подлешной состоял из пяти комнат. Точнее, из четырех комнат и кухни, переделанной под склад и архив. В самой большой всегда дежурил милиционер, здесь же всегда принимали и посетителей. К этой комнате примыкала поменьше — кабинет коменданта. На противоположной стороне коридора располагались три помещения. Одно — уже упомянутый склад, другое — комната милиционеров. Здесь можно было отдохнуть, написать рапорт или отчет. Пятая комната, самая маленькая, особого предназначения не имела и использовалась от случая к случаю.

Вот в этой-то комнате майор и решил устроить себе «квартиру». Поскольку там находился умывальник, можно было предположить, что когда-то она служила ванной. Уборщице было велено убрать из комнаты все лишнее и по возможности приспособить ее для жилья. С мебелью хлопот не было. Нашлись небольшой столик, два стула, узкая кровать и даже старый, полуразвалившийся шкаф, который капрал Неробис, умевший столярничать, пообещал быстро привести в порядок.

Решив квартирный вопрос, майор занялся проблемой питания. Единственная столовая в поселке хорошей кухней не славилась. Основными «блюдами» здесь были водка, селедка и огурцы. На человека, попросившего что-нибудь еще, смотрели как на чудака. В Рушкове, правда, была столовая, но поездки туда занимали бы у Неваровного слишком много времени. Он решил, как и в Варшаве, собственноручно готовить себе обед. Завтрак — молоко с хлебом. Вечера же он собирался проводить в кафе «Марысенька».

Рядом со станцией располагался современный и довольно большой торговый павильон. «Суперсам» — так с гордостью и некоторым преувеличением называли его жители Подлешной. Это был самый большой магазин в поселке. Майор отправился туда за покупками, чтобы приготовить обед. Вечером он собирался в Варшаву, намереваясь привезти личные вещи.

Первым, кого майор увидел в магазине, была пани Ханка Нелисецкая, сидевшая в белом халате за кассой. Она приветствовала офицера сияющей улыбкой:

— Как мило, пан майор, удостоить меня визитом. Я была бы вполне счастлива, если бы не маленькое опасение, что цель вашего прихода не столько моя скромная особа, сколько предметы более прозаические. Тем не менее я сердечно приветствую вас и рада служить.

— Я даже не знал, что вы тут работаете, — честно признался Неваровный.

— Ох, я уверена, если бы вы об этом знали, то прошли бы еще километр до следующего магазина. Но раз уж вы здесь, возьмите, пожалуйста, корзинку: я проведу вас по своим владениям и помогу в покупках. — Нелисецкая обратилась к одной из продавщиц. — Ядзя, пожалуйста, замени меня у кассы.

Неваровный послушно взял корзинку и пошел за провожатой, она тем временем говорила:

— Вы, наверное, хотите купить что-нибудь к обеду, в здешнюю столовую ходить не советую. Рекомендую взять буженину. Электроплитка и сковородка найдутся, наверное, в вашей милиции? Теперь хлеб, сахар и пачка чая. К чаю рекомендую это печенье. Оно вкусное и долго не портится, что немаловажно в вашем холостяцком хозяйстве. И еще осьмушка масла.