Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
– Жучок?
– Мой племянник.
– Как? А мы ждем – не дождемся! По договоренности все сроки прошли. Что произошло? Под машину угодил?
– Убили.
– Как!
– Кошмарное убийство, – покачал головой Арон Соломонович. – А разве в газетах не читали?
– Что? Какие газеты?
– Да-да, вы правы. Какие газеты… Схоронил я Левика. Льва Гольдбермана! И кто бы слезу уронил на кладбище! Никого. Один я. Старый немощный еврей.
– Примите мои соболезнования.
– Благодарю вас.
– Но что же случилось? Кто?
– Я вам сейчас все расскажу. Все, что знаю. Но кто мне расскажет всю правду? Я был в экспертизе. Им не до меня. Им не до наших бед! У них нет своих детей! Черствый народ! Простите меня, какой там грубый, невежественный, бессердечный персонал! Они врачи? Скажите мне? Вот вы, вы знаете. Скажите мне, разве так можно?
– Кто его убил?
Арон Соломонович выговорился, выпалил все, что в нем накопилось за время, прошедшее со смерти Левика, потом поднял глаза на гостя, не понимая его.
– Вы меня спрашиваете?
– Извините.
– Насчет ваших вещей… ценностей… не беспокойтесь, – вспомнил Арон. – Все в целости и сохранности. Только желающих приобрести не оказалось. Слишком дорогие предметы. Но Левик успел мне все передать. Принес сам. До того… как они его убили.
Арон Соломонович сунулся в кресло под собой, извлек сверток, развернул, протянул гостю величественный нательный крест на золотой цепи.
– Все тут. Он успел.
– Как же случилось? – незнакомец принял крест, не разглядывая, завернул, сунул сверток во внутренний карман костюма. – Как случилось? – повторил гость нетерпеливо.
– Кто же мне это расскажет? – Арон горько вздохнул. – Левика нет. Жил он один, вы знаете. А следователю не до нас. Я ведь, оказывается, даже не родственник Левику. Это ж надо подумать! Я, родной дядя!
– Что вам известно? – перебил незнакомец.
– Что мне может быть известно…
– Ну как же? Вы там были. Хоронили. Что народ говорил?
– Вы думаете, народ знает больше, чем старый Арон?
– И все же?
Хозяин поведал все, что слышал, видел и о чем догадывался.
– Одно, согласитесь со мной, ясно как белый день, – тяжко вздохнул он, завершая свою историю, – убийцы хорошо знали, где жил племянник, знали про эту драгоценность, которую вы нам доверили с Левиком. И следили за ним. Он мне рассказывал.
– Следили?
– Да. Когда Левик должен был показать этот предмет, – Арон кивнул на внутренний карман и даже пальчиком ткнул для пущей верности в костюм гостя, – этот предмет, кхе, кхе! Показать покупателю… он в магазин забежал. Так, по глупости. За табаком. Бог надоумил. Рыжий от него-то и шарахнулся.
– Рыжий?
– С коронкой на зубах.
– Фикса?
– Из желтого металла. Левик так перепугался, что позабыл, куда спешил. Бежать бросился.
– Значит, следили за ним?
– Левик боялся спать. А я, старый дурень, ему таблетки посоветовал. От бессонницы…
– Кто же следил?
– Ну что вы в самом деле? Конечно, не органы. Эти же… убийцы!
– Да! – незнакомец схватился за голову, забывшись, едва не сорвал с себя шапочку.
– Запарились? – тоже забывшись, посочувствовал Арон Соломонович, но спохватился и испугался.
– Мне пора уходить, – качнул головой гость. – И еще. Чуть не забыл. Мои товарищи сдавали вам не только этот предмет. Там было еще и ожерелье. Где оно?
– Левик не виноват! – выпалил Арон и не сдержался, заплакал. – Он заплатил за ожерелье своей молодой жизнью! Может быть?.. Конечно! Его из-за этого так жестоко били. Я видел его лицо! Если бы вам привелось! На теле, не только на его лице, не было живого места! Они мучили его! А что он мог сделать? Бедный мальчик! Он совершенно не развит физически. Что он мог?
– Ожерелье украли убийцы?
– Нет! Нет! Левик его защитил!
– Что?
– Левик спас его. Ради вас.
– Тогда где оно?
– Его забрали органы. Нашли в тайнике. Под окном. Когда обыскивали комнату с трупом. Бедный Левик!
– Ладно, отец. Крепись, – поднялся незнакомец. – Я скажу своим. У нас нет претензий.
– Что же будет? Я был в милиции. В прокуратуре. Они молчат. Но я знаю, они никого не найдут. Не первый раз. Как я несчастлив!
– Я их сам найду!
И гость ушел, лишь заскрипели под его тяжелыми ногами половицы.
Райские яблочки
– Можно к вам? – опоздавший, не дожидаясь ответа, слегка подтолкнул Ковшова, прижал ему коленки и, протиснувшись, плюхнулся, успокоился рядом в красном кресле второго ряда.
– Сергеич! Там только для кандидатов и членов райкома! – шепнул кто-то сзади опоздавшему, но тот отмахнулся и спросил Ковшова:
– Давно начали?
– Минут семь назад.
– Застряли по дороге. Грязища – ноги не вытащить, не то чтобы машине проехать. Дождь поливает как из ведра. И не лето совсем, похоже, осень началась. А до осени еще…
Все это он выговорил неторопливо, не суетясь, удобнее устраиваясь в кресле, потом завертел журнал «Огонек» в руках, футляр с очками вынул, совсем не обращая внимания на президиум и докладчика на трибуне.
– Как пес промок! Говорила мне Серафима Макаровна – возьми зонт; опять она права, а я в воде весь.
Кто такая Серафима, Ковшов услышать не успел, так как опоздавший тряхнул богатой густыми волосами головой и обдал его и рядом сидящих мелкими влажными брызгами, чем вызвал тихий смех и легкий гвалт. Докладчик смутился и споткнулся, а в президиуме поднялся энергичного вида молодец, грозно оглядел зал, метнул молнию в их сторону и назидательно бросил:
– Неронов! Борис Сергеевич! Мало что опоздали, вы еще мешаете работать активу. Не за этим мы вас собрали.
– Схватил! Досталось! Успел! – понесся к опоздавшему сочувствующий шепот из ближних рядов. – Готовься, Сергеич! Отчитываться подымут.
Неронов, не обращая особого внимания на замечание со сцены, подмигивая, кивал соседям, здороваясь со знакомыми. Наткнувшись на изучающий взгляд Ковшова, открыл перед собой на коленях «Огонек» и затих. Как белая ворона, этот деревенский франт выделялся среди присутствующих: секретарей партийных организаций, председателей колхозов, директоров совхозов – партхозактива. Все сплошь в темном, в резиновых, кирзовых, кожаных сапогах. Этот, как гость с Кавказа, весь светлый, в легкомысленном молочного цвета костюмчике, при белой, распахнутой на груди, рубахе без галстука. Особенно бросались в глаза желтые импортные штиблеты с мелкими дырочками; Ковшов как-то сразу зауважал соседа и проникся к нему симпатией – отважиться на эту фантазию в такую погоду мог исключительный мужик, не испугавшийся не только ненастья, но и грозной Серафимы.
– Хайсы нет, что ли? – толкнул между тем его локтем сосед и сунул леденец в пестрой обертке.
– Хайсы? – переспросил Ковшов, не взяв конфетку.
– Нет Имангалиевича, – ответил сзади важный толстяк и протянул руку за леденцом. – Позже будет. Подъедет к самому главному, когда разборки начнутся. Говорят, Боронин вызвал.
– Опять?
– Снова. Тебе в прошлый раз не досталось?
– А я отдыхал.
– Ты все успеваешь, Сергеич. И как тебе удается? Лето в разгаре, уборка, а ты в отпуске?
– Уметь надо. Мудрое руководство.
– У тебя Денисов есть. За его спиной хоть совсем не работай…
– У меня почки, Василий Иванович. Забыл? И легкие. Вон, курить запретили, как дите малое, леденцами снабдила Серафима, – пожаловался сосед. – Нахлебался воды в Ессентуках.
– Ты что же, Серафиму с собой брал? – толстяк хмыкнул. – Со своим самоваром?..
– Осточертели эти сульфаты – фосфаты! Все – водочку, а она мне леденцов. Сюда вон привез, остались, угощайтесь, – сосед протянул назад горсть конфет.
За конфетами потянулось несколько рук.
Из президиума на них зашикали, молодец, который один раз уже вставал по их души, демонстративно отвернулся, будто не замечая.
Сосед на минуту затих, углубился в «Огонек», но терпения его на большее не хватило, и он, забывшись, снова сунул леденец Ковшову. Тот покачал головой.
– Вы наш новый прокурор?
Ковшов кивнул.
– Как это вам удалось Козлина ущучить?
– Что?
– Инструктора райкома?
Ковшов внимательно вгляделся в соседа, не таким уж легкомысленным тот оказался.
Про случившееся на рыбацкой тоне его еще не расспрашивал никто, даже Поспелов помалкивал, хотя чувствовалось – уже доложили, «как прокурор поймал жуликов». Вызывали Ковшова и в прокуратуру области, но сам Сугарлиев молчал, будто ничего не произошло. И Ковшов ждал его вопросов и вызова в райком.
– Я – Неронов, директор областной автобазы. Будем знакомы, – сосед протянул руку. – А кресло я занял свое. Заметили? Никто сюда не садится. Знают. Я всегда с краю сижу. Быстрее убежать можно, как заканчиваются такие посиделки.
Ковшов пожал плечами.
– А вы сели в кресло нашего авторитета, – Неронов ткнул назад пальцем, в того, с кем все время болтал. – Василий Иванович Митин. Председатель самого могучего колхоза в районе. Познакомить?
