Аркадий Адамов - Болотная трава
— Ну, если ваш, то опишите его, — усмехнулся Игорь.
— Пожалуйста. Он вот какой…
Лариса начала взволнованно и сбивчиво, но в конце концов все же довольно точно описала кулон, преподнесенный Гариком Серковым своей легкомысленной подружке Марине Булановой. Под конец Лариса запальчиво спросила:
— Ну что? Скажете, не такой?
— Похож. И вам его, видимо, вернут. Надо будет, чтобы и Ной Герасимович его опознал.
— Опознает, не бойтесь, — угрожающе протянула Лариса. — Пусть попробует не опознать. Он тысячи три стоит. И потом, там надпись есть.
— Надписи уже нет.
— Стерли! — зло воскликнула Лариса. — Ясное дело, если украли. — И тут же с любопытством спросила: — А вы его у кого нашли?
— А вам знакома такая фамилия — Журавский, Олег Дмитриевич?
— Журавский?.. — задумчиво переспросила Лариса, зажав между колен розовые ладошки и задумчиво глядя на потолок. — Где-то я слышала… Кто-то называл такую… Ох, не помню… Ах, да! — вдруг оживилась она. — Ну что вы, разве он мог украсть? Это же из кино мужчина.
— Ваш знакомый?
— Ноя Герасимовича. Так что это уж…
— Я и не говорю, что он украл, — возразил Игорь и снова спросил: —А Гарика знаете?
Лариса бросила на Игоря настороженный взгляд.
— Ну…
Кулон оказался у него.
— Врете, — грубо отрезала Лариса и нервно закурила новую сигарету.
— Зачем мне врать?
— Ну, тогда я ничего не понимаю. Чтобы Гарик… у меня… Не понимаю.
— Это другое дело, — согласился Игорь. — Ну а мы скоро, надеюсь, поймем. И тогда вам расскажем. Гарик, он, знаете, на многое способен. Вы его хорошо знаете?
— Еще бы! — Лариса, не удержавшись, прыснула.
— Так чего вы удивляетесь? — Игорь, взглянув на часы, поднялся. — Надо идти.
— А как же кулон? — обеспокоенно спросила Лариса.
— Мы вас известим.
Они вышли в переднюю, и Игорь галантно распрощался. Однако интонации у обоих были теперь вполне деловые.
Игорь бегом спустился по лестнице. Что ж, воскресенье он провел с пользой. Теперь предстоял весьма хлопотный понедельник.
Хлопотный понедельник оказался и у Лосева.
Предстоял допрос Серкова. Позиция у него была — все отрицать. Правда, Виктор Анатольевич не пытался прижать его уликами. Правильно, это был разведочный допрос, первое знакомство, так сказать. И еще деталь — Серков откуда-то знает его, Виталия. Интересно, откуда, от кого. Ведь они раньше никогда не встречались, память у Виталия хорошая.
Он сидел у себя в комнате, уже вызвав Серкова на официальный, по поручению следователя, допрос и в последний раз перебирая в уме все известные ему, с немалым трудом добытые, кстати, сведения об этом подлом парне. Виталий ощущал знакомое уже ему волнение. Так бывало всегда в последние минуты перед важным и трудным допросом Ожидание предстоящей схватки обострялось еще и тем, что вопрос «кто кого» тут решался отнюдь не однозначно. Бывали и неудачи, поражения, иногда досадные, глупые, из-за одного неосторожного слова, ошибочного вопроса или элементарного просчета в тактике. Впрочем, иногда неудача оказывалась закономерной, когда просчет допускался стратегический, когда, например, недооценивался противник и переоценивались собственные шансы на успех, собранные сведения и улики.
Но в последнее время Лосева все больше беспокоило и другое. Новые идеи возникали в жизни, новые правила, процедуры, новые порядки, разумные, справедливые, демократичные, но… неудобные, непривычные и потому пугающие. Вот, например, сейчас предстоит, по существу, первый допрос Серкова, первый! И вдруг на нем будет присутствовать адвокат? Как в других странах. Так сейчас и у нас предлагают. Каково? Как это может подействовать на того же Серкова, предположим? Будет смелее, наглее или осторожнее? В некотором смысле адвокат, наверное, будет стеснять и его. А будет ли он стеснять Виталия? Ну еще бы! Причем Виталий ведь вовсе не собирается нарушать закон. Не только бить заключенного, а такое случается, чего уж там говорить, в милиции немало еще случайных людей, как всюду, впрочем, — так вот, не только бить, но и запугивать, грозить, провоцировать, толкать на подлость или предлагать бесчестную сделку — ничего подобного Виталий никогда себе не позволял. И все же присутствие адвоката будет его стеснять, будет мешать. Чему? Да прежде всего установлению контакта с допрашиваемым, человеческого контакта, который ведет к откровенности, к признанию, нет, не вины пока, а ко всяким другим признаниям, житейским, человеческим, о мечте, о близких, о любви, обо всем, что мучает человека, когда он один, в глухих стенах тюрьмы, насильственно оторван от привычной жизни. Но больше всего его мучают, занимают мысли о его вине, о совершенном, и они так или иначе выплескиваются в таком откровенном, человеческом разговоре. Но всему этому помешает третий человек, адвокат, Ведь у него будет совсем другая задача, и она будет мешать откровенности, вот ведь что. Да-а, ну и жизнь начнется у них. Как к ней привыкнуть, как приспособиться? Но как-то приспосабливаются там, где это уже давно существует. Как-то коллеги работают, и, говорят, неплохо.
Да, все это, видимо, предстоит, и все это конечно же необходимо. А пока какое-то неизмененное, подспудное чувство подсказывало Виталию, что его ждет на очередном допросе. И ощущение возможной неудачи немедленно мобилизовывало, подстегивало его. Вот такое ощущение откуда-то взялось и сейчас. Хотя из всего того, что он знал о Серкове, казалось бы, вовсе неоткуда было взяться этому неприятному ощущению. В конце концов парень как парень, молодой, горячий, неглупый, ну и подлец, конечно, преступник, опасный преступник. С такими Виталий встречался уже не раз. И все-таки…
Но в этот момент в комнату постучали.
Конвойный милиционер ввел Серкова и остался у дверей. А Серков, усмехаясь чему-то, пружинистой походкой приблизился к столу, за которым сидел Лосев, и без приглашения, по-хозяйски свободно опустился на стул, бережно положив на колени перевязанную руку. Был он в знакомом Виталию сером костюме и красной рубашке с расстегнутым воротом. Черные блестящие волосы были зачесаны назад, модно закрывая уши, на смуглом грубоватом лице влажно блестели дерзкие глаза, на губах блуждала нагловатая ухмылка.
— Здравия желаю, начальник, — бодро сказал он. — Сами хватаете, сами допрашиваете? И думаете, что я вам больше, чем старичку следователю, расскажу?
— Надеюсь, расскажете, — спокойно подтвердил Лосев. — Придется рассказать, Серков. Ну, не все, конечно. Кое-что мы и так знаем.
— Что же вы знаете, интересно?
— Это вы потом поймете, из моих вопросов. А для начала познакомимся. Капитан Лосев. Ну а вас я знаю.
— Лосев? — недоверчиво и озадаченно переспросил Серков. — Вот вы, значит, какой.
— Какой?
— Да я слышал, вы старше. Ну и… злее, что ли.
— От кого же это вы слышали? — улыбнулся Лосев.
— Так, от одного человека, — уклончиво ответил Серков, не спуская глаз с Виталия. — Только он… умер.
— Он не умер, он убит, — сухо возразил Лосев, вспомнив вдруг про записку в кармане убитого Лямкина, и тем же тоном отрывисто спросил: — Лямкин, что ли?
— Не. Не угадали, — насмешливо ухмыльнулся Серков.
— Угадал, — возразил Виталий. — Не так уж трудно, кстати, и угадать. Записочка у него в кармане была. И улыбаться вам совсем не хочется, Серков. Так что не старайтесь. Вопрос-то, в общем, пустяковый. А Лямкина Семена Прокофьевича вы знали, не так ли?
— Представьте себе, не помню, — все так же весело, но уже с вызовом ответил Серков.
— А что это вы так веселитесь, Серков? — спросил Виталий. — Я ведь сказал, что он убит, а вам почему-то весело.
— А потому что я всю вашу игру заранее вижу. И ничего у вас не получится, предупреждаю.
— Какая уж тут игра, — вздохнул Виталий. — Убийц надо искать, разве это игра?
— Спросил он так просто и естественно, что Серков, невольно поддаваясь его тону, так же естественно ответил:
— Кто говорит. Дело серьезное.
— Ну а Лямкина вы знали? — повторил свой вопрос Лосев.
— Знал, — резко ответил Серков. — Ну и что? Вопрос был, казалось, вполне безобидный. Но с ответа на него начинался как бы совсем другой разговор, другая возникала интонация, другое настроение. Серков незаметно начинал отвечать на вопросы.
— От него вы про меня и слышали?
— Почему так думаете?
— Я же сказал, у него записочка была. С моей фамилией. Зачем записал, как думаете?
— Почем я знаю.
— А я вот догадываюсь. Записал он ее, конечно, не случайно. Дела у него, видно, были нечистые. Возможно, запутался. И дымком потянуло. Гореть начал. Ну и решил он мне покаяться. А то и заложить кого, чтобы самому выскочить.
— Это не к вам небось бежать надо. Тут ОБХСС требуется.
— Вообще-то конечно. Но вот он собрался ко мне. Видно, кто-то что-то ему про меня шепнул. Логично?
