Анна Данилова - Миф Коко Банча
– И вы, наивная, думаете, что я в это поверю?
– Взгляните сами…
Вера, судя по звукам, достала альбом, и Юз принялся его листать.
– Это в самом конце… Вот, видите?
– Хорошо… Сдаюсь, я и сам уже понял, что это за браслет, но у меня на него есть хороший покупатель. Не думаю, что вы найдете человека, способного с ходу выложить за него… пятнадцать тысяч.
– Сколько? У меня его берут за сорок! Юзеф, я вас умоляю. Зачем вам портить со мной отношения, если можно договориться? Верните мой браслет и получите свои комиссионные. Это мое последнее слово. Иначе у вас будут неприятности, вы меня знаете.
– Я покупаю его у вас, назовите свою цену.
– Сорок, – выпалила Вера. – Сорок, и точка.
– Тридцать пять.
– Говорю же: сорок.
– Хорошо, сорок, – упавшим голосом проговорил Юз. – Деньги можете получить прямо сейчас.
– Нет, я передумала. Сорок пять, – взвилась Вера. – Я же сказала, что мне заплатят сорок пять…
– Сорок, и ни гроша больше.
– Юзеф…. Вы хотите сказать, что у вас прямо сейчас есть такие наличные?
– Сорок, – повторил ювелир и тяжело задышал. – Пишите расписку…
Рита слышала, как он подошел к сейфу, за которым она сидела, и принялся набирать код. Что-то звонко, металлически щелкнуло, сыто скрипнула дверца, и зашуршали банкноты.
– Вот, ровно сорок тысяч.
Вера принялась пересчитывать, шепча про себя цифры и то и дело сплевывая на пальцы.
– Ну, хорошо… Могу себе представить, как обрадуется мой Ленчик. Главное, чтобы я не продешевила. Вы проводите меня?
Юз открыл ей дверь, но дальше провожать ее не пошел, вернулся и запер дверь на ключ. Рита вышла из-за сейфа и села в кресло, на котором только что сидела Вера Ащепкова. Она и представить не могла, что ее приятельница вот так запросто манипулирует такими колоссальными суммами, в то время как ее муж пытается обмануть своего лучшего друга на две тысячи… Она вспомнила Оскара, и ей стало нехорошо.
– Это ваша постоянная клиентка?
– Так, – отмахнулся Юз, – ничего особенного. Иногда, правда, ее муж где-то что-то достает, и они просят меня продать. Но чаще всего им в руки почему-то попадаются подделки.
– Но вы только что отдали ей наличными сорок тысяч. Это же огромные деньги! Извините… Это не мое дело… Скажите, что вы собираетесь сделать с этим браслетом? Кому-нибудь предложите?
– Выставлю на каком-нибудь аукционе. Может, там ваш Амфиарай купит его у меня. Вот тогда и посмотрим, кто дурак… Вы, кажется, куда-то торопились, Рита Арама… – Он сделал ударение на последних словах. – Пойдемте, я выпущу вас. Сойдете с крыльца и увидите впереди себя арку, за ней проулок, он ведет на Маяковку. Возьмите обратно ваши пять тысяч, думаю, они вам еще понадобятся. И… желаю вам больше не вляпываться ни в какие истории.
Он довольно грубо всучил ей деньги и подтолкнул в спину.
Рита в сопровождении охранника прошла длинный полутемный коридор, вышла на крыльцо и вдохнула полной грудью влажный прохладный воздух. Впереди увидела арку и замерла, прислушиваясь к тишине. Во дворе дома стоял большой мусорный бак, в котором копошились толстые темные крысы. Она бы не удивилась, если бы вслед за грохотом запираемой за ее спиной двери она услышала автоматную очередь… А как еще поступают с предателями?
Держась за перила, она сошла с крыльца, прошла несколько метров, и в эту самую минуту в арку въехала большая черная машина, при виде которой Рита зажмурилась. Все повторялось, сейчас эта черная безжалостная махина размажет ее по асфальту…
Она распахнула глаза, чтобы в последний раз взглянуть на Амфиарая, этого смертоносного демона, разрушившего всю ее жизнь, но вместо этого увидела синие глаза другого мужчины и немного растерянную улыбку:
– Садись, Рита, и, бога ради, ничего не бойся… Я по дороге тебе все объясню…
Глава 37. Марфино
В машине она уснула. Ей было все равно, проснется она или нет. Сон спасительным облаком окутал ее тело и подарил уставшему мозгу цветные, наполненные невиданными пейзажами сновидения, в которых было все просто, чисто и красиво. Прохладная река, зеленый, пахнущий свежескошенной травой луг, желтые и розовые цветы, жужжащие пчелы, белое, ослепляющее солнце…
Когда она открыла глаза, то поняла, что находится на чужой даче. Ночь; в открытое окно, отгороженное от шумящего листвой сада прозрачной противомоскитной сеткой, врывается свежесть и запах осени. Уют и тепло исходят от горящих поленьев в камине, перед которым в кресле сидит человек, называющий себя Владимиром Сергеевичем. Она хорошо знает его, настолько хорошо, что первое время они даже не говорят, а только смотрят друг на друга, пытаясь восстановить то общее, что возникло между ними тогда, много лет назад…
– Я не узнала тебя сразу, ты был в очках, да и вообще, иногда мне казалось, что ты мне приснился…
Она закрыла глаза и увидела своих родителей на поляне. Это было их место, их кострище, их самодельный и часто используемый чужими людьми мангал, на котором они жарили мясо. В Марфине отец всегда покупал свежее молоко и вино, мама расстилала на траве клетчатый красный плед, сверху – тонкую прозрачную скатерть, на которую ставила блюдо с салатом из помидоров с картошкой и укропом, стаканчики для вина. Отец приносил шипящий, пахнущий дымом шашлык.
Мужчина, которого она впервые встретила в лесу за год до происшествия, перевернувшего жизненный уклад всей семьи Панариных, называл себя Лесником. Такое вот нейтральное прозвище. Быть может, именно из-за этой нейтральности-то она и не могла вспомнить его настоящее имя, хотя ей всегда казалось, что она его знает и вспомнит, как только в этом возникнет необходимость. Тринадцатилетняя Рита в ожидании обеда или ужина однажды гуляла по лесу и встретила мужчину, сидящего на пне и что-то пишущего. Он сначала представился поэтом, затем – писателем, позже – адвокатом, в следующий раз – путешественником. Он читал ей свои стихи, угощал в начале июня марелью и клубникой, фотографировал ее – тоненькую, загорелую, в сарафанчике, с голыми коленками, с облупленным носом и в белых носках. Он читал ей страшные истории из толстой потрепанной книги «Сто лет криминалистике» и учил ее не бояться лосей. И родители ни о чем не догадывались, ничего не подозревали. Рита отлучалась на полчаса, затем возвращалась на поляну и присоединялась к ним, что бы они ни делали, потом снова углублялась в лес, за которым простирался низкий дощатый забор с калиткой, ведущей в заповедный сад… Поздней осенью, когда она по привычке открыла калитку и пробежала до самого крыльца двухэтажной дачи, которая у них называлась домиком лесника, она ужасно расстроилась, когда увидела на ступенях рядом с растоптанными мужскими кроссовками дамские туфли. Ей была неприятна и невыносима мысль, что Владимир Сергеевич (в тот день она как раз вспомнила, как его зовут) помимо дачной жизни ведет и другую, городскую, и, возможно, семейную жизнь. Рита захотела посмотреть на женщину, жену или просто девушку Лесника, и посмела открыть дверь. Но в доме было тихо, обитатели его, возможно, спали, и Рита вернулась на поляну. Отец еще спросил тогда, где она была так долго и почему у нее такой несчастный вид, на что Рита ответила, что пыталась сочинить в лесу стихотворение, но у нее не получилось, что у нее вообще ничего не получается и что она – бездарь… Больше в том году Панарины в лес не выезжали. А весной Рита впервые дала себя поцеловать. И это тоже произошло в лесу, под щебет птиц и шум листвы. Такого отупляющего блаженства она еще не испытывала и возвратилась с прогулки по лесу сама не своя. Ей не хватало воздуха в лесу, птичьего гомона, шелеста листьев, ветра, она вся горела и не знала, что с ней происходит. Щеки ее пылали, губы тоже, а колени дрожали, словно она сделала восемь кругов вокруг школы. Она любила этого мужчину, ждала встречи с ним, видела его во сне, где летала с ним в большущих плетеных корзинах над какими-то замками… Он мерещился ей в метро, она слышала где-то совсем рядом его голос, оглядывалась и, не увидев его, готова была заскулить, как дворовый голодный и промерзший щенок, от тоски и безысходности. Начался авитаминоз, Рита засыпала на уроках, была вялая, ей не хотелось жить. В мае поехали в Марфино, разожгли костер, и, пока отец насаживал мясо на шампуры, Рита побежала к заветной калитке, ворвалась в буйно цветущий сад и, пробежав его до самого конца и взглянув на дверь, поняла, что дом пуст и что два окна разбиты…
Черед неделю снова вырвались за город, мать с отцом поссорились и долго выясняли отношения возле костра. Им было не до Риты. Она убежала в лес, оттуда в сад, где чуть ли не налетела на красивую молодую женщину, загорающую на надувном матраце. Обе закричали, откуда-то прибежал Владимир Сергеевич, стал их успокаивать. Объяснил своей жене (Рита узнала об этом позже), что эта девочка ходит через наш сад к соседям, чтобы купить молоко.
