Татьяна Устинова - С небес на землю
— Я знаю, — с трудом дыша, выговорил Алекс. — Он работал в ленинградской «Детской литературе».
— Вот именно. Только он не просто работал! — И Стрешнев сделал рукой неопределенный жест. Ему тоже, должно быть, было больно, потому что он скривился и руку перехватил. — Он ру-ко-во-дил этой самой поганой «Детской литературой». У нас с самого моего детства толклись какие-то писатели, и отец ими восхищался! Он их боготворил! Он хотел, чтобы я тоже писал, а я ненавижу писанину! И книги ненавижу тоже! Ненавижу!
— Тихо.
— Я уехал во Францию в поганенькое крохотное издательство, когда началась перестройка. Отец пристроил! — Стрешнев фыркнул. — Он мог бы пристроить меня куда угодно, но нет! У него, видишь ли, принципы, и мать проела мне плешь — ты должен быть благодарен, ты должен быть благодарен! За что?! За прозябание над чужими текстами, да еще на тарабарском языке?! Я ненавижу этот язык! И тексты ненавижу! Я все это ненавижу!
— Ненавидишь, — повторил Алекс, к которому постепенно возвращалось дыхание и вместе с ним любопытство.
Тогда, пять лет назад, он хотел и боялся увидеть человека, который… погубил его. И вот сейчас этот человек на стуле в его собственной комнате рассказывает, как именно он это сделал.
Судьба. Какая странная судьба.
— Ты сидел в издательстве, ненавидел свою работу, ненавидел всех, а потом появился я со своим романом.
— А потом ты, подонок! Ты прислал на рецензию свою писанину, и ее передали мне как самую бесперспективную! Я прочитал. И показал двум или трем отцовским приятелям из крупных издательств. И все стало ясно. Ух, как я вас всех ненавижу!
За окном метель мела, занавеску забрасывало на сторону, снег летел прямо в комнату. Алекс подставил лицо. Снежинки трогали кожу нежно, почти неосязаемо.
Трогали и погибали.
— Я отобрал у тебя все! Деньги, славу. И, главное, работу! Ты больше никогда ничего не напишешь! Ни-ког-да! Ты стал таким же, как я! Ты не способен написать ни строчки!
— Таким, как ты, я никогда не стану.
— Как я наслаждался! Я смотрел все эти телевизионные репортажи! Я хохотал, когда ты что-то пытался втолковать судье! Весь такой растерянный, бледный, дрожащий! Сопля зеленая!
Тут Стрешнев задумался на секунду.
— Я только не понял, — спросил он доверительно, — почему ты с крыши-то не прыгнул? Ты ж собирался! Ты даже мне писал об этом! Уважаемый господин А. Эн. Седер, я не понимаю, что происходит и как мне дальше жить! Ты никак не должен жить! Ты должен был покончить с собой.
— Ну, я не покончил.
— Дурак. Ты все мне испортил.
— Это точно.
Зазвонил телефон.
Алекс, не сводя со Стрешнева глаз, полез в карман и — первый раз в жизни безошибочно — достал мобильный.
— Алекс, я вспомнила про листок, — задыхаясь, сказала в трубке Маня Поливанова. — Ты в машине меня сбил, а сейчас я вспомнила! У Сашки Стрешнева в кабинете из книжки выпал листок с одной-единственной буквой «С»! И он меня за этот листок чуть не побил! Слышишь, Алекс?
— Слышу.
— Это что-нибудь значит, да?
— Я тебе перезвоню, ладно? — Он вдруг улыбнулся. — Твоя книжка спасла мне жизнь.
— Что?!
— Пока. Я перезвоню.
Он осторожно положил телефон на стол и спросил:
— Что было дальше?
Стрешнев пожал плечами:
— Ничего. Я вернулся в Москву миллионером. Все твои деньги я аккуратно получаю до сих пор, между прочим! Нет, конечно, с придурком, который исполняет роль настоящего автора твоего романа, приходится делиться, но это все такие мелочи! Пять процентов от того, что достается мне, а твоя книга чертовски хорошо продается!
— Заткнись.
— Нет, ты же спрашиваешь! — с веселым злорадством продолжал Стрешнев. — Мне нужно было отомстить. Ну, не мог же я не отомстить, согласись!
— Кому?..
— Старой карге.
— Анне Иосифовне?
— Ну, ты просто пророк! Конечно.
— Твой отец любил ее? И ушел к ней тогда?
— Да, черт возьми! — заорал Стрешнев. — Да! Ради нее он нас бросил!
— Но он же потом вернулся.
— Это уже не имело значения! Если б он был жив, я отомстил бы и ему тоже, но он благополучно помер, и осталась одна бабка! Бабка и ее драгоценное издательство! И я решил с ней покончить, и с ее издательством заодно. Я напросился к ней на работу, и она взяла меня, конечно, тоже из милости — бедный мальчик, ему надо помочь! Это я-то бедный мальчик, представляешь?! С твоими миллионами!
— Нет. Не представляю.
— Я ждал долго. Просто убить ее мне было неинтересно. Мне хотелось, чтоб она мучилась. И еще обязательно нужно было развалить это чертово издательство. Она все трясется над своей репутацией, все обхаживает сотрудников и писателей! — Слово «писатели» он выговорил как ругательство.
— Она подозревала тебя в чем-то, — сказал Алекс задумчиво. — Это точно. Она взяла меня на работу, и я сомневаюсь, что она ничего обо мне не знала, хотя Павел и утверждал, что не знает!
— Кто такой Павел?
— Павел Литовченко, владелец. Сын Анны Иосифовны. Ты не знал, что у нее есть сын?!
— Я плевать хотел на нее! И ее сына я видал в гробу! Мне нет до него дела. Я должен был отомстить ей, а не какому-то сыну!..
— И все же Анна Иосифовна тебя подозревала! Она оставила для меня среди прочих писем с угрозами листок с буквой «С», который ты стащил. Его никто не мог стащить, кроме тебя, и я стал думать, зачем он тебе понадобился. Просто листок. Просто буква. А ты его забрал. Почему? Она ничего мне не объяснила, и я не стал спрашивать — никакого листка к тому моменту уже не было! Она оставила мне подсказку. «С» — или Саша, или Стрешнев. Но ты же маньяк. Ты сразу решил, что этот листок тебе чем-то угрожает, и забрал его. Если бы ты его оставил со всеми остальными, я бы не стал подозревать тебя с самого начала!
Стрешнев исподлобья смотрел на него:
— А ты подозревал?
— Да. Сначала из-за сокола с вороной, а потом…
— Я-то тебя сразу узнал! Это ты меня никогда не видел, а я тебя — миллион раз. Я ничего не понял, откуда ты взялся на мою голову?! Я думал, может, бабка догадалась, хотя как она могла догадаться?! Тебя я тоже не мог убить, стали бы копать и докопались бы до А. Эн. Седера! Но зато я тебя избил! — У него на лице появилось мечтательное выражение. — Как это было прекрасно! Какой кайф. Ты корчился, хрипел, кровью харкал, а я тебя бил. С каким наслаждением я тебя бил!.. Я бы всех вас перебил, подонков!..
— Кем был тот человек в издательстве? Он же был не рабочим, да? У него оказались слишком дорогие и чистые ботинки. Тогда кто?
— Писатель! — весело ответил Стрешнев и захохотал. — Очко в мою пользу! Все-таки одного я прикончил!
— Зачем?!
— Да все за тем же! Он написал отличный роман и наотрез отказывался от рекламы! И ни с кем из редакторов он никогда не встречался! Я решил действовать по той же схеме. Только мне не пришлось бы оставлять его в живых — здесь у нас не Франция! Я хотел одним ударом решить все вопросы. Избавиться от идиота, заполучить его роман и навсегда испортить жизнь бабе-яге! Для этого всего только и требовалось — прикончить его в издательстве! Я его туда заманил и прикончил.
— Как ты его туда заманил?
— Ну, это было отдельное удовольствие. У него в романе как раз есть сцена, где герой переодевается и попадает на режимный объект по чужому пропуску. Я сказал ему, что так не бывает, и мы поспорили. Я привязался к нему как банный лист! Он настаивал, что это вполне реальная сцена! И я заставил его повторить в жизни все, что написано в его собственном романе!
— Ты его заставил?!
— Конечно. Это было легче легкого! Господи, это так интересно — манипулировать людьми, заставляя их делать то, что мне нужно! Я вытащил у Митрофановой пропуск, отдал ему, он раздобыл где-то какую-то форменную одежду. Он должен был дойти до определенной комнаты и оставить записку, что он там был. Ну, в качестве свидетельства!.. Я знаю издательство как собственную квартиру. И я был точно уверен, что никакие камеры меня не сфотографируют. Их там просто нет. Он дошел и записку оставил, идиот! Еще бы! Такая интересная игра!
— Пыль на металлической полке в одном месте была как будто стерта. Я знал, что там что-то лежало, конверт или листок. А потом его резко сдернули.
— Я же спешил все-таки! И кровь из него текла, а я не люблю крови.
— Ты умеешь обращаться с холодным оружием?
— Я готовился, — сказал Стрешнев самодовольно. — Я начал обдумывать план мести, когда отец ушел. Я знал, что рано или поздно с ним покончу.
Алекс помолчал.
— Убивать-то зачем? — спросил он тихо. В позвоночнике стало холодно. — Он бы, писатель этот, тебе еще, может, двадцать романов написал! А ты денежки бы получал. Впрочем, деньги тебе не нужны. У тебя полно моих! Тебе был нужен его роман, так? Ты издал бы его под своим именем и прославился. Как писатель, правильно?..
