Наталья Андреева - Принц Эдип
— Нет. — Мария Казимировна замялась. — Мне показалось, между ними возникло отчуждение. Они стараются друг на друга не смотреть.
— А как вам этот молодой человек?
— Монти? Странное чувство. Он и плохой, и… хороший! Стриптиз в его исполнении меня, конечно, потряс. Я даже закрыла глаза. Но когда этот парень целует мне руку… Наваждение какое-то!
— Он обаятельный мерзавец, так?
— Да, именно так, — кивнула Мария Казимировна.
— Но ведь он не убийца? — внимательно посмотрел на нее Алексей.
Новинская вздрогнула. И вновь сжала в ниточку губы. «Неужели все-таки Монти?» — подумал Алексей. И платок, испачканный кровью… Пролить свет на трагические события, произошедшие незадолго до полуночи, может только Нечаева. Настало время.
— Вы можете идти, — сказал он Новинской.
Мария Казимировна поднялась. Алексей вслед за ней вышел в зал. Он видел, как вздрогнула Наина Львовна. И тут же поднялась с диванчика:
— Я готова.
Алексей понял, что настал момент истины. Она готова назвать имя убийцы. Не с согласия ли оного? Ведь убийца и не стремился скрыть следы преступления. Не он уничтожал отпечатки пальцев, протирая статуэтку носовым платком. Он (или она) с самого начала готов был сдаться правосудию. Ведь это был жест отчаяния: схватил первое, что под руку попалось, и ударил обидчика. Лопухин переступил черту. Было что-то, чего ему не следовало говорить. Там, у туалетов, произошел серьезный разговор. И Нечаева его слышала. Скорее всего.
Он посмотрел на Наину Львовну. Не женщина — кремень! На сына даже не взглянула, направилась к выходу из зала. Монти сделал невольно движение: кинуться за ней.
— Сидеть, — сказал ему Алексей.
Парень бросил на него недобрый взгляд. В темных глазах сверкнуло пламя. Алексей невольно вздрогнул. Ну и взгляд! А ведь это глаза Нечаевой, ведьмы сибирской! Почему не заметил сразу? А никто не заметил! У нее темные волосы, у Монти светлые, как у Сажина. Рост, фигура. Да, статью парень пошел в отца. А глаза — глаза, как у матери.
Она шла впереди, каблуки выбивали дробь по каменным плитам пола. Не женщина — кремень. У двери в кабинет хозяина клуба остановилась. Оглянулась:
— Я могу побеседовать с вами наедине?
— Я всего лишь старший оперативной группы. Дело об убийстве Лопухина будет вести следователь прокуратуры. Исповедываться вы будете ему, не мне.
— Тогда я ничего не скажу. Мои откровения не для протокола.
— Наина Львовна, в чем дело? — мягко спросил Алексей.
— Скажите, кого вам жалко, убитого или убийцу?
— Я на работе. Мои чувства в данном случае не имеют никакого значения.
— И все-таки?
— Лопухин был сволочью редкостной, согласен. Но что будет с нами со всеми, если за это убивать? А?
— По крайней мере, мы должны дать этому человеку шанс. Как вы считаете?
В это время дверь кабинета открылась. На пороге стоял следователь. Лицо у него было удивленное:
— Я не понял. В коридоре кто-то разговаривает, слышу — голос женский. А я сижу, жду. Леша, что происходит?
— Послушай, дай мне десять минут, а?
— Я не понял…
— Посиди пока, подумай. Протокол осмотра места происшествия почитай.
— Я опять не понял.
— Десять минут. Ну, чего тебе стоит?
Не дожидаясь ответа, он указал в глубь коридора, сказав при этом Нечаевой:
— Прошу. Я думаю, если мы пойдем прямо, то рано или поздно наткнемся на укромное местечко, где можно побеседовать без помех.
Нечаева согласно кивнула и пошла вперед. Алексей за ней. Следователь прокуратуры недоуменно смотрел им вслед. А потом отступил назад, в кабинет, и тихо прикрыл за собой дверь…
Шагов через десять они и в самом деле наткнулись на какую-то дверь. Алексей заглянул в маленькую комнату. Увидел там швабры, щетки, моющие средства, халаты и скатерти, чистые и заляпанные разноцветными пятнами. Посреди этого беспорядка он разглядел несколько стульев, заваленных барахлом. В подсобке пахло бытовой химией.
— Ну как, Наина Львовна? — обернулся он к своей спутнице. — Нас это не смущает?
— Грязное белье? Как это кстати! — и Нечаева сделала решительный шаг вперед.
Алексей восхитился этой женщиной. Она еще и остроумна! Отважна. И… красива! Да, она совершила когда-то ошибку. Но не в характере таких людей признавать свои ошибки. «Я не собираюсь оправдываться». Нет, она его позвала не для того, чтобы оправдываться. Для того, чтобы попытаться кого-то спасти. Кого? Сына? Дмитрия Сажина? Подругу? Или…
Наина Львовна прошла в комнату, решительно скинула с одного из стульев вещи. Алексей плотно прикрыл дверь подсобки, потом очистил второй стул, уселся на него, метрах в полутора от Нечаевой. Держа дистанцию, но и не отдаляясь настолько, чтобы она замкнулась в себе.
— Ну, я вас слушаю.
— Повторяю, все, что я скажу, не для протокола. Скажите мне… — Нечаева замялась: — Явка с повинной имеет какое-то значение?
— Скажем, суд может принять во внимание… -осторожно сказал Алексей. Он прекрасно знал: всякое бывает. Десять лет можно схлопотать за убийство, даже если ты сам пришел и сообщил о том, до чего милиции и не додуматься до того самого момента, как выйдет срок давности. Всякое бывает.
— Если бы я могла взять это на себя… Но, нет! -Нечаева тряхнула черными кудрями. — Это слишком большая жертва. Я скажу вам, как все было. Но сначала… Вы ведь уже поняли, каким человеком был Лопухин?
— Да, я уже сказал вам свое мнение: редкостный мерзавец.
— Это суд может принять во внимание?
— Он может принять во внимание то, что это было непреднамеренное убийство, в состоянии аффекта.
— Да, так оно все и было, — подтвердила Нечаева. — В состоянии аффекта. Я ведь хотела с вами проконсультироваться, как с юристом. Как бы нам сделать так, чтобы смягчающих обстоятельств было, как можно больше?
— Наина Львовна, не слишком ли много предисловий? — не выдержал Алексей.
— Но и вы меня поймите: этот человек мне дорог. Очень дорог. До недавнего времени я даже не подозревала, насколько. А сегодня… Знаете такую пословицу: «Долг платежом красен»?
— Да, конечно.
— Так вот: за мной долг. И если вы мне заявите, что при любом раскладе убийца Лопухина сядет на десять лет, я вам больше ни слова не скажу!
Алексей развел руками:
— Как видите, у меня при себе ни листка бумаги, ни ручки, ни диктофона. Вы в любой момент можете отказаться от своих показаний. Заявить, что я все это выдумал. Я тоже буду с вами предельно откровенным. Прямых улик у нас нет. Отпечатки пальцев на орудии убийства вы уничтожили. Все, кто хоть что-либо видел, будут молчать. Потому что из гостей Монти нет ни одного человека, который бы Лопухину симпатизировал. Зато все его ненавидели, и когда он умер, испытали облегчение. Нам приходится рассчитывать только на чистосердечное признание убийцы и на свидетеля. Который видел, как произошло убийство, — при этих словах Леонидов выразительно посмотрел на Наину Львовну. Хватит, мол, ходить вокруг да около.
— Я не видела. Я слышала.
— То есть, в этот момент вы…
— Стояла в нише, в двух шагах. Они меня не видели. Рассказ Монти всех нас выбил из колеи, -она кинула взгляд на заляпанные скатерти. — На свет вытащили грязное белье, не удивительно, что мы стали ссориться. Я не могла сказать Диме, что этот парень — его сын. Ну, не могла.
— Почему же вы переменили решение?
— Потому что поняла: еще секунда, и тот, кто убил Лопухина, признается. Я отвлекла внимание на себя. В конце концов, моя вина не наказуема уголовно. Это лежит на моей совести, в то время как труп… Можно я закурю?
— Конечно!
Щелкнула зажигалка. Нечаева затянулась сигаретой. Потом продолжила:
— Итак, я взяла тайм-аут, чтобы хорошенько все обдумать. С одной стороны на меня наседал Дима, пытаясь выяснить, не наш ли сын Монти, с другой Ада, которая требовала денег за молчание. Мне надо было принять решение. Взять на пожизненное содержание подругу, или же сказать правду.
— А если бы парень потребовал генетическую экспертизу?
— А кто бы на нее согласился? Я думаю, что и Монти этого было не нужно. Если бы не беременная девочка… Вот ведь судьба! — не удержалась Нечаева. — Все карты спутала эта ошибка с Асей! Пока мы сейчас сидели в зале, Стас рассказал историю с портретом. Я догадалась, что произошла ошибка. Монти переживал за ребенка. Потому он так на нас давил. Я ведь пошла на улицу, чтобы собраться с силами. Покурить, подумать, как бы все это сделать? Чтобы и волки были сыты, и овцы целы. В конце концов, я склонялась к мысли: откровенно поговорить с Монти. Платить Аде, и быть в заговоре с сыном. Он бы меня понял, потому что это мой сын, — с гордостью сказала Нечаева. — Оставалась одна проблема: Лопухин. Я беспокоилась, как бы он не догадался. Он вышел из зала, так странно смеясь. У него было такое выражение лица, будто он выиграл миллион.
