Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»
Мать ей не раз жаловалась, что вот осталась неизвестно кем: то ли вдовой, то ли замужней женой. И Зинка ее не очень осуждала за то, что в их хату вечерами иногда наведывались подгулявшие мужики — здесь всегда можно было разжиться самогонкой, а то и скоротать время до рассвета.
Подготовив все для стола, мать быстренько привела себя в порядок, угольком начернила брови, огрызком красного карандаша подвела губы. Она металась из кухни в горницу легко, настроение у нее было явно приподнятое. Про то, что произошло в поле и у сельсовета, она ничего не сказала Зинке, словно и не видела, как набрасывали на молоденького партизана петлю…
Когда стемнело, прикатили на машинах чернявый, два немецких офицера и несколько полицейских. Зинка заметила, что вокруг дома расставили часовых, и это ее обрадовало — испуг, охвативший ее еще тогда, когда в кукурузе она увидела партизана, не проходил. Он и не пройдет еще многие-многие годы, она привыкнет к страху, как свыкаются с длительной болезнью, которую лечи не лечи — никуда от нее не деться.
— Пойди переоденься, а то гости в дом, а она как чумичка, — зашипела на Зинку мать. Зинка послушно достала из сундука вышитую крестиком белую блузку, темную юбку, бархатный жакетик, хромовые сапожки — свою праздничную одежду. «О-о!» — восхитились офицеры, когда она появилась в горнице. Они оживленно залопотали, глаза у них стали маслеными. Чернявый смотрел на все это спокойно, пальцем указал Зинке место возле себя.
Гужевали каратели долго и шумно. Зинке помогали мать и один полицейский, бывший у чернявого кем-то вроде денщика.
Быстро опустели бутылки самогона, однако собрались, видно, привыкшие к выпивке, на ногах держались крепко.
— Как твое имя? — спросила Зинка чернявого.
— Ангелом меня зовут дружки верные. — Чем больше чернявый пил, тем мрачнее становился, и Зинке возле него было страшно.
Денщик выскочил во двор, принес из машины патефон, поставил пластинку. Зазвучала песенка на немецком языке, Зинка не понимала слов, но по виду загрустивших офицеров догадалась, что патефонная немка поет про любовь или что-нибудь схожее. Офицеры обнялись, налили еще себе самогона, начали подпевать. Они сняли кители, повесили их на спинки стульев, не стесняясь Зинки и ее матери, справили малую нужду в ведро в углу. Ангел хоть и пил много, но ни на минуту не терял их из виду, всячески услужал, подливая самогон, подкладывал в тарелки куски жирного мяса. Он бегло говорил по-немецки, и офицеры изредка что-нибудь спрашивали у него, другие полицейские для них просто не существовали.
Зинка знала, что на ночлег они остановились в доме старосты, который сидел на кухне и ждал своих «гостей» — за стол его не пригласили.
Наконец офицеры уехали, полицейские стали устраиваться на ночлег.
— Ты где спишь? — спросил Зинку Ангел.
Она указала на дверь в свою комнатенку.
— Туда не заглядывать, — приказал Ангел своим подручным. Он тяжело поднялся со стула, пошатнулся, но на ногах устоял.
— Иди стели.
Зинка метнулась к выходу, но он ее перехватил, больно завернул руку:
— Кому сказал! И все — геть отсюда!
Полицейские поспешно расползлись по углам — кто в хлев, кто устраивался на лавке в кухне.
Вот так все это и случилось. Ангел и его подручные поднялись с солнцем, словно и не колобродили всю ночь, быстро похмелились и уехали к школе, где был у них сборный пункт. Машины с карателями промчались мимо Зинкиной хаты и вскоре над соседним селом поднялись столбы дыма — погода стояла тихая, безветренная, и дым уходил прямо в небо.
Через несколько дней Ангел заехал к Зинке переночевать, потом еще и еще. Приезжал он обычно глухими вечерами и каждый раз что-нибудь ей привозил: то кожушок, то нарядный жакет, то еще иную почти новую одежонку. Мать Зинки сказала ему про корову, и по его приказу староста конфисковал у семьи бывшего колхозного бригадира ладную удойную коровенку, пригнал ее во двор к Зинке.
Только через какое-то время Ангел, крепко выпив, назвал Зинке свое имя — Жора, — но о себе, своем прошлом, как она ни выпытывала, не проронил ни звука.
— Привязался я к тебе, — с сожалением признался как-то Зинке. А потом сказал: — Надоело ездить сюда, да и опасно. Будешь в моей команде за кухарку. Нашего повара партизаны подстрелили. Обвенчаемся, обмоем это дело.
Зинка собралась в мгновение, она давно хотела этого, потому что в селе ей уже было не жить — с нею никто не разговаривал, детишки из кустов кричали ей вслед: «Немецкая овчарка», женщины при встрече с нею переходили на другую сторону улицы.
«Венчание» было шумным, пьяным и с приключениями. Ангел как чувствовал, что вечер этот добром не кончится, все выходил во двор караульных проверять. А когда перепились, подарил одному из своих приятелей, вроде от щедрости, доброты душевной сорочку, китель, фуражку, заставил тут же примерить. Все подошло, развеселились от этого, выпили и снова выпили — приятеля повалило на стол, а Ангел тихо-тихо ушел в комнатку к Зинке, стал ждать. Выстрелы разорвали тишину, потом грохнули гранаты, хата затряслась, полетело битое стекло, и вот уже пробился сквозь дым огонь.
…Уехала Зинка с Ангелом в ту же ночь, и началась Зинкина походно-полицейская жизнь.
Пока Ангел и другие каратели были на акциях, она куховарила, а потом усаживалась у открытого окна и ждала их возвращения.
Команда Ангела все время передвигалась, кочевала из одного района в другой, оставляя после себя пепелища и виселицы. Зинка привыкла к такой жизни, к запаху крови и гари, и если в первые дни, когда видела избитых, изувеченных пытками людей, которых привозили с собой каратели, втихомолку плакала, то потом ожесточилась, застыла в равнодушии к чужой боли.
Вначале Ангел ей не особенно доверял, без присмотра не оставлял. Но она и не помышляла о побеге — куда? Зачем, если кровь, пролитая карателями, пятнала и ее жизнь?
Ангел как-то с восторгом рассказал, что у его приятеля в такой же летучей команде есть зверь-девка, любит из пулемета лично скашивать подлежащих экзекуции — установит пулемет поудобнее, ленту заправит и прошивает сразу десятки людей…
Зинка поняла, куда он клонит, с надрывом, истерично выкрикнула:
— Хватит того, что с тобой сплю! Лезешь в кровать — кровью от тебя несет, как от недорезанного борова! Хочешь, что бы я всю жизнь не отмылась?
Окна в комнате были открыты во двор, там вышагивал полицейский, охранявший заключенных, Зинка вопила так громко, что он с интересом задрал голову, прислушался. Ангел ловко, почти не отводя руку, двинул ее по физиономии, кровь закапала из расквашенного носа.
— Вот и ты в крови теперь, — удовлетворенно произнес Ангел.
Зинка снесла побои безропотно, Ангел больше к этой теме не возвращался. В тот вечер она была особенно заботливой, стянула с сожителя грязные сапоги, поставила к позднему ужину бутылку.
Как ни странно, но этот случай укрепил доверие Ангела к Зинке, он убедился, что податься ей некуда, да и не помышляет она об этом.
Шли дни, Зинка свыклась с мыслью, что она конченая, вокруг нее столько смертей, что, кажется, так будет всегда. И тут внезапно Красная Армия перешла в наступление, и побежали, покатились по разоренной земле гитлеровские части, а вместе с ними бургомистры, старосты, полицейские, каратели, переводчики… Какое-то время Зинка отступала вместе с командой Ангела, пока он ей не сказал:
— Все. Останавливайся, не катись за нами. Прикинься беженкой, пережди. Я тебя найду.
Она ушла из команды на рассвете. Ангел сам провел ее мимо часовых так, чтобы никто и не догадался, куда она подевалась. К восходу солнца Зинка уже вышла на широкий шлях и смешалась с людьми, которые брели неизвестно откуда и куда. Ей повезло — аусвайс, выписанный Ангелом, внушал немецким патрулям доверие. В родное село она не стала возвращаться — знала, что там ее ждет. Остановилась в небольшом местечке, адрес ей дал Ангел, он же и наказал:
— Сиди там и жди меня, я объявлюсь, как только потише станет.
Красная Армия взяла местечко с ходу, фронт быстро передвигался на Запад. Зинка уничтожила аусвайс, по своим настоящим документам устроилась на работу. И стала ждать. Но Ангел не появился в то время, и иногда она думала, а был ли он вообще, Ангел по имени Жора?
Именно этими словами Зинка неизменно заканчивала свой рассказ следователям о том, как ее попутал бес, то есть Ангел, и каким образом она потеряла его.
— Исчез тогда, в военное лихолетье, как сквозь землю провалился. То ли убили, а может, сбежал с фашистами.
Все могло случиться. Следователей во время ареста Зинки в 1947 году нельзя было упрекнуть в отсутствии интереса к Ангелу. Они все, что касалось этого карателя, тщательно отразили в документах. Но Зинка, во-первых, твердо стояла на том, что не знала, кто такой Ангел: ни его фамилия ей неизвестна, ни откуда он, как и где жил до войны. Жора… а мало ли людей с таким именем? Во-вторых, ее рассказ о том, что Ангел не явился в условленное место, подтверждался убедительным фактом: года через полтора после окончания войны она вернулась в родное село, прятаться от властей не стала, была арестована.
