Светлана Алешина - Ошибка природы (сборник)
— Диктуй, — сказала я, отыскивая карандаш. Что ему, интересно, так от меня понадобилось?
Записав номер, я пообещала Эльвире, что постараюсь вернуться пораньше, чтобы развеять ее скуку, на которую бедная девушка жаловалась, и повесила трубку.
Чайник уже кипел вовсю. Налив себе чаю, я поразмыслила, сколько может продержаться человек, если в его рацион входит исключительно вода и чуточка пирожных? Решив, что схимники держались довольно долго, причем без пирожных, я успокоилась. До мамашки дотяну. Кстати, о мамашке…
Я вздохнула. Набрала ее номер. Плевать, что московский, — Ларчик расплатится.
В трубке были длинные гудки. Ее не было. Черт побери, ну почему, когда она так нужна, ее нет?
Бросив трубку, уставилась в окно. Над городом сгустились сумерки. И отчего это в моем сердце поселились тревога и близкое ощущение опасности?
— Ты просто устала, — сказала самой себе. — Всего лишь. Нынче день был слишком насыщенным, а теперь ты пожинаешь плоды своей активности.
Решив, что Аркадий вполне в состоянии подождать еще немного моего звонка, я достала томик «Geuvres». Лучший способ отвлечься от тяжелых мыслей.
— «Вот истины наоборот, — прочитала, открыв книжку наугад. — Лишь подлый слабых бережет, один насильник судит право, и только шут себя блюдет. Осел достойней всех поет — и лишь влюбленный мыслит здраво».
«Вряд ли сии строки относятся к разряду полезных в моем нынешнем дельце», — мрачно усмехнулась я. Но, по крайней мере, я на одно мгновение очутилась в другом мире. Хотя как сказать, любезный моему сердцу поэт-пройдоха! Вполне возможно, окажись ты в нашем мире сейчас — мне пришлось бы охотиться именно за тобой?
По радио зазвучала песенка, которую последнее время я очень любила. «Que da do corason». Я закрыла глаза. Музыка была немного грустной и нежной.
Ладно, позвоню этому Аркадию. Хотя отчего-то под эту песенку мне вспомнился мой Пенс, а не Аркадий.
Я набрала номер, который записала с Эльвириных слов. После долгих гудков трубку взяли, и мужской голос произнес:
— Да.
— Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, Аркадия.
— Я слушаю, — снова произнес голос, теперь показавшийся мне странно знакомым. — Это Александра?
Господи, этот голос я где-то уже слышала! По телефону — но где?
— Да, это я. Вы просили меня позвонить.
— Да, просил. Я по вас соскучился. Честное слово! Может быть, мы встретимся? Завтра в филармонии концерт Вивальди. Я возьму билеты?
Мой мозг напряженно пытался определить, где, когда и почему я слышала именно этот голос, именно по телефону, и почему с ним связаны неприятные эмоции?!
Черт! Вспомнила!
«Не может быть, — хотелось закричать мне. — Этого просто не может быть! Мне показалось!»
Я взяла себя в руки. Стараясь быть доброжелательной и спокойной, ответила:
— Да, конечно. Я очень люблю… Вивальди. * * *
Повесив трубку, долго сидела, не в состоянии поверить самой себе.
«Ты же могла обмануться, — говорил мой внутренний голос. — Телефоны иногда до неузнаваемости искажают голоса. Хочешь — проверь себя сама. Ну, давай, набери номер…»
— И наберу, — проворчала я. — Хотя его там сейчас нет. Если только в том месте не стоит два телефонных аппарата… А если он узнает твой голос? Точно так же, как ты узнала его? Если это, конечно, был именно его голос и ты не ошиблась.
— Но он не должен быть с ними, — отчаянно сопротивлялась моя наивная душа. — Как может совместить человек музыку и убожество? Тупую жестокость и такую тонкую склонность к лирике?!
«А вот этот очень любит Вийона, — вспомнились слова Ларчика. — Я к тому, что не думай, будто все они тупые».
— Я и не думаю, — упрямо сказала я. — Ничего такого не думаю. Но верить в это мне тоже не хочется! Может быть, я кажусь глупой и наивной, но не хочется!
Я достала сигареты. Закурив, проследила за ленивым парением дыма и в очередной раз сказала себе:
— Знаете, чего вам недостает, милейшая Александрина? Решительности. Простой решительности. Один звонок способен рассеять ваши подозрения или укрепить их. Так, может, стоит рискнуть? Конечно, это кретинизм — звонить этим людям с домашнего телефона, они же могут вычислить тебя потом, но кто не рискует, тот ведь не пьет шампанского, не так ли?
Затушив окурок, я набрала номер.
Трубку взяли сразу. И мои сомнения растаяли столь же стремительно, сколь и дым от сигареты.
* * *— Алло, — голос звучал недоуменно и настороженно. — Я вас слушаю…
Я смотрела на телефонный аппарат с ненавистью.
— Алло, говорите.
Что, собственно, мне сказать?
Что я люблю Вивальди?
Я усмехнулась. Можно сказать и об этом. Можно спросить, где находится Таня Глухарева. Можно спросить, зачем понадобилось убивать троих людей, которые так преданно и верно несли знамя «Трудовой молодежи». Можно вообще в открытую поинтересоваться, что это за мерзкая организация? Наркокартель или все-таки оазис борьбы за «чистоту нравов»? Или это странное сообщество живет лозунгом «одно другому не мешает»?
Мои снимки лежали передо мной. Я рассматривала их. «Из них можно создать совсем недурственный коллаж, — рассмеялась я про себя с оттенком злости. — Только вот нет там почему-то того человека, который отвечает сейчас на мой звонок».
— Алло, вы будете говорить?
Мой абонент начинал терять терпение.
— Буду, — сказала я, приглушив свой голос. — У меня кое-что есть, что может вас заинтересовать.
На другом конце провода воцарилось зловещее молчание.
— Что именно?
— Фотографии, — сообщила я все тем же голосом. — Очень интересные фотографии. Как вы думаете, какая газета сможет купить подороже у меня снимки, на которых запечатлены лидеры «Трудовой молодежи», торгующие наркотиками?
Он какое-то время молчал, как бы соображая, о чем речь.
— Я понимаю, что это не ваше дело, — продолжала я атаку. — Но видите ли, в чем проблема. Так исторически сложилось, что еще вчера я бы отдала эти фотографии и бесплатно, так как глубоко презираю вашу тусовочку. Но в силу того, что мне нужно от вас кое-что, я, пожалуй, отдам эти снимки вам. С одним условием…
— Кто у вас на снимках? — хрипло спросил голос.
— Ах, один джентльмен. Вполне респектабельный. У него очень красивые очки и весьма интеллигентная внешность. Вот только рядом с ним находится парень, совершенно не подходящий для его компании. Такой, знаете ли, грубоватый. В черной шапочке.
— Вы занимаетесь шантажом, — пробормотал мой абонент.
— Кто чем, — рассмеялась я. — Кто шантажом, кто наркотиками, а кто… киднеппингом.
— Чем?
— Киднеппингом, — повторила я. — Вот меня это и интересует больше всего. Вы говорите мне, куда делась одна девушка, я отдаю вам фотографии. Как вам сделка?
— Шантажистка, — снова пробормотал голос.
— Вы на это уже намекали.
— Я не знаю, о чем вы говорите… Я не занимаюсь киднеппингом.
— А Таня Глухарева?
Мне показалось, что он грязно выругался.
— Хорошо, давайте встретимся и поговорим.
— Замечательно, — обрадовалась я. — Завтра. Около десяти… — я набрала в легкие побольше воздуха. Утра? О, как бы мне этого хотелось! Но мое нетерпение может повредить, лишая нашу встречу должного эффекта. — Вечера. Возле консерватории. Пойдет?
Там помолчали, обдумывая странности моего поведения. Потом коротко бросили:
— Хорошо. Как я вас узнаю?
— Вы узнаете, — пообещала я и повесила трубку.
Ну вот, милые мои…
Теперь нам осталось совсем мало времени — о, очень мало! — на наши «таинственные игры». Наступает время предельной ясности. Подведение итогов, так сказать!
— А дело все в том, что я просто очень люблю Вивальди, — пробормотала я, сдерживая подступившие к глазам злые слезы. — Всего лишь в этом!..
Глава 11
Я курила пятую сигарету и уже начинала чувствовать, что их количество начинает сказываться на качестве моих несчастных легких.
Ларикова не было. Я стала терять терпение.
— Человек беспросветно одинок в этом мире, — мрачно констатировала я, глядя в черное окно. — И никакой доктор не едет. Славная песенка, но, похоже, мне с моей печалью и тоской придется доживать весь мой остаток дней.
Ну вот, Александра! Тебя потянуло на мрачные философские измышления! Именно так начинается депрессия.
— Просто все вокруг построено на лжи, — сообщила я темному окну. — И никто не собирается с этой пакостью бороться. Только я, как Жанна д’Арк, сижу тут в темной комнате, ожидая приговора.
Правда, я не помню, в какой темной комнате сидела бедная святая Иоанна, но уж в какой-нибудь точно сидела. Только сигарет у нее не было.
А в какой темной комнате сейчас сидит Таня Глухарева? И почему ее, черт возьми, никто не ищет? Как будто пропажа человека — дело житейское, так себе, маленький пустячок!
