Наталья Андреева - Пристрелите нас, пожалуйста!

Да что ж это такое-то, а? Я уже измотан до предела гурманскими бреднями. Снятся мне эти проклятые кулебяки на четыре угла, итальянские пахучие колбасы, горы сочащегося слезой янтарного сыра… Я только о еде и думаю. И во сне вижу все то же. Тарелки со снедью. Вроде бы и сыт. Набил брюхо чем попало. И передачи жена постоянно приносит, все то, что люблю. Но еда – это же процесс. Вкушение. Коему нужна соответствующая обстановка. А здесь что?

Мучаюсь я. Таким, как я, нельзя в тюрьму. Моя плоть гораздо сильнее духа. Я никогда не был человеком идейным. И бизнесом занялся ради плоти. Она этого просила. Люби себя, балуй. Иди на все. А бес словно бы подслушал. На тебе, Аркаша, десерт. Красивую бабу. Хороший кондитер тут поработал, ничего не скажешь. Мечтал я свой кремовый торт повезти на курорт и там, так сказать, насладиться. Не телом ее, тут у меня как раз желаний мало. Можно разок во имя продолжения рода, но без энтузиазма.

Мне хотелось наконец услышать:

– Какой же он классный мужик, раз рядом с ним такая шикарная женщина!

А то – Телятина. Колбаса на ножках.

Господи, о чем это я? Мне молиться на нее надо. Не бросает меня. Когда вернусь (если вернусь), я буду старым и нищим. Мы продадим московскую квартиру и поселимся где-нибудь в деревне. Уже не в элитном поселке, а подальше от Москвы. Купим небольшой домик, а остальные деньги положим в банк. Или купим на них квартирку поменьше и будем ее сдавать. Это нищета, и никаких тебе блинов с икрой, чешского пива, солнечных пляжей по системе «все включено». Можно, конечно, поджаться и накопить на отдых. На баночку икры, опять же, на семужку. Картошку самим выращивать, огурцы солить. Интересно, умеет Лика солить огурцы? Надо у нее спросить…

Огурцы… Бывало, Екатерина Ивановна принесет в кастрюльке малосольные. Как-то она их делала по-особому. С хреном, с чесноком, с укропом да со смородиновым листом. Вкуснотища! Да водочки к ним…

Боже ж ты мой! Да что ж это такое творится?! Мне о здоровье надо думать, как бы здесь, в тюрьме, не загнуться, а я об огурцах!

Мысли путаются. Тупею я здесь. День-ночь, ночь-день… А бес щерится из темного угла:

– И как ты, Аркашка? Самочувствие как?

– Сгинь! Хреново мне!

– А будет еще хуже. Хочешь, Аркаша, водочки? На-ка…

И рюмка у него в мохнатой руке. Щерится гад. Издевается. Облизываю сухие губы. В животе урчит.

О-о-о!!! Пристрелите меня, пожалуйста! Был я всем, стал никем. То есть ничем. Жалкий толстяк, который скоро начнет разваливаться без качественного питания, без ухода, без удобств, к которым привык. Гнить заживо. Мысли мои уже гниют. Хотя я еще помню, как эта женщина в первый раз появилась в доме. Она приехала к моей жене.

– Это моя подруга. Помнишь, Аркаша, я тебе рассказывала?

– Конечно!

– Меня зовут Кристиной. Лика, почему ты не говорила, что у тебя такой симпатичный муж?

– Потому что никакой он не симпатичный.

– Ты говоришь как женщина, которая не ценит того, что у нее есть.

Я помню, как при этих словах козлом скакнуло сердце. Красивая, да еще и умная! Я испытал щенячий восторг. А надо было насторожиться. Красивая да еще и умная? Беги, Аркаша, беги! Делай ноги! А ты что сказал?

– Нам надо как-нибудь поужинать вместе…

Ужин принесли. Я смотрю в тарелку с ненавистью. Все, что начинается с омаров, заканчивается тюремной баландой, если те омары вместе с тобой ела красивая умная женщина. Слишком умная. А из-за ее точеного плечика выглядывал бес:

– Как тебе, Аркашка? Вкусно?

По моему лицу текут слезы. Мне не вкусно. Мне противно. Еще один день закончился. Только и радости, что жив.

Да что ж это я? Еда ведь! Еда!!! С жадностью набрасываюсь на водянистое пюре, глотаю, не жуя, торопливо подчищаю кусочком черного хлеба тарелку. Сосед по камере смотрит на меня с презрением. Как же! Гимнастику он делает! Здоровеньким хочет отсюда выйти! Еще на что-то надеется! А вот я уже нет. Не надеюсь. Наплевать мне, как на меня смотрят. Жрать я хочу, понятно? Все время хочу жрать. Дрожащей рукой вытираю перепачканный в картофельной жиже подбородок.

– Аплодисменты!

– Мне выпало заканчивать. Что ж, я хозяйка. Я принимала сегодня гостей. Осталось сказать пару слов на прощание.

Я не верю, что люди меняются. И насчет своего мужа не питаю никаких иллюзий. Он не сдал меня следователю вовсе не из благородства. Я просто ему нужна. Аркаша прекрасно понимает, что, попади я тоже в тюрьму, его собственная жизнь будет кончена. А он трус. Он боится умирать. Я нужна ему, чтобы платить адвокату, носить передачи, сохранять его имущество, пока он на зоне. Он очень расчетливый человек, и ничто его не изменит.

Почему я это делаю? Прошу для него снисхождения, хлопочу? А вы не поняли? Потому что кроме него у меня никого нет и уже не будет. Он – единственный близкий мне человек. Еще мама, но она больная и старая, я, конечно, скрывала от нее, что муж в тюрьме, а загородный дом сгорел, но об этом написали в газетах. О том, что элитные коттеджные поселки тоже горят. Да еще и маньяк. Журналисты любят такие истории. Любят раздувать из мухи слона. Статьи были злые, полные нелепых вымыслов. Мама газет не читает, но соседи… Да еще в криминальных новостях показали. Я думаю, ей немного осталось. После визита «доброжелателей» она потихоньку стала угасать. Я наняла ей сиделку, потому что не могу оставить бизнес и Аркадия. Я пока им нужна. А в выходные мотаюсь к маме, в Тамбов. Я пытаюсь ее утешить, но сама с трудом сдерживаю слезы. Скоро у меня совсем никого не останется, кроме Аркаши.

Что ж… Жизнь кончена. Я немолодая, некрасивая, а теперь еще и небогатая женщина. Мне нечем привлечь мужчину. Вряд ли они хотят просто тепла и ласки. Им нужен, прежде всего, комфорт от таких, как я, возможность вести беззаботное, ничем не обремененное существование. Хорошую квартиру, дорогую машину, вкусную еду. Телевизор с футболом и ящик с пивом. Будь счастлива тем, что я у тебя есть, дорогая. Любовь? Какая любовь? В твоем возрасте кто-то еще верит в любовь?

Я верила. И попалась, как девчонка. Я не знаю, кто из них был Тристаном. Не знаю наверняка. Ваню, как выяснилось, и в самом деле прислали из полиции. Ситников работал на Гарика. Методом исключения получается, что Тристаном был тот, кого я поначалу приняла за полицейского. Я даже имени его не знаю. И никто не знает. Тело так и не опознали. То есть никто за ним не пришел. И никаких следов. Заявлений о пропаже. Исчез человек, и никто его не хватился.

Когда я думаю, что это он писал мне письма… О Боже! Вот как это объяснить? Я ведь далеко не глупа, и муж у меня бизнесмен. Он мне рассказывал, как разводят людей на деньги, и не раз. Я трезвый, здравомыслящий человек. И много читала об интернет-мошенниках. И тем не менее попалась! Мне казалось, что это мой любимый мужчина, он особенный. Не такой, как все.

А может, это все-таки Ванечка? Милый Ванечка… Я хочу думать именно так. И буду думать так. А он… Тот, чье тело так и не опознали. Будем считать, что его не было. Не существовало.

У меня незавидное будущее. Когда мой муж выйдет из тюрьмы (если выйдет), он будет старым больным человеком. То есть по паспорту еще не старым, но фактически… Таким, как Каша, тюрьма противопоказана. Он ведь не борец. Он просто мелкий лавочник. Счетовод. И трус. Я могла бы спасти его бизнес, его счета, недвижимость, если бы была помоложе и сердце мое не оказалось бы разбито. А так… У меня совсем не осталось сил. Последние ушли на то, чтобы спрыгнуть с крыши. Все кончилось, когда я упала в сугроб. Что-то со мной случилось. Врачи говорят: легкое сотрясение мозга.

Я лечусь: пью коньяк и плачу. Мне придется продать квартиру. Когда Аркаша вернется, мы купим что-нибудь попроще, подешевле. Тусклая, унылая старость, – вот что меня ждет.

Вчера я ходила на могилу к Кристине. Сама не знаю зачем. К Ванечке не смогла. Однажды я там встретилась с его матерью и… Больше не могу. Я буду любить его вечно, но издалека. А вот она… Кристина…

У меня странное чувство. Она умерла, а я жива. Казалось бы, я должна радоваться: восторжествовала над своей соперницей. Она получила то, что готовила мне. Но я не чувствую радости. Странно. Хоть и говорят, что лучший момент в жизни, когда твоя нога стоит на могильной плите, под которой лежит твой смертельный враг. Вот она там лежит. И что? Мне-то с этого что? Ее нет, а я есть. И мне плохо. Ничуть не лучше, чем было с ней. Она-то к этому, как оказалось, не имеет никакого отношения. Не она разрушила мою жизнь, а я сама ее разрушила. Враг – это лишь объект, на который мы перенаправляем собственную несостоятельность. Вот к какому выводу я пришла. Надо же кого-то обвинить. Но ведь если б я оказалась другой, у Кристины не было бы ни малейшего шанса. И при чем тут она?

Мне надо было взять малыша из дома ребенка, пойти на работу, несмотря на возражения Аркадия. Надо было посмеяться над историей Тристана, как и все остальные, а не кидаться на его защиту. Надо было дать Аркадию развод, как он просил.

Надо было… Как подумаешь, сколько сделано ошибок, жить не хочется. Ведь даже за минусом одной (всего лишь одной!) картина совершенно меняется. И не получается такого Рождества, какое выпало мне в прошлом году. Никак не получается.