Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

Куски трубы подогнали так, что они входили друг в друга с разной прочностью. Короткий кусок прочно сидел в отверстии болванки, второй кусок свободно входил внутренним концом в первый и надежно скреплялся наружным концом с третьим. Но чтобы соединить все вместе, Лонгмену предстояло разбить лобовое стекло.

Хотя это было и глупо, эта необходимость его раздражала, заставляла чувствовать себя вандалом. Он довольно долго колебался в нерешительности, но потом ударил по стеклу прикладом автомата и проделал в нем обширное отверстие с неровными краями. Потом бил до тех пор, пока от стекла ничего не осталось, если не считать нескольких кусков, застрявших в раме. Он хотел было их оставить, но Райдер настоял.

— Никакого стекла. Абсолютно никакого стекла, это может разрушить иллюзию.

Дулом автомата Лонгмен выбил из рамы мелкие осколки.

Райдер отошел от вагона к северу футов на 300. Потом остановился и опустился на колени возле внутреннего рельса тех путей, по которым ходили экспрессы. Вынул гранату из кармана, сорвал с неё пластырь и разорвал на два неравных куска в шесть и десять дюймов. Потом внимательно посмотрел вдоль путей. В отдалении он различил темный силуэт вагона. Удовлетворенно кивнув, Райдер как бы удостоверился в справедливости своей мысли, а потом выбросил все это из головы.

Придерживая гранату левой рукой, он плотно обмотал её рычаг пластырем, так что с обоих концов оставалось по несколько дюймов свободных. Потом пригнулся к рельсу, пристроил гранату под его выступом и тщательно прилепил свободные концы пластыря. Затем оторвал ещё по кусочку пластыря и налепил их поперек, чтобы застраховаться от случайного смещения гранаты. С удовлетворением отметив, что граната закреплена прочно, он вытащил чеку. Потом перешел к наружному рельсу и повторил всю процедуру со второй гранатой.

Затем Райдер встал и, не оглядываясь, зашагал к своему вагону. После того, как чеки извлекли, гранаты были готовы к взрыву. Когда колесо поезда наедет на пластырь, гранаты сдвинутся с места и автоматически освободятся их рычаги. А через пять секунд последует взрыв.

Стивер продолжал караулить у задней двери. Райдер кивнул ему, потом обошел грязную красную стенку вагона и прошел вперед. Лонгмен смотрел на него через окно, лишенное стекла. Из него торчал средний кусок трубы.

Райдер протянул руку, и Лонгмен передал ему третий кусок трубы. Он прочно свинтил его со вторым куском, так, чтобы его конец смотрел в стену туннеля.

Когда всю эту конструкцию из труб вдвинут внутрь, она толкнет контроллер и переведет его на первую скорость. Вес железной болванки не даст ему двинуться дальше и прибавить ход. Резкий толчок назад отсоединит два длинных отрезка трубы, и останется только первый короткий, который не виден снаружи.

В остальном Райдер делал ставку на иллюзию, на то, что сила воображения зачастую торжествует над реальностью. Люди не увидят стекла, но поскольку мелких осколков, которые могли бы отразить свет, не будет, они решат, что стекло на самом деле есть. Полиция знает, что поезд не может двигаться без машиниста (чем больше они будут знать об этом, тем прочнее поверят в этот факт), таким образом все решат, что в погруженный во мрак вагон ведет машинист. Приходилось признать, что какой-то наблюдатель сможет преодолеть психологический барьер и осознать правду, но тогда он столкнется с официальным скептицизмом, и это продлится достаточно долго, чтобы дать им возможность скрыться.

Проверив установку труб, Райдер поднялся в вагон и вошел в кабину. Отодвинув Лонгмена в сторону, он проверил установку болванки над контроллером.

— Все готово, — нетерпеливо сказал Лонгмен. — Не пора начинать?

— Начнем, когда из центра управления скажут, что путь свободен.

— Понимаю, — кивнул Лонгмен, — просто у меня начался какой-то зуд.

Райдер промолчал. По его оценкам, Лонгмену должно хватить смелости ещё минут на десять, потом он посыпется. Ладно, десяти минут им хватит; через десять минут они будут на воле.

Когда снова вспыхнул свет, Уэлкам даже разозлился. Прежде всего он охладел к той курочке. Яркий свет лишил её остатков привлекательности. Конечно, девка была подходящая, но по всему видно, уже немало повидала. Нельзя сказать, чтобы он не забавлялся со старыми шлюхами, порой бывало, но эта выглядела как-то уж слишком профессионально, и он был вовсе не так глуп, чтобы не думать о доброй тысяче парней, которые уже прошли по этому пути.

Она все ещё продолжала строить глазки, но он больше не заводился. Вместо этого его начал волновать ход операции. Все тянулось достаточно долго, и ничего не происходило. Хотя некоторое время назад он сам предпринял некое незапланированное действие с Райдером. Может, следует продолжить? Лучшая часть осталась уже позади, когда он в самом начале завалил на рельсы того толстяка. Вот это ему нравилось — действовать быстро и грубо. Райдер был голова, Лонгмен тоже был голова, но у них слишком много воображения. Сам он всегда поступал простейшим образом. Нужно откуда-то выбраться? Тогда надо это делать быстро, и прорываться, паля во все стороны. Конечно, кругом полно полицейских, но у них четверо отличных стрелков, верно? Да и сам Райдер — прекрасный солдат!

Автоматы — вот ещё одна причина недовольства. Его чертовски удивило, когда Райдер сказал, что их нужно бросить. Он позволил себе не согласиться. Вся их сила заключалась в огневой мощи, в тех «томми», что были у них на руках. Вот почему все их боятся, а полицейским останется только поцеловать их в зад. Так зачем ослаблять себя, когда можно быть сильнее? Райдер предложил бросить автоматы; а вдруг что-то пойдет не так и они останутся всего с четырьмя пистолетами? Пистолеты против сотни полицейских? Но дайте ему хорошего «томми», и он готов встретиться лицом к лицу с тысячью копов.

Девица чуть раздвинула губы и подарила ему один из тех взглядов, который называется «возьми меня скорей». Она знала свое ремесло, здесь все было в порядке, и он снова начал понемногу возбуждаться, но тут в вагон через переднюю дверь поднялся Райдер. Очень жаль сестренка, но, похоже, пора сматываться.

В какой-то момент Анита Лемойн поняла, что этот подонок перестал ей интересоваться. Ну, ладно, стало быть она его потеряла. И что же прикажете делать — пустить пулю в лоб? Сейчас, когда стало казаться, что им удастся выбраться, спасти свою шкуру, следовало думать о более важных вещах. Например, как повести себя с телевизионной размазней, если, предположим, он не бросит трубку, когда она позвонит… Одно она знала наверняка: ему даже в голову не придет, что у неё была уважительная причина не прийти на свидание. Хорошо его зная, она вполне могла представить себе весь разговор.

— Ну разумеется, я верю, что твой поезд захватили террористы, но это не имеет отношения к главному. Ведь я хотел, чтобы ты была здесь.

— Да, конечно. Я проснулась нынче утром и сказала: «Анита, куколка, давай посмотрим, может ты подставишь свою задницу под выстрелы?»

— Я, конечно, понимаю, это получилось неумышленно. Тебе приходилось слышать о невезучих? Ну, есть люди, которые притягивают к себе опасности, умудряются навлечь на себя неприятности, даже этого не сознавая…

— Слушай, парень, ты просто дерьмо.

— Такого сорта разговор неплохо выглядит в постели, но не в нынешних обстоятельствах.

— Мне очень жаль, милый. Но разговор о том, что я виновата. Может быть, я слишком виновата, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Не говори глупостей.

— Милый, я всего лишь села в тот проклятый поезд…

— Прекрасно. Скажи, когда ты в последний раз ездила в метро?

— Так случилось, что как раз сегодня у меня не оказалось денег на такси. Это что, преступление?

— Ты думаешь, я клюну на эту байку? При тех деньгах, что ты зарабатываешь, крутя задницей? Да всем вокруг известно, как прилично зарабатывают шлюхи.

— Ну, хорошо. Отлично. Ты загнал меня в угол. Я пошла в метро, потому что знала, что поезд захватят бандиты. И не только это. Я знала, на какой линии это случится, и точно знала время — и все потому, что я — невезучая, верно?

— Невежественная шлюха не должна возражать против логических построений мужчины, занимающего приличное положение в обществе. Любое число различных переменных, управлявших твоим поведением перед тем, как ты вышла из дома сегодня утром — необходимость вернуться за забытым носовым платком, бессмысленное лежание в ванной на пять минут больше обычного…

— Все исключительно ради тебя, мое сердечко, чтобы мое киска лучше пахла.

— …решение зайти в винную лавку, чтобы оставить заказ, хотя ты могла с таким же успехом сделать это вечером, выбор другой, чем обычно, дороги до метро…

— Так получилось, что я сегодня заходила в магазин и села в метро на Тридцать третьей улице.