Рокот - Анна Кондакова
– Я помогу. Присаживайтесь. – Марьяна забрала чайник из дрожащих рук женщины, сама разлила светло-желтую жидкость по чашкам. – Если вам тяжело вспоминать, то мы не будем вас больше тревожить и, конечно…
– Нет, расскажите, – перебил ее Роберт: сейчас он не хотел ни ждать, ни терпеть, ни жалеть чьи-то чувства. – Это важно, расскажите.
– Столько лет прошло, – всхлипнула Ольга Стефановна.
Марьяна поставила перед ней и Робертом кружки с чаем.
Аромат и правда был потрясающим.
Чуть сладковатый, легкий, цветочно-фруктовый. Он никак не вязался с потертой старой мебелью, застиранными занавесками и унылой обстановкой квартиры.
– Это случилось в июле восемьдесят девятого, – начала свой рассказ женщина. Она смотрела на желтоватую гладь чая, но, казалось, видела там прошлое. – Костя в тот день не появился дома, он уехал кататься на велосипеде, но так и не вернулся. Мы с мужем обратились в милицию, начались поиски. На следующее утро нам сообщили, что в больницу «Cкорой медицинской помощи» привезли неизвестного мальчика того же возраста, да и по описанию очень похожего на нашего Костю. Мы срочно поехали в больницу, нашли его… Да, это был он… и не он…
Ольга Стефановна не сдержала слез. Она тихо заплакала, попыталась справиться с эмоциями и вытерла слезы, но те предательски катились и катились по щекам.
Женщина сделала большой глоток чая и вздохнула.
– Ольга Стефановна… – начала Марьяна, но Ольга Стефановна остановила ее жестом руки.
– Не волнуйся, девочка моя, я расскажу, раз это для вас важно. Хоть чем-то буду полезна, порой ведь кажется, что жизнь прожита зря, что старики уже никому не нужны, вокруг лишь энергия и молодость, а мы потрескавшиеся манекены с тремором рук. – Она обхватила ладонями кружку и после долгого выдоха продолжила: – Мы-то узнали нашего мальчика, а вот он нас – нет. Врачи сказали, что на загородной трассе, за тридцать километров от Леногорска, его сбил автомобиль. Водитель привез Костю в больницу, наш мальчик получил травму головы, был без сознания. А когда очнулся, не смог вспомнить ни собственного имени, ни фамилии. Он вообще ничего не помнил: что он делал на загородной трассе, как там оказался, куда направлялся и зачем – не помнил ни-че-го.
Роберт покосился на Марьяну, та сидела бледная, мешала чайной ложкой жидкость в чашке и не сводила глаз с Ольги Стефановны.
– Память так и не восстановилась. – В глазах женщины вновь блеснули слезы. – Костю выписали из больницы, мы забрали его домой, но он… не захотел жить с теми, кого считал чужими людьми. Три раза сбегал из дома, мы его находили, возвращали, холили его и лелеяли. Когда он попытался сбежать в четвертый раз, моя мама увезла его в Степную, к своей подруге. Та пристроила Костю в деревенскую школу. Ее он и окончил.
– Вы виделись с сыном после этого? – спросила Марьяна.
– Виделась. Я приезжала к нему не один раз на ферму, которой он владеет, но он так и не принял меня. Он общался только с моей мамой. Она ездила к нему на электричке, часто ездила, каждую неделю. Вплоть до самой смерти. Знаете, моя мама очень любила Костю, даже когда тяжело заболела, все равно ездила к нему. У нее был Паркинсон. Бедная моя мама… она страдала. Тремор конечностей, дрожание головы, мышечная слабость, кукольная походка, сильная сутулость… Паркинсон не щадит никого. – Взгляд Ольги Стефановны вдруг просветлел, и она добавила: – Тряска отпускала ее тело только в определенные моменты. Когда она рисовала. Она брала карандаш и вдруг преображалась, ее кожа молодела, появлялась улыбка, а это нещадное дрожание тела… оно исчезало, представляете? И в эти минуты она рисовала шедевры.
Роберт потупился. На него навалилась грусть, а еще жалость к несчастной Ольге Стефановне, но он решил, что пора бы повернуть рассказ женщины в нужное русло, ведь время, потраченное на пустые разговоры, им никто не вернет. И Гул смерти никто не перенесет на завтра.
– Так что насчет Кости?
– Костя? – Ольга Стефановна перевела взгляд с Марьяны на Роберта, и на секунду, всего лишь на долю мгновения, ему показалось, что он увидел в глазах женщины недоумение, будто она забыла, кто такой Костя и что за гости сидят за столом на ее кухне. – Ах, Костя… После смерти мамы я больше ничего не слышала о жизни Кости. Но могу вам сказать, что если он не помнит собственную семью, то вряд ли вспомнит девочку, которую вы ищете.
Женщина взяла со стола фотографию сына, машинально перевернула и на обратной стороне разглядела знак, нарисованный Стасом, – круг с точкой в центре.
– Этот знак… я уже видела его, – сказала она, вскидывая брови. – На кулоне своей матери. С молодости моя мать увлекалась всеми этими эзотерическими суевериями, изучала древние символы и их значение. И Костю пыталась заинтересовать своим увлечением, но, кажется, ему было все равно. Он не проявлял к этому интереса.
Марьяна прищурилась, в ее глазах вспыхнуло любопытство.
– А вы не покажете фотографии своей матери? Или ее дневники, или старые записи? Знаете, все может иметь значение.
Ольга Стефановна кивнула.
– Ее альбомы с рисунками. Они остались. – Женщина покосилась на коридор. – И еще ловушки. Она сама их делала.
– Ловушки?
– Сейчас… сейчас… – Ольга Стефановна поднялась и уже собралась покинуть кухню, но Роберт остановил ее.
– Значит, ваш сын ничего не помнит? – Внутри его снова сжалась невидимая пружина.
Он знал, что это за пружина.
Она появлялась от тревоги и гнева. Сначала это была реакция на серьезный стресс и неожиданные удары судьбы, потом пружину вызывали обычные бытовые проблемы, ну а после она возникала уже по любому поводу, все чаще и чаще. Толкнули в автобусе – пружина; споткнулся о камень – пружина; напечатал слово с ошибкой – пружина.
Сейчас пружина сжалась от осознания того, что они с Марьяной зря потратили время. Гул смерти приближался, а повторный кошмар… нет, Роберт не переживет его еще раз.
– Нет, не помнит, – ответила женщина.
Мышцы ног вновь напряглись, окаменели. Роберт не выдержал и поднялся из-за стола.
– Извините, я могу воспользоваться ванной? Мне нужно вымыть руки.
Марьяна и Ольга Стефановна одновременно устремили на него удивленные взгляды.
– Да, конечно. – Женщина махнула в сторону коридора. – Сами найдете? Первая дверь.
Роберт поспешил уединиться.
Содержимое внутреннего кармана пиджака жглось
