Черное золото королей - Жукова-Гладкова Мария
– Как ты? – мягким голосом спросил Камиль. – Что у тебя болит?
Мне хотелось вжаться в асфальт, провалиться сквозь землю, только бы скрыться от него. Но на его лице было написано искреннее беспокойство.
Я села.
– Лежи! Сейчас подъедет врач.
Но я уже сидела и обводила взглядом толпу. Внезапно мой взгляд остановился на… Лешке. Моем бывшем муже. Только с бородой. Или мне показалось, что это Лешка с бородой? Откуда здесь Лешка? Или у меня уже пошли глюки?
Я закрыла глаза, а когда открыла, никакого Лешки в толпе не было. Я закрывала их на одну секунду. Или даже меньше. А он исчез. На том месте стоял совершенно другой мужик, тоже с бородой, но гораздо более старшего возраста, и, глядя на меня, разговаривал с какой-то женщиной. У меня глюки?
Потом послышался вой сирены. Приехали полиция и «Скорая». Вместе с Камилем меня доставили в госпиталь, осмотрели. Ничего страшного не нашли. Вообще ничего не нашли. Врач, говоривший по-русски, сказал:
– Русских женщин не может убить ничто! – и поднял вверх большой палец.
Камиль стоял рядом. Врач спросил его, оставить меня в больнице на денек или господин отвезет меня в гостиницу.
– У нас тут своя вилла, – сказал Камиль.
– Тогда вам, наверное, лучше отвезти жену туда. Пусть полежит денек. И все будет в порядке. Даже сотрясения нет.
Я предпочла бы оказаться на Северном или Южном полюсе, в Америке, Австралии или Африке – только бы подальше от злосчастной виллы. Но там остались дети. Они, наверное, и так уже волнуются. Поэтому выбора не было.
Принесли мое запачканное платье, Камиль помог одеться, помог подняться, а перед больницей поймал машину, которая доставила нас к припаркованному у банка джипу. Других машин перед зданием уже не было: рабочий день давно закончился.
Хабибуллин помог мне усесться на переднем месте пассажира, сам сел за руль и проехал метров сто в том направлении, куда он изначально хотел меня вести.
Неужели все-таки убьет? И дети останутся сиротами? Лешка-то ведь не в счет. Дедушки старые. Надежда Георгиевна… Я не хочу, чтобы моих детей воспитывала Надежда Георгиевна. И ей некогда ими заниматься. Мысли опять проносились в голове с огромной скоростью… Может, у Камиля в бардачке есть пистолет? Или нож? Смогу я воткнуть нож ему в сердце? У Виталия это очень хорошо получается, может, и мне удастся? Ради детей? Суд меня оправдает? Кстати, а по каким законам меня будут судить? По нашим или местным? Какие идиотские мысли лезут мне в голову…
– Ты только детей, пожалуйста, отвези дедушкам, – сказала я тихим голосом. – Они ни в чем не виноваты.
Камиль резко нажал на тормоз и остановился у края тротуара. Я смотрела на него полными слез глазами. Он на меня – как на полную идиотку.
– Да тебя не в хирургию, а в сумасшедший дом надо было везти, – только и сказал он.
Потом он попытался меня обнять, я отшатнулась.
– Оля! – взвыл Хабибуллин. – Ты что, в самом деле подумала, что я тебя убить решил?
Я молчала.
– Я такой дуры в жизни не видел! – завопил Хабибуллин. И еще осыпал меня парочкой похожих комплиментов. – Да пошутил я, вспомнив наши вчерашние разговоры! Ну не знал я, что с тобой шутить нельзя! Что у тебя полностью отсутствует чувство юмора!
– А почему ты повел меня не к машине, а…
– Смотри. – Камиль ткнул пальцем в следующий дом, снова тронулся с места и затормозил уже перед огромной витриной, за которой стояли манекены в шубах. У входа красовалась надпись по-русски, сделанная расположенными одна под другой буквами: «Норки».
– И что? – спросила я.
– Шубу тебе купить хочу! – взревел Хабибуллин, выпрыгнул из джипа, обошел машину кругом, отрыл мою дверцу, почти силой вытащил меня и поставил на асфальт.
У меня слегка закружилась голова.
– Плохо? – спросил он с беспокойством. И опять оно показалось мне искренним. А в его глазах мелькнула забота. – Оля, голова?
Но уже все прошло. Плохо было только в первый момент. Обнимая за талию, Камиль повел меня в магазин, где к нам тут же подскочили две русскоговорящие девушки, наши соотечественницы, подрабатывающие на Кипре.
– Норку. Сапфировую, – сказал Хабибуллин приказным тоном.
И мне стали выносить шубы. Никого не волновало, что запачкано платье, что вид у меня какой-то взъерошенный. Сам хозяин магазина крутился вокруг, сдувая невидимые пылинки, а я чувствовала себя королевой…
Четвертая шуба села так, словно была сшита на меня. И это поняли все.
– Мы берем, – сказал Камиль.
Шуба стоила шесть тысяч евро. И я еще получила подарок от магазина: норковую шапочку-котелок как раз моего размера. Шубу упаковали в специальный пакет, донесли его до машины, поставили там на заднее сиденье, и мы отбыли в направлении виллы. Правда, по пути остановились у небольшого открытого кафе. Камиль сказал, что там продают обалденные пирожные. Он сам, по его словам, всегда там останавливается выпить кофе и съесть пирожное. Но тут он взял коробку домой.
Дети уже волновались.
Услышав шум машины, выбежали на улицу.
– Мама, что с тобой? – Витька первым заметил грязное и даже порванное в одном месте платье. Ссадины мне обработали в больнице. Но скрыть-то их было нельзя.
– Дядя Камиль, что у вас с лицом? – спросила Катька.
И тут я впервые внимательно посмотрела на Хабибуллина. По всей вероятности, это я постаралась своей сумочкой. У Камиля была разбита губа и порезана щека. Когда он сидел в профиль в машине, я на них не смотрела – сидела с другой стороны, потом в магазине… была занята собой. В больнице… Я совсем не думала о нем. Думала о себе. Но ведь ему тоже больно.
– Мы попали в небольшую аварию, – ответил за нас двоих Камиль. – Так что сами приготовьте ужин, а то мама плохо себя чувствует.
Дети вошли в дом вместе с нами, расспрашивая об аварии. Камиль что-то отвечал, придумывая на ходу.
– А что вы купили? – Катька повисла на руке Камиля, который нес пакет. – Это нам подарок?
– Нет, это маме, – сказал Хабибуллин и повернулся ко мне. Примерь-ка еще разок. Пусть дети посмотрят. А после ужина съедим пирожные.
Я примерила. Катька с Витькой раскрыли рты. Камиль расположился в кресле. Я встретилась с ним взглядом. Сейчас его темные глаза ничего не выражали. Я подошла к нему, нагнулась и поцеловала в раненую щеку.
– Больно? – прошептала одними губами.
– Щекотно, – сказал он громко, потом предложил сходить искупаться. – Для твоей головы хорошо будет, – добавил с усмешкой. – Правда, холодная прорубь тебе бы лучше подошла.
– И мы пойдем! И мы! – завопила Катька.
– А потом вы приготовите ужин. – Камиль ткнул в нее указательным пальцем.
– Посмотрим, – кокетничала с ним Катька, строя глазки.
Я отправилась наверх переодеваться. Шубу мы снова упаковали в пакет, и Витька вызвался помочь отнести ее наверх.
Зайдя в комнату, сын плотно притворил за собой дверь и приложил палец к губам. У меня тут же упало сердце.
Сын извлек из кармана шорт небольшую записку и протянул мне.
Я раскрыла ее. Витька наблюдал за мной без тени улыбки.
Этот почерк я знала прекрасно, несмотря на то что не видела уже много лет, но я помнила, как бывший муж переписывал у меня конспекты и как оставлял мне записки на кухонном столе. В них всегда было по несколько ошибок.
Лешкина грамотность и теперь оставляла желать лучшего.
«Буть остарожна с Камилем. В Питере позвани по телефону…»
– Он просил сразу же уничтожить, как прочитаешь, – прошептал сын. – А телефон перепиши в книжку.
Я быстро извлекла записную книжку из сумочки, номер записала на последней странице без каких-либо пояснений. Правда, поняла, что это сотовый. Затем записку разорвала, а мелкие кусочки бросила в мусорную корзину.
– Откуда она у тебя? – спросила я одними губами, доставая купальник.
– Папа приходил, – так же, одними губами, прошептал Витька. – С бородой. Мы на пляж вышли искупаться, когда проснулись, а там он. Катька его не узнала. Она, наоборот, мне кричала, что ты говорила: не разговаривайте с незнакомыми. Но он вроде как дорогу спрашивал к вилле Ивановых. А потом мне эту записку вручил и подмигнул. Катька не видела. И сказал, чтобы я тебе отдал ее без Хабибуллина и чтобы мы скорее отсюда уезжали.
