Виктория Платова - Тингль-Тангль

– Не то чтобы такой уж жесткий… Но очень многие, в том числе толкущиеся там учредители, наверняка отреагируют на тебя неправильно.

– Это почему же?

– Они педики.

Васька благоразумно упоминает педиков и выносит за скобки отставного попа и припадочного Ральфа. Быть может, Ямакаси отпугнут хотя бы педики. А уж на попа, и тем более на Ральфа с креветками вместо глаз, он точно наплюет.

– Да и черт с ними, с педиками. К тому же в любом ресторане есть черный ход, ведущий прямиком на кухню. Я прав?

– Да, – Ваське очень не хочется говорить это. – Да, конечно…

– Постой… Ты сказала – «наш ресторан».

– Разве?

– Я запомнил. Ты тоже там работаешь?

– Да. Не на кухне, не переживай. Я варю кофе.

– Это называется бариста, – довольный собой, Ямакаси легонько щелкает Ваську по носу, попутно освобождаясь от ее руки в своем паху.

Сверхделикатно, приходится признать.

– Это называется хериста, – поправляет Васька. – Кофе у нас омерзительный. Его никто не пьет.

– Отчего же тебя держат?

– Из-за сестры. Если бы не она – меня бы давно выкинули. Но поскольку она заправляет на кухне и без нее ресторан просто развалился бы, владельцам приходится мириться и со мной… Они не могут ни в чем ей отказать, и я, неблагодарная скотина, этим пользуюсь. Я достаточно объективна?

– Вполне. Ты меня восхищаешь.

– Значит, тебе не обязательно знакомиться с моей сестрой?

– Послушай, кьярида… Ты должна мне Доверять…

«Ты должна мне доверять» и «доверься мне» – насколько тождественен смысл этих фраз? Он совершенно разный. Доверься мне – всегда было направлено на Ваську, делало ее главным действующим лицом. Ты должна мне доверять означает: отойди в сторону, мать твою, кьярида. Разберемся без твоих соплей и желательно тогда, когда ты полностью очистишь горизонт.

– Не вижу смысла тебе доверять…

– Напрасно.

– …но хочу предупредить. Если уж так случится, что ты все-таки просочишься в «Ноль…». Это название ресторана – «Ноль за поведение». Так вот, если ты просочишься туда, лучше бы тебе не заказывать блюда, которые готовит моя сестра.

– Как скажешь, кьярида.

– Поверь, так будет лучше.

– Я понял, понял… А заказать у тебя кофе не возбраняется?..

Они все еще сидят в чужой квартире, хозяин которой может появиться в любой момент. Но Васька почему-то уверена, что он не появится. Хотя бы до того момента, пока они не уйдут отсюда.

Уйдут же они в конце концов?…

Это происходит даже раньше, чем рассчитывала Васька, не бросившая даже прощального взгляда на простреленный бумажный лоб типа на плакате. Они покидают мансарду тем же путем, которым пришли – через окно; в активе визита – пушка с четырнадцатью патронами, в пассиве – секс, которым они так и не занялись.

В последующие дни тоже не было никакого секса.

Равно, как не было самого Ямакаси. Во всяком случае, Васька видела его гораздо реже, чем обычно. Раньше его отлучки были не слишком продолжительны, – щадящи, сверхделикатны. Теперь они удлинились, как тени в предчувствии сумерек, а предыдущей ночью она не обнаружила птицу в своей постели.

Это вовсе не означает, что Ямакаси покинул квартиру, он просто переместился в ту ее часть, где до сих пор безраздельно властвовал паук.

Все последующее происходит под лозунгом «Ты должна мне доверять».

Они уже знакомы – Васька знает это точно.

Он не приходил в ресторан – в этом Васька не совсем уверена, потому что в «Ноле» существует черный ход.

– Что происходит? – каждый раз спрашивает Васька.

– Все идет замечательно. Ты поразишься, насколько удачно все складывается, – каждый раз говорит Ямакаси.

И прижимает ее к себе.

Лучше бы он этого не делал.

Все дело в запахе, который стали источать татуировки Ямакаси. Запах слишком слаб, чтобы разложить его на составляющие, слишком тонок, но он существует. И он знаком, хорошо знаком Ваське. То есть – был знаком когда-то очень давно, в детстве, и она сделала все, чтобы избавиться от него. Изгнала его навсегда. Это как-то связано со снами, ну да – с ее собственными, плохо охранявшимися снами. Она была недостаточно бдительна (а какой бдительности можно ожидать от ребенка?), она беспечно разгуливала по своим снам, пока в один прекрасный момент не поняла, что ее сопровождают. Поначалу это были просто силуэты, – легкие, как бумажные кораблики, плывущие к водостоку. Хотя сами кораблики не просматривались, Васька помнит это хорошо; кораблик из бумаги – псс-ы, он никогда бы ее не увлек. Нет, там были вещи посерьезнее корабликов и много красивее:

мотоцикл, сверкающий хромированными деталями, с фарой и подфарниками, наполненными лунным светом умная птица с такими древними глазами, что зрачки в них растрескались и превратились в пыль новехонький трамвай с огромными колесами и поющим на все лады звонком: «исполняю желания, исполняю желания, исполняю желания»

однажды Васька едва не вскочила на его подножку, и ей бы это удалось, если бы трамвай не набрал скорость и не ушел из-под носа в самый последний момент. И остановился чуть поодаль, как будто выжидая – побежит за ним Васька или нет.

Она бы побежала, она готова была побежать, но что-то остановило ее: липкая темнота, сгустившаяся над головой трамвая, притаившаяся в углах открытой задней площадки.

В этой липкой темноте, так не вовремя, так неосмотрительно явившейся маленькой Ваське, и крылась разгадка: ни чудесного мотоцикла, ни прекрасной птицы, ни восхитительного новехонького трамвая со звонком никогда не существовало. А существовала только темнота: это она создавала и проецировала образы, она заманивала Ваську, чтобы сожрать, слопать ее и косточек не оставить. И у этой темноты было имя.

МИКА.

Мика – вот кто обманом пролезал в ее сны, вот кто сопровождал ее, прикидываясь тем, что так нравилось Ваське, вот кто норовил подойти близко-близко. Что же тогда сделала Васька? – быстренько проснулась и поймала Мику прямо на месте преступления: Мика сидела у кровати и подло, по-змеиному держала Ваську за руку. Она пыталась приручить Ваську хотя бы во сне. Тогда-то Васька и почувствовала этот запах – такой же липкий, душный, приторный. Запах человека, который до обморока хочет, чтобы его любили.

И готов заплатить за это любую цену.

Выросшая Васька давно позабыла – и про сны, и про запах.

И вот сейчас он сам напомнил о себе.

Ведьма ничуть не изменилась за столько лет. Она до сих пор до обморока хочет, чтобы ее любили. И готова заплатить за это любую цену. Вот и Кокетничает с татуировками Васькиного парня. Метит их, как мартовский кот.

«Ты поразишься, насколько удачно все складывается», – говорит Ямакаси.

Еще бы – не удачно. Но лучше не думать об этом.

Лучше – довериться.

А ещё лучше – поймать пряничную суку, курсирующую между собственным логовом и сортиром, прижать к стене, накрутить ее патлы себе на кулак и спросить напрямую: «положила глаз на моего парня, ведьма?»

Ваську так и подмывает сделать это.

А совсем недавно желание разобраться с пауком настигло ее прямо на чертовой работе, за барной стойкой. И она обязательно осуществила бы его, если бы не Чук.

Неформальный Чук в (если не пафосном, то, во всяком случае, – изысканном) интерьере «Ноля» – в этом была первая странность. Обычно люди Чукова склада, да и Васькиного склада тоже, довольствуются демократичной кофейней, где в меню обязательно присутствуют пирожки с капустой и с рисом и яйцами. Васька не помнила, говорила ли ЧукГеку, где именно работает (может, и говорила), но они никогда не приходили в «Ноль».

Ни разу.

Вторая странность заключалась в том, что Чук был один.

Существовала и третья странность – Васька даже не сразу сообразила, кто именно стоит перед барной стойкой: Чук или Гек. Конечно же они не были похожи. Вернее, были похожи, как могут быть похожи брюнет и блондин. Вернее, Васька просто забыла, кто из них брюнет, а кто блондин, в её воображении они с некоторых пор проходили под довольно расплывчатым оперативным псевдонимом перцы,

как вариант – отцы

как вариант – зайцы-энерджайзеры

как вариант – Гоа и юго-западная оконечность Португалии.

Оба они нравились Ваське. Нравились настолько, что Васька даже выучила одно слово по-португальски: специально для того, чтобы доставить удовольствие кому-то из них. Тому, кто бывал на юго-западной оконечности Португалии.

Там бывал Чук.

Или Гек?

Не суть важно, а русский перевод прекраснейшего португальского слова гласил: «тросик для фотоаппарата».

Не слишком впечатляюще.

Оба они нравились ей, и секс с ними тоже нравился, так почему Васька не может сообразить, кто же стоит сейчас перед ней – Чук или Гек? Масть могла бы ей помочь, но полумрак у барной стойки обманчив, блондин? брюнет? – так сразу и не разберешь.