Нина Васина - Красная Шапочка, черные чулочки
Сама не знаю, как получилось, что я сбросила шле-панцы и ступила босыми ногами в ванну. Постояла, подумала и... прилегла. Голова удобно устроилась на выступе. Повернулась направо - баночка с солью для ванн, налево... Я застыла и долго еще уговаривала себя не брать в руки и не открывать опасную бритву с костяной ручкой.
Не хотелось двигаться, даже думать. Мозги мои, похоже, совсем отключились, потому что вдруг стало больно указательному пальцу. Я очнулась и потащила его в рот, осматривая кровоточащую ранку. Оказывается, моя правая рука стала шарить под фигурным выступом ванны, что-то искать, ощупывать. Дождавшись капли крови из небольшой царапины, я мазнула по перламутру. Значит, я в себя верю, да?.. Я верю. Верю... А тогда что это за красное пятно от моего пальца? Жертвоприношение?
Мне не давала покоя упаковка тампаксов. Не отдавая отчета и даже не пытаясь подумать, на кой черт мне это надо, я встаю, беру с вешалки осторожно, стараясь не прикоснуться к шелковой рубашке - прозрачную сумочку и укладываюсь с нею в ванной. Выпотрошив сумку на живот, смотрю на щетки с запутавшимися в них светлыми волосами, трясу коробкой, высыпая тампаксы. Они вывалились на меня карикатурными подобиями сигарет - с хвостиками, а потом... Последним из коробки выпал медальон. Такой же, как у Оси. Я даже подумала, что это он запрятал в такое странное место медальон с крошечной фотографией своей матери, но после некоторых усилий из открывшейся круглой створки на меня глянуло веселое лицо юнога мальчика в обрамлении тонкой изогнувшейся прядки волос цвета спелого каштана. Трогаю пальцем волосы. Смотрю на фотографию. Это лицо мне незнакомо. Итак, Александра Синицына прятала медальон с чьей-то прядкой волос в упаковке тампакса. Медальон с ее волосами хранится у Оси. Кто же носит твой медальон, Гамлет? Где он?
- Кто - он? Ты с кем разговариваешь? - спросил испуганный Ося, застывший в открытой двери. Снизу из-под его руки выглядывает Нара.
Отлично... Наверняка я отлично смотрюсь в этой ванне, обсыпанная тампаксами.
- Что ты здесь делаешь? - шепотом спрашивает Нара.
- Я?.. Медитирую, - уверенно заявляю я, встаю, стряхиваю с себя тампаксы, незаметно пряча медальон в карман халата.
- И бритву трогала? - подозрительно прищурился Ося.
- Бритву? Зачем? - застыла я, переступив одной ногой через край раковины.
- Ты ведь не собираешься... - задумался он, подбирая слово. - Ты ведь не думаешь, что жизнь больше не имеет смысла?
- Еще как имеет! - С трудом, но удалось перетащить и другую ногу и не упасть при этом.
- Хочешь поговорить о Гамлете? - спрашивает Нара.
-Здесь?..
- Можем пойти в подвал, - предложил Ося. - Там чисто.
- В подвал? Это где трубы водопроводные и электрогенератор?
- Есть еще комната, куда сносят старую мебель.
- Мебель, - киваю я, размышляя, стоит ли сейчас собирать все, что набросано в ванне. - Мебель - это хорошо...
Потом соберу. Сейчас мне не помешает какая-нибудь мебель.
- Ты плетешься, как больная! Может, вызвать врача? - посочувствовала Нара, когда я опять присела на ступеньку - в третий раз подкосились ноги на лестнице в подвал.
- Только не врача! В крайнем случае - следователя. Куда вы меня привели? Это называется - чистое место?
Неуверенно останавливаюсь в проеме, осматривая свалку пыльных продавленных кресел, висящие на стенах раскладушки в паутине, огромный торшер со шляпой мухомора.
- Я сказал "чисто", в смысле - никаких прослушек! - объясняет Ося.
Какое облегчение! Последний год мне стало казаться, что даже в сливе биде что-то подозрительно поблескивает.
- Пройдем к окошку, там уютней. Втроем мы прошли к окошку и уселись на древний диван с деревянной спинкой.
- О чем будем говорить? - осмотрелась я.
- О чем-нибудь успокоительном, - пообещала Нара, поджала ноги и легла мне головой на колени.
- Если ты собираешься умереть, - начал успокоительную беседу Ося, пожалуйста, не делай это в маминой ванне.
- Я не собираюсь умереть и больше не залезу в ванну твоей мамы. Здесь есть старые альбомы с фотографиями?
- Нет, конечно. Фотографии хранятся в библиотеке у деда, даже совсем старые, еще прошлого века, - ответил Ося и подозрительно на меня посмотрел. - Кого ты хочешь увидеть?
- Ну, вообще... Вон те коробки от обуви, что в них?
- Мамины игрушки, - встал Ося и закрыл собой обзор стола, на котором лежали несколько обувных коробок - друг на друге.
- Ладно, ладно. Не прыгай. Как мы теперь будем жить, думали? Мне одной с.вами не справиться.
- Ты так говоришь, потому что есть кто-то на примете?
- Нара, ну что за чушь!
- Не чушь! Я ничего не имею против, если ты снова выйдешь замуж.
- Я тоже, - пожал плечами Ося.
- Вы!.. Вы маленькие злые извращенцы! Как вы можете говорить мне такое? Еще сорок дней не прошло после смерти Гамлета! Ося! Ты разве... Ты не скучаешь?
- Нет, - спокойно ответил Ося. - Я ничего не чувствую. Наверное, отец специально так сделал, что я ничего не чувствую.
- У Оси есть теория, что Гамлет его специально унижал и оскорблял, чтобы не травмировать психику ребенка своей смертью. Заранее подготовил, чтобы Ося не страдал, - разъяснила Тегенария.
- Ради бога, замолчите оба! - взмолилась я.
- Дед говорил, что Гамлета бил отец. Ну, в смысле, воспитывал. А когда его отец умер, Гамлет нисколько не переживал - ему было тогда двенадцать лет. Он даже испытал облегчение. Может быть, взрослые так делают специально, чтобы их не любили и не понимали, тогда смерть не будет страшной. - Теперь и Освальд поджал ноги и пристроился головой на моих коленях.
Я погладила одной рукой его волосы, а другой - волосы Нары.
- И давно ты так думаешь об отце?
- Давно. Помнишь, в Загниваловке? Он сказал, что круглый сирота. Сирота, понимаешь? Он даже не вспомнил обо мне. Тогда стало ясно - я тоже круглый сирота. Мне даже сестренка не светила по вашему дурацкому брачному соглашению.
- Ты... - Я проглотила подступившее к горлу удушье, пыталась вспомнить и не смогла - я не смотрела тогда за столом на Осю, я была слишком занята собственной обидой! - Тебе стало очень больно?
- Мне стало... - Ося подумал и уверенно закончил: - ...одиноко. Это не больно и не страшно. Это даже хорошо. Ни о ком нe нужно думать. И тебе не нужно думать, что ты не справишься. Потому что мы поедем с Нарой осенью в Лондон.
- Как интересно... - равнодушно прошептала я. - Почему - в Лондон... Зачем в Лондон...
- Учиться, конечно, - объяснил Ося. - Тебе придется поехать с нами. Иначе Нару не пустят. Она еще маленькая.
- Ося. - Я ухватила его за ухо. - Неужели ты решил заняться устройством моей жизни? Ты ведь со мной не справишься, я даже хуже двоих детей, которые пьют водку и спят вместе голые!
- Я не пью, - шептала Нара в подступившей дреме, - я только один раз попробовала, мне не понравилось.
Сквозь грязное стекло пробилось закатное солнце, рассыпавшись отблесками на металлической спинке с шишечками, на хрусталиках запыленной люстры и раздробив тусклое пространство подвала на мозаичные отсеки. И тогда я вдруг словно прозрела. "Один будет мне зятем, а другой - сыном". И герб клана Тейманов, который Гамлет не стелил в свою первую брачную ночь, потому что Александра Синицына уже была беременна. Солнце переползло по стене, высвечивая красноватым огнем висящие впритык старые чеканки по металлу женский профиль на фоне плакучей березки, лошадь с развевающейся гривой, кораблик с парусами - и тогда рассыпанная картинка в калейдоскопе свернулась в четкий и гармоничный узор. Я дернулась и задержала дыхание, чтобы не разбудить задремавших детей и чтобы рука судьбы, подставившая калейдоскоп, не дрогнула и не сбила в моей голове пойманный узор - такой разноцветный, симметричный, изящный.
На сороковой день на кладбище собрались все, кто был на похоронах. Тогда я не обратила внимания, а сейчас удивилась: в последний путь его провожало очень мало народу. Кроме меня и детей, пришли Клара Аристарховна, Ирина Дмитриевна, генеральская чета, их садовник (?) и Агелена с одной-единственной желтой розой.
Агелене и сейчас рядом со мной было неуютно.
- Можно обойтись без соболезнований? - первым делом спросила она, обрывая у розы лепестки и бросая их на свежий холм земли.
Я только пожала плечами.
- Почему его так долго не хоронили? - Второй вопрос.
- Проводили анализы биологического материала, исследования разные.
- Что-нибудь нашли? - Это был третий вопрос и последний. Больше мы не говорили: я вместо ответа более пристально осмотрела ее безмятежное лицо и отстраненный взгляд слишком занятого своими проблемами человека. Она только мазнула взглядом по моему лицу, с подозрительной поспешностью отводя зрачки. И ее глаза... Ее глаза залимонились!
Мой ступор у только что установленного небольшого постамента все провожающие восприняли как естественное состояние скорби и тактично удалились к автобусу. А я стояла и судорожно соображала - почему она злится? На что она злится? На мое спокойствие или на мою непонятливость?
