Лариса Соболева - Список нежных жертв
– Откуда на вашей одежде кровь? – настойчиво, но мягко спросила Оленька.
– Да так, по случаю. А главное, Ольга, перед смертью страшно лишиться общения. Когда не с кем поговорить, когда ты никому не нужен, тогда и наступает твоя моральная смерть. Но ты же живешь, и ты жаждешь этой жизни, жаждешь если не любви, то хотя бы уважения. И хочется напоследок перебить всех, как мух. Потому что они... – он указал пальцем в сторону двери, и глаза его сверкнули яростью, – тебя втоптали в дерьмо и относятся к тебе, как к дерьму. Противно. Я ушел. Я хотел напоследок освободиться от них, но не смог... Я слаб... я... дерьмо.
Он вдруг затрясся в беззвучных рыданиях, закрыв костлявыми ладонями лицо. Оленька стояла и думала, что ничего не может быть страшнее этих слез. Неужели человек живет только лишь затем, чтоб вот так плакать в конце жизни, в то время как должен находиться в созерцательном покое? И неужели этот старик ни в ком из своей семьи не находит отклика, маломальского сочувствия? В больнице она видела много стариков, к ним приходили родственники, проявляя заботу. Но, может быть, она была показухой, а дома старики заброшены и раздражают? Наверное, так, и поэтому многие из них любят лежать в больницах. Но чем так досадил семье этот старик, что его здесь не любят? Он же не лежачий больной, с которым действительно трудно.
Она присела на корточки, дотронулась до сухой кисти руки своего подопечного:
– Афанасий Петрович, я сейчас тоже разревусь...
– Глупая. Я рыдаю от бессилия. Я нужен им, – и он снова указал на дверь, – но мне от этой нужности убежать хочется, потому что я все равно не нужен. Ты не поймешь. Пока не поймешь... может, потом... Я вернулся, потому что и у меня есть долг. Последний. Мой долг меня сегодня выбрал, и я выполню его. – Вдруг он, присмотревшись к ней, произнес: – Ольга, у тебя мирное лицо. И глаза... радужная оболочка чистая-чистая... как утренняя роса. Тебя не должны обижать. Почему ты не ушла отсюда?
– Я хотела уйти, но меня попросила...
– Ха-ха-ха... – закатился старик, утирая слезы. – Так и знал. Беги, Ольга, бросай все и беги. Но сначала... принеси что-нибудь сладкое. Я ужасно соскучился по сладкому.
Оленька вновь сбегала на кухню, взяла кекс и конфеты, а в коридоре столкнулась с Антониной Афанасьевной и ее мужем. Она сообщила им радостную новость. Хозяйка, не дослушав, рванула в комнату отца, попросив оставить ее с ним наедине.
Ольга пошла в гостиную, Святослав Миронович в спальню, не обменявшись с ней ни словом. Поразительная бестактность, хоть бы «добрый вечер» сказал.
* * *Алена проснулась рано и на этот раз дома. Душа ее томилась взаперти, и Алена понеслась домой, чтобы утром, забрав конспекты, умчаться в колледж. Ну, не любит она прогуливать занятия, да и скучно. К тому же любовник скоро приезжает. Вечером, правда, немного повздорила с матерью. Та пристала: где тебя носит, то да се. Не верит, что дочь у подруги пряталась от... неизвестно кого. И с чего они решили с Риммой, что за ними маньяк бегает? Вон сколько девушек живет в городе, неужели этот тип выбрал их двоих? Глупости все.
Утром Алена умылась, переоделась, взяла косметичку и направилась на кухню, да так и застыла. В тесном коридоре мама начищала ее ботиночки кремом. Эх, она даже не знает, что вакса – это вчерашний день, обувь сейчас смазывают современными средствами, например, воском, после чего ботиночки блестят, как новые, и не пачкают колготки. Но не посмела она сказать об этом матери, только проглотила накатившие слезы жалости к ней. «Ну, погоди, папаня, заработаю кучу денег, мать заберу, – думала она. – Посмотрим, как ты один жить будешь». Она подошла к матери и мягко сказала:
– Мам, ну зачем ты?.. Я сама почищу.
– За обувью следить надо, – хмуро заявила та. – Тем более за дорогой. Вон и набойки пора сменить. Время выбери и дома посиди, а я отнесу сапожнику. И куртку пора на пальто сменить. Холодно вон как, а ты в курточке.
Алена не сказала, что пальто не наденет даже в мороз по причине его ветхости. Не сказала, что Римма подарила ей вязаное пальто неописуемой красоты. С капюшоном, который легко трансформируется в воротник, а воротник еще и застегивается, обхватывая шею вокруг до самого подбородка. А по рукаву и подолу идет замысловатый узор. Рукав расклешенный, и пальто книзу расклешенное, достает до пят. И еще платье подарила просто отпадное, сплошной ажур. Если честно, то это еще одна причина, по которой Алена решила отправиться в колледж. Как увидят девчонки наряды, умрут на месте.
Алена чмокнула мать в плечо, затем накрасилась, съела кашу, показавшуюся вдруг вкусной, затем предстала перед матерью во всей вязаной красе. Покрутилась, поставила руки на бедра.
– Господи, – схватилась мать за грудь. – Где ж ты это взяла?
– Подруга моя модельер, вяжет сама. Отдала свои шмотки, надоели ей, – сообщила Алена, но по глазам матери заметила, что та не верит, и это обидело Алену. – Можешь не верить, но я сказала правду. Пока.
– Погоди! – спохватилась мать и умчалась в комнату, тут же выбежала в коридор. – Вот, возьми. Тут какие-то мужики спрашивали тебя, один милиционер. Оставили телефоны, просили, чтоб ты позвонила. Очень просили.
– Ага, – кивнула Алена, сунув свернутый лист в карман пальто. – Я пошла.
– Ох, Аленка, Аленка... – проворчала мать.
Она вошла в колледж, как героиня из кинофильма про роскошную жизнь. С гордостью шествовала по коридорам, отметив про себя, что мать права: набойки пора сменить, каблуки не цокают. Девчонки выпали в осадок от ее новой одежды, заставляли по двадцать раз вертеться на одном месте. И Венька пожирал ее глазами, весь день ходил за ней как привязанный. Она была счастлива.
Но после обеда кто-то принес новость, что нашли еще одну убитую. Девчонки со страху охали и ахали, а Алена поменяла планы. Она просто обязана рассказать новость Римме, успеть бы только засветло попасть к ней. Заодно продукты купит, Римма дала денег. Венька вызвался проводить ее, но Алена отказалась, не до него.
* * *– Эмиль? Это Ольга. – Она звонила ему из своей комнаты. – Мою соседку вчера убили. Нашли ее недалеко от дома, в сквере. Боже мой, это какой-то ужас. Она меня вчера звала в бассейн, и вот... У соседей милиция. Сейчас и хозяев опрашивают.
– Оля, мы приедем.
Она аккуратно положила сотовый телефон на стол. Сцепив пальцы в замок, сидела так, пока ее не позвал дедушка.
– Я голоден, Ольга, – сказал он приказным тоном и сразу перешел на шепот: – Скажи, змея запретила меня кормить сладким?
– Я принесу, – пообещала она и принесла старику еду.
– Ты не заметила, что старики много едят? – спросил он, принимаясь за еду. Сегодня Афанасий Петрович был чист и священнодействовал за трапезой. – Да, много. И любят мясо, копчености, всякие лакомства. Короче, любят то, что нельзя. К старости появляется вкус к жизни, а основа жизни еда. Что там происходит? Столько шума...
– Убили Марину, домработницу соседей. Милиция опрашивает вашу дочь и ее мужа. Приехал и ваш внук Влас, он тоже в гостиной.
– Убили, да, – вздохнул он, словно для него это не новость.
– Вы знаете? – спросила с подозрением Оленька.
– Что именно?
– Вы видели Марину убитой?
– Я всегда видел смерть рядом с ней. Понимаешь, я с ней прекрасно знаком, от меня она не таится. Я имею в виду смерть. Она осязаема, и мое обоняние улавливает ее запах. Может показаться нелепым, но запах у нее приятный. И неудивительно, это же запах вечности, а вечность не может смердеть. Она покойна, как вечные снега. И она чиста, потому что правдива. Да, смерть и вечность правдивы. Как, ты сказала, ее зовут? Марина? Вот-вот, за глупой Мариной следила смерть. Ольга, она и тебя приметила.
– Что вы, простите, несете? – похолодела Оленька.
– Я просто откровенничаю с тобой, курица. Это осмысление того, что кажется нам запредельным. Но лишь потому кажется, что мы не пытаемся познать изнанку жизни. А это увлекательно, открывается третий глаз. Слышала про такое?
– Почему ваша одежда вчера была в крови? – напрямую спросила Оленька.
– Почему, почему... – пробурчал старик. – Не знаю! Забыл! Мне было холодно. Кыш отсюда! Кыш, кыш!
Не успела она дойти по коридору до гостиной, как он ее окрикнул:
– Ольга! Ты не заперла меня на ключ.
– Я не буду вас запирать, пусть это делает ваша дочь.
– Это что, бунт? – выглянул он из своей комнаты, но Оленька уже вошла в гостиную.
– Наша медсестра, – представила ее бледная Антонина Афанасьевна двум мужчинам в штатском. – Ольга, следователи тебе тоже хотят задать вопросы.
Мужчины попросили хозяев оставить их с Ольгой наедине. Но что она могла рассказать? Очень немногое. Однако известие о беременности Марины заинтересовало следователей, разумеется, они спросили, не знает ли Ольга, кто отец ребенка. На минуту она задумалась. Открыть чужую тайну и тем самым ввергнуть соседей в конфликт? Это нехорошо. Но убит человек. Перед смертью все равны и должны отвечать, если виноваты, а убийце нет оправдания. И она сообщила все, что знала.
