Игорь Зарубин - Госпожа следователь
— Кто здесь? — Виктор чиркнул зажигалкой. Желтоватый огонь высветил худощавого мужчину, заросшего густой бородой. — Это ты, Равиль?
— Я… — отозвался бородатый. Только по этому единственному произнесенному слову Чубаристов определил, что Равиль пьян и находится в весьма недоброжелательном расположении духа.
— Чего прячешься, как крыса, джигит? — укоризненно проговорил Виктор. — У меня есть место работы. Если хотел встретиться, зашел бы в прокуратуру…
— Испугался, начальничек? — усмехнулся бородатый. Он отклеился от стены и вплотную приблизился к Виктору.
— А что мне тебя бояться? — спокойно ответил Виктор. — Уйди с дороги.
— А если не уйду? — И Равиль нагло задул тоненькое пламя зажигалки.
— И что тебе от меня нужно? — спросил Виктор, уклоняясь от зловонного запаха перегара.
— Спаси брата…
— Твой брат совершил преступление и будет отвечать перед законом. Я ему ничем помочь не могу, дело передано в суд, я его уже не веду.
— Из-за тебя ему дадут вышку! — громко зашептал Равиль.
— Из-за меня? — хохотнул Чубаристов. — Что-то не припомню, чтобы я подговаривал его убивать шофера, закопать труп в лесу, а на следующий день придушить собственную любовницу…
— Ты можешь. Сделай что-нибудь…
— Глупый разговор, джигит, — холодно произнес следователь. — Все решит суд. Если его расстреляют, то это не моя вина.
— У меня много денег, очень много.
Равиль, наверное, водку закусывал чесноком.
— Наш разговор не имеет смысла. Ты свободен.
— Я сказал — много денег, э! Я озолочу тебя, будешь в золоте купаться. — В голосе Равиля появились визгливые нотки.
— В золоте нельзя купаться, даже если его расплавить. Можно только поджариться, — сказал Виктор.
— У тебя машины нет, ездишь на метро как последний лох. — Равиль сунул руку в карман брюк. — «Мерседес» хочешь? Или два?
— Не хочу, мне больше нравится метро. Кстати, откуда у тебя такие бабки? Обязательно займусь тобой, джигит.
— Вот… — Равиль протянул толстую пачку купюр. — Здесь сто штук. Возьми… Ты можешь, я знаю…
— Так, блин! По-человечески не понимаешь. Мне тебя скрутить? — Чубаристов подхватил свой портфель. — Быстро, два шага в сторону!
В этот момент послышался характерный лязг раскрывающегося ножа-выкидушки, и Чубаристов явственно ощутил, что к его животу прикоснулось острие лезвия. Стремительный поток адреналина хлынул в кровь следователя.
— Ох, как интересно. — Виктор сохранял убийственное хладнокровие. — Что ж, валяй, джигит. Пусти мне кровь.
Чубаристов даже слышал, как лихорадочно ворочал Равиль своими пропитыми мозгами. Он никогда не проходил по «мокрухе», он никогда не убивал. Решится ли он ради брата? Всякое бывает…
— Ну! Давай, пропори меня. — Чубаристов обнял Равиля за плечи и потянул его на себя. Теперь уже Равиль хотел вырваться, но Чубаристов держал его мертвой хваткой, при этом увесистый кожаный портфель, раскачиваясь в руке следователя, монотонно ударял по спине бородача. Живот Чубаристова немного оплыл жирком, именно в жировую складку и углубилось лезвие. — Ударь меня ножом… Но не один раз… Одного раза может не хватить… Не пугайся, когда увидишь кровь… Первая группа, резус отрицательный. Твоему брату, Равиль, дадут вышку, это я тебе обещаю. Так что решайся. Но на всякий случай… Я собрал на тебя досье. Если меня найдут мертвым, то в моем сейфе обнаружат это досье… Там же лежит моя предсмертная записка, где я даю приказ арестовать тебя. Я все продумал, Равиль. Ты пойдешь вслед за своим братом… Убийство мента никогда не остается нераскрытым, и сам убийца получает на полную катушку. Что же ты? Я жду.
Чубаристов, что называется, «гнал», никакого досье он не составлял, не было и предсмертной записки. Но его хладнокровная речь произвела на Равиля нужное впечатление. Он попытался было высвободиться из объятий Виктора Сергеевича, но Чубаристов не отпускал.
— Нажми на рукоятку ножа мягко, но резко, — как-то ласково говорил следователь. — Движение от плеча, всем телом. Ну почему я должен тебя учить? Ты что, и на такую мелочь не способен?
И тут Чубаристов подбросил портфель вверх, сильно ткнулся лбом в лицо Равиля и мгновенно перехватил его руку, выворачивая ее за спину. Равиль уже корчился на полу.
— Если пришел бить — бей, а не пугай, — наставительно заметил Виктор. Он крутанул кисть Равиля до предела, а затем рывком дожал. Послышался хруст, кость не выдержала и сломалась.
— Только не кричи, я тебя умоляю, — Чубаристов зажал Равилю рот. — Всех жильцов перепугаешь. И не скули. Ты ведь джигит!
Равиль ничего не ответил. Язык не слушался его, настолько сильной была боль. Он только мычал.
— А теперь вставай и беги отсюда, не оглядывайся. — Виктор поднял со ступенек нож. — И больше не попадайся мне на глаза, дружок. Убью, и мне ничего за это не будет… Я подобную тебе мразь давил, давлю и буду давить… Усвоил урок? Не слышу ответа.
— У-м-гу… — простонал Равиль.
Чубаристов при свете зажигалки рассматривал оружие.
— И этой хренотой ты хотел меня зарезать? Экий ты смешной какой… Давай поднимайся…
Равиль недвижно растянулся на полу и не подавал признаков жизни. Видимо, от болевого шока он потерял сознание.
— Щ-щенок. — Чубаристов сплюнул и стал спокойно подниматься вверх по лестнице.
Смерть прошла рядом, коснулась даже, а он опять жив…
Противно.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Пятница. 11.59–14.32
Дежкина терпеть не могла следственные эксперименты и проверки показаний на месте.
Если расследуется какая-нибудь кража или мелкое разбойное нападение, то в таких действиях обычно нет ничего интересного — злоумышленник как бы заново совершает преступление, только гораздо медленнее и скрупулезней, чем это происходило на самом деле, а следователь и понятые зевают от скуки. Другой случай — если преступник хладнокровный, безжалостный убийца. Здесь выясняются такие леденящие душу подробности кровавой расправы, какие не покажут ни в одном фильме ужасов, напичканном всевозможными спецэффектами. А кроме всего прочего, некоторые убийцы любят посмаковать ту или иную деталь… Словом, мало приятного.
Клавдия Васильевна и рада бы была отменить следственный эксперимент по делу Дениса Харитонова, но не имела на это никакого права. Закон есть закон.
Выезд на место преступления был назначен на полдень. Без одной минуты двенадцать Дежкина и Порогин покинули свой кабинет и вышли во дворик, где их уже ждала машина.
Будто нарочно, погода вдруг испортилась, небо заволокло сизыми облаками, начал накрапывать мелкий дождь.
У крайнего подъезда обгоревшей пятиэтажки зябко переминался с ноги на ногу рыжий участковый. Рядом с ним в напряженной позе застыли понятые, ну и конечно, зеваки, чуть ли не все соседи по дому.
— Все готово? — спросила Клавдия.
— Так точно, — взял под козырек Храпицкий.
— Ребята, нет ни у кого дымовой шашки? — спросил Веня. — Знаете, дыму подпустим — красиво-o-o!..
— Веня!.. — улыбнулся Игорь. — Художник, блин…
— Выводите, — сказала Дежкина, и двое дюжих оперативников выволокли закованного в наручники Харитонова.
— Как настроение, артист? — спросила его Дежкина. — Этот адвокат тебя устраивает?
Новый был не намного старше прежнего, такой же худой, но коротышка.
— А, пусть! Нормалек… — парень окинул Клавдию колючим взглядом и смачно сплюнул на асфальт. Ломка у него уже началась, но парень еще держался. Характерец! — Ну, чего вам тут показывать надо?
Квартира являла собой еще более угнетающее зрелище, чем в тот злополучный день. Черные выжженные стены, пустые глазницы окон, вздыбившийся пол, суровые сквозняки, хруст стеклянных осколков под ногами, устойчивый запах гари… Особую мрачность этой тоскливой картине придавал неуклюжий меловой контур человеческого тела, выведенный экспертом на кухне, около батареи.
Дениса ввели в прихожую. Один из оперативников освободил его правую руку, приковав левую к своему запястью. Понятые покорно выстроились вдоль стенки и о чем-то тихонько перешептывались. Веня суетился с камерой, смотрел в окно на пасмурное небо и, покачивая головой, вздыхал:
— Темновато будет…
— Можно начинать? — окликнула его Клавдия.
— В принципе да… — Локшин взгромоздил на плечо видеокамеру и присел на корточки. — Попробуем с нижней точки.
— С какой еще точки? — скривился, как от зубной боли, Порогин. — Веня, брось выделываться.
— Все равно не поймете… — обиженно засопел Локшин, но позы своей не изменил. — Если у человека нет тяги к прекрасному, то это неизлечимо… Поехали, за работу!.. — И над объективом камеры загорелась красная лампочка.
