Дик Фрэнсис - Движущая сила

— Видишь? — спросила она. — Не ест.

— А что за орехи? — спросил я. Она назвала обычный вид, который пользовался большой популярностью.

— Все лошади их любят, все до одной. Я с удивлением посмотрел на Петермана.

— Что ж тогда с тобой, а? Мэриголд нерешительно сказала:

— Я позвонила моему ветеринару еще по Солсбери; но он сказал, что старику просто надо привыкнуть. Я опять пришла сюда вчера вечером, ты ведь помнишь, какой вчера был солнечный вечер? Заходящее солнце освещало коня, и их было видно.

— Кого их?

— Клещей.

Я молча смотрел на нее.

— Клещи кусаются, — объяснила она. — В этом, наверное, все дело. Полчаса назад я позвонила Джону Тигвуду и попросила что-нибудь сделать, но он сказал, что такого не может быть, все ерунда, и что ты, Фредди, во вторник вызывал ветеринара, когда лошадей привезли в Пиксхилл, и настоял, чтобы их осмотрели, и ветеринар нашел, что лошади в полном порядке, и подписал соответствующий документ, который он может мне показать, если я пожелаю. Честно, мне так не понравился его тон, что я чуть не сказала, чтобы он забрал животное обратно, но тут я вспомнила, что уже вызвала тебя, и еще я знала, что ты хотел, чтобы за старичком хорошо присматривали... Я и решила подождать тебя и спросить, что ты думаешь по этому поводу. — Она остановилась и перевела дыхание. — Так что ты думаешь?

— Гм... а где вы видели клещей?

— На шее.

Я уставился на шею Петермана, но не смог разглядеть ничего, кроме его плотной зимней шерсти. Потеплеет, и он сбросит большую ее часть, оставшись в прохладной летней одежке.

— Как они выглядели? — спросил я у Мэриголд.

— Малюсенькие и коричневые. Такого же цвета, как и шерсть. Я бы их никогда не заметила, если бы не солнце, да еще один зашевелился.

— Много?

— Не знаю, семь или восемь. Плохо было видно.

— Но, Мэриголд...

— Думаешь, я свихнулась? А как насчет пчел?

— Пчел, Фредди, пчел, — сказала она нетерпеливо. — Varroa jakobonsi.

— Начните сначала, — попросил я.

— Клещи водятся и на пчелах, — сказала она. — Они их не убивают, просто сосут кровь, и пчелы не могут летать.

— Не знал, что у пчел есть кровь.

Она одарила меня испепеляющим взглядом.

— Мой брат в вечной панике по этому поводу. Он выращивает фрукты, а деревья не плодоносят, потому что пчелы слишком слабы и не опыляют их.

— А, понял.

— Так что он их окуривает табачным дымом.

— Ради Бога...

— Дым от трубочного табака — единственное, что действует на этих клещей. Если вы направите табачный дым в улей, все клещи сразу дохнут.

— Угу, — кивнул я. — Очень интересно. Но какое это имеет отношение к Петерману?

— До чего же ты медленно соображаешь, — укорила она меня. — Клещи — разносчики болезней, верно? С Петермана они могут перебраться на моих двухлеток. Я ведь не могу рисковать, правильно?

— Нет, — медленно сказал я, — не можете.

— Так что пусть Джон Тигвуд говорит что хочет, я этого старого коня держать здесь не буду. Извини, Фредди, но тебе придется подыскать ему другой дом.

— Я так и сделаю, — согласился я.

— Когда?

Я подумал о ее великолепных лошадях и моем собственном намерении вечно возить их на скачки, где бы они побеждали.

— Я отведу его к себе домой, — сказал я. — За домом есть небольшой садик, пусть он пока там постоит. Затем я вернусь за машиной. Годится?

Она одобрительно кивнула.

— Ты хороший парень, Фредди.

— Мне очень жаль, что я доставил вам столько беспокойства.

— Надеюсь, ты меня понимаешь.

Я уверил ее, что да, понимаю. Я вернулся назад по травянистой дороге к ней во двор, где она дала мне уздечку для Петермана, а потом за руку подвела к дверям конюшни и разрешила полюбоваться на ее главную радость и гордость — трехлетнего жеребца, который, если все пойдет хорошо, будет соревноваться за приз в 2000 гиней и на дерби с уотермидовским фаворитом, Иркабом Алхавой. У нее, как и у Майкла, глаза светились возбуждением и безумной надеждой.

— Так что позаботься о Петермане, — напомнила она.

— Конечно, — заверил я, целуя ее в щеку. Она кивнула. Я готов был удавить Джона Тигвуда за то, что он поставил меня в такое неудобное положение, хотя, по справедливости, он и не был виноват, поскольку я сам попросил Мэриголд взять именно Петермана.

Сокрушаясь по поводу своего невезения, я вернулся на выгон, надел уздечку на своего старого приятеля и повел его из всей этой идиллии вдоль по дороге по направлению к значительно меньших размеров лужайке, огороженной стеной, у меня за домом.

— Только не лопай эти чертовы нарциссы, — сказал я ему.

Он печально посмотрел на меня. Когда я снял уздечку и собрался уходить, я заметил, что и трава его не интересует.

Я забрал свой «Фортрак» со двора Мэриголд и снова поехал домой. Петерман все еще стоял там же, где я его оставил, и выглядел совершенно потерянным. Нарциссы были целы. Не знай я, что нельзя наделять животных человеческими эмоциями, я бы сказал, что он находится в депрессии. Я принес ему ведро воды, но и пить он не стал.

В голову мне то и дело приходили самые неожиданные мысли, как будто отдельные участки моего мозга до сего времени спали, а тут вдруг проснулись. Я уселся перед компьютером в разрушенной гостиной и снова сверился с инструкцией, прежде чем начать просматривать информацию на уцелевших дискетах.

Я припомнил, что, анализируя информацию о поездках водителей, я не выводил на экран данные по самому Джоггеру. Но когда я это сделал, то узнал мало нового, так как Джоггер садился за руль крайне редко, всего раз десять за прошлый год, и почти каждый понедельник во время банковских каникул, то есть в те дни, когда по всей стране устраивались скачки и нам всегда не хватало водителей.

Я почесал нос, немного подумал и принялся выводить на экран данные по всем фургонам, один за другим, узнавая их по номерным знакам.

Колонки на экране выглядели совсем по-другому: та же информация, но в другом ракурсе, совсем как случай с Мэриголд, позволивший ей разглядеть дотоле невидимых клещей.

Под каждым номерным знаком шел перечень данных из истории того или иного фургона: даты, поездки, цели поездок, фамилии водителей, количество часов работы двигателей, показания спидометра, графики техобслуживания, грузоподъемность, объем баков, количество израсходованного горючего за каждый день.

После напряженных раздумий, частого заглядывания в инструкцию и ряда неудачных попыток мне удалось найти данные по техническому обслуживанию, выполненному Джоггером в прошлом августе. На этот раз я расположил всю информацию в хронологическом порядке и получил данные относительно того, когда и какая работа была проделана с тем или иным фургоном.

Я прослеживал день за днем того летнего месяца жизни Джоггера, и здесь-то я и наткнулся на него, на «мертвого крестика».

Десятое августа. Номерной знак фургона, который обычно водит Фил. Смена масла в смотровой яме. Воздух из воздушных тормозов спущен. Тормозные компрессоры проверены. Произведена смазка. В конце замечание, сделанное и позабытое Изабель: «Джоггер сказал, из фургона в яму вывалился дохлый кролик. На нем полно клещей. Выброшен на помойку».

Я долго сидел, уставившись в пространство. Спустя некоторое время я вернулся назад и снова вызвал на экран данные по фургону Фила. Мне хотелось узнать, где он был восьмого, девятого или десятого августа.

Мой верный помощник поведал мне, что в эти дни Фил свой фургон не водил. Он сидел за рулем совсем другого фургона, старого, который, помнится, я позже продал.

О чем же говорят данные по фургону Фила? Седьмого августа тот фургон, который сегодня водит Фил, направился во Францию с двумя рысаками Бенджи Ашера. Они были заявлены на скачках восьмого в Канью-сюр-Мар на берегу Средиземного моря и вернулись в Пиксхилл девятого.

За рулем фургона в этой поездке сидел Льюис. По сути дела, в прошлом году Льюис чаще всего и водил этот фургон. Теперь, подумав, я это ясно вспомнил. Я перевел его на новый сверкающий шестиместный фургон осенью, когда продал старый. Я хотел, чтобы лошади Ашера и Уотермида перевозились с максимальным комфортом. В этом фургоне в сентябре он возил в Донкастер победителя классических скачек, принадлежащего Майклу.

Приблизительно в четверть одиннадцатого я позвонил в Эдинбург.

— Куипп слушает, — отозвался приятный чисто английский голос, ничего шотландского.

— Гм... простите, что беспокою, — сказал я, — но не могли бы вы мне помочь найти Лиззи, мою сестру? После очень короткой паузы он спросил:

— Вы кто, Робин или Фредди?

— Фредди.

— Подождите.

Я подождал и услышал, как он прокричал: «Лиз, тут твой брат Фред...», а потом в трубке раздался ее слегка взволнованный голос:

— Что-нибудь с головой?

— Что? Да нет. Разве что медленно и плохо соображаю. Послушай, Лиззи, у тебя там нет никого, кто бы знал что-нибудь про клещей?