Леонид Костомаров - Десять кругов ада
- Воронцов! Ты мне рожи не корчь, образина! А то в ШИЗО посажу!
- С удовольствием, - говорю.
А сам кулаком на него замахиваюсь. Враз кормушку прикрыл, затих.
А эти-то все хохочут, теперь уже и над прапором. А я чувствую - тик начался знакомый - после него может быть взрыв, это уже все. Теперь меня трогать не надо...
Шутом для них заделался, никогда таким не был, и помогло-то на десять минут, и опять не легче.
А они еще подначивают, по инерции.
- В мире животных... она, ей хорошо... воля, - лепит один кадр.
- Бабы - шалавы! - кричит цыган. - Машину надо, не на жеребце же прикатишь! Что цыган без "Жигулей", то без крыльев свадьба!
Кто умнее, говорит:
- Да не слушай их, Кваз. Пиши.
Это меня еще больше раззадорило, как безумный стал, опять рожи им корчу. Смотрю, они уже пугаются меня, а меня как судорога схватила, заклинило.
А больше всех Джигит дерзкий хохотал. Вот и подхожу я к нему, перехватил ему запястье, он аж присел. Понесло меня...
- Шуток, что ли, - кричит, - не понимаешь?
- Не понимаю, - говорю.
А он хрипит уже, и все замолчали. А я все ухмыляюсь.
Вырвался он, а лезть на меня боится, знает, раздавлю, как таракана, и вся камера на моей стороне будет при любом раскладе. Стоит, морщится. Разошлись все по углам, прапор из глазка зырит.
Отпустил я Джигита. Прошло...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Будь Батя не в ПКТ, а в Зоне, нашелся бы человек, что за птюху или стакан чифиря отписал бы письмецо. Большим мастером на то был Леха Лунев - огромный увалень-добряк, на воле - электрик, каким-то образом умудрившийся оставить под током станки на швейной фабрике. Девки-мотористки, молодые, погибли, током были сожжены. Посадили, конечно, Леху... Тут он уже третий год работал в жестяном цеху, бил молотком железо, заткнув уши ватой и улыбаясь своей доброй улыбкой чему-то хорошему. Но не знал Батя, что в эти часы случилась беда.
Улыбался и в тот день, когда новичок-слесарь в другом конце жестяного цеха менял что-то в мощном прессе, что гнул более толстое железо. Стальной лист был им закреплен наспех, и при включении он неожиданно вырвался из станка, распрямился, пробил в мгновение хилую фанерную хибарку, за которой и стоял этот ставший для Лунева смертоносным агрегат, и огромный лист железа, став летающей смертью, в доли секунды достиг большой Лехиной спины...
Сбежались все, притащили того, кто работал на этом станке, кричали, показывали друг другу, как лист этот летел... Да что толку: лежал с листом в спине Леха, улыбаясь в залитый соляркой пол, а подсобный рабочий посыпал кровь вокруг него опилками и сгребал их в совочек...
Зона была потрясена Лехиной смертью. На кого грешить, зэки не понимали, но знали - похеризм в части техники безопасности стал на стройплощадках обычным делом. Недавно был Гусек, теперь - Леха Лунев, завтра - кто?
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Административная комиссия, как правило, проводила свою работу в библиотечном зале.
Длинный, устланный красным сукном стол собирал офицеров колонии, начальников цехов, мастеров. Главным здесь был начальник спецчасти, а перед ним покоилась большая кипа личных дел заключенных.
Приглашенные маялись на жестких стульях в зале, покашливали от напряжения, казались на редкость молчаливы и собранны. Все они, даже те, что вчера были блатными и дерзкими, в этот день становились испуганными и робко заглядывали в глаза сидящим перед ними офицерам. Еще бы - сейчас решалось главное преждевременный выход на волю.
Воля. А значит, судьба их дальнейшая. Здесь она остановилась и могла идти только под откос, но никак не вверх, к высотам, ради которых живет на земле человек...
Всегда было на комиссии все одинаково, буднично и скучно.
Вот начальник спецчасти придвигает к себе список и зачитывает первую фамилию:
- Крачков Евгений Михайлович, восьмой отряд.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В полной тишине затопали сапоги зэка, подошел он к столу - пожилой седой человек, смотрящий настороженно-зло на всех.
- Ну, - спрашивает, - расскажи о своем преступлении?
Теребит заскорузлыми, рабочими пальцами шапчонку. Рассказывает, как убил человека ножом в драке. Почему? Потому что к жене ходил этот человек, вместе они работали на обувном складе, там снюхались, а потом, видимо, на картонках жестко стало им любовь крутить или надоело; стал домой захаживать этот сослуживец. А Евгений Михайлович, про то не зная, ездил часто навещать больную мать за город. Приедет назад - жена радостная. Чего, говорил он ей, премию за ваши боты дали, что ли? Нет, говорит, и хитро улыбается...
Ну а раз вернулся с полдороги, дверь ключом своим открыл, этот товаровед на балконе, в трусах. Выскочил и Евгений Михайлович за ним.
- Прыгай! - говорит.
А с четвертого этажа товаровед боится сигать, высоко. А Крачков по специальности-то мясник, у него ножи по всему дому, и на балконе тоже один завалялся. Товаровед кричит на всю улицу - спасите от ножа мясника! Это еще более разозлило обманутого мужа, да как он всадит этому жирному борову под бок, одним ударом и порушил хахалю жизнь...
- Сам "скорую" вызвал... - попытался хоть как-то смягчить свою вину мясник.
Офицеры переглянулись, вопросы какие-то незначительные ему задали, посовещались. Итог подвел замполит:
- За восемь лет четырнадцать нарушений у вас, Евгений Михайлович. Последнее - три года назад. Есть и благодарности - девять штук. Два года член СПП, значит, встал на путь исправления, верно?
Кивает - верно.
- Исправно платит алименты. План выполняет.
- А с женой как себя будешь вести, когда освободишься? - спрашивает дотошный Волков. И всех оглядывает: как я вопросик задал?
- Никак не буду, - мрачно говорит зэк. - Сучка не захочет, кобель не вскочит... Сука! - твердо добавил, поняв вдруг, что комиссию эту не пройдет.
Офицеры скрыли пробежавшие по лицам улыбки.
- А еще раз женишься? - спросил Медведев.
- Куда ж нам, мужикам, деваться? Матери сначала надо помочь.
- Что скажете о своем подопечном, Куницын? - обернулся замполит к молодому лейтенанту - командиру отряда.
- Считаю, что он заслужил право трудиться на стройках народного хозяйства! - радостно сообщил лейтенант. - Последние три года говорят сами за себя. Был в отрицаловке, потом середнячком стал, а теперь - активист, каких мало... Прошел все стадии.
Крачков снова вдруг понял - могут и отпустить, загорелись в глазах лихорадочные огоньки. Страшась спугнуть желанное, понурил голову, напрягся в ожидании судьбы.
Оснований для отказа у комиссии не нашлось, и он, разом поглупевший от счастья, плачущий, готовый вот-вот сорваться и побежать на вахту, а оттуда пешком на эти самые неведомые стройки народного хозяйства, был отпущен под снисходительные смешки...
Следующим был некто Зимородок, отсидевший восемь лет за попытку убийства жены из срока в десять.
- Что, приговор, значит, несправедливый? - сощурившись, спросил его замполит.
- Несправедливый! Не пытался я... - глядя ему прямо в глаза, заявил зло тот.
- А кто же... пытался? - искренне удивился замполит.
- Не знаю я... - отвернулся Зимородок.
- Но ведь в скольких инстанциях побывало дело, и везде один ответ виновен, - перелистнул пухлое дело Зимородка замполит. - Значит, через столько лет даже не хотите сознаться. Весь срок уже вышел почти... А ваши показания? Вначале ведь сознались...
- Сознаться можно, когда виновен, а я ж не виновен. Первые показания с испугу дал, и пошло-покатилось...
- Зачем вы вообще пришли на комиссию? - спросил замполит. - Зачем нас отрываете?
Зимородок смерил его презрительным взглядом.
- У меня восемнадцать благодарностей и всего одно нарушение. Я не вижу причин для отказа, - жестко бросил он, оглядывая собравшихся. Смело сказал, тоном, не терпящим возражений.
И зря это сделал - сыграло против него, с офицерами так нельзя...
ЗОНА. ЗАМПОЛИТ
Вон смотрит как... мы вроде виноваты в его проблемах. Ан нет, гражданин хороший...
- Зря вы пришли, осужденный, - тоже жестко ему отвечаю. - Раз вы не осознали своей вины, значит, не встали на путь исправления.
А он опять лезет на рожон:
- Я не опускался, чтобы исправляться. Одно нарушение за это время было всего - опоздал на развод. А по приговору - считаю по-прежнему себя невиновным.
Тут и меня зло взяло.
- Да мало ли что ты там считаешь! Грамотный ты больно...
Но человек этот действительно невиновен, вот в чем дело. Показания у него выбили, на суде он их поменял, но было уже поздно - машина покатилась...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Решили мы отказать Зимородку. Хмыкнул он, вышел, не попрощавшись, фрукт. В общем, только шестеро из четырнадцати прошли комиссию. Последним вошел некий хмурый тип Оляпьев. Насупленно-выжидающе глядел на замполита. Тот же прочел характеристику и сразу подытожил:
- Членом СПП стал недавно, неделю назад, предоставление льгот считаю преждевременным.
- Но у меня нет нарушений! - вдруг заныл Оляпьев. - Насильно оставляете меня здесь?
