Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему

— У меня просто в голове не укладывается, мистер Кэннинг, вы спасаете незнакомцу жизнь, проводите с ним ночь, а он исчезает еще до рассвета. Тем временем в вашем собственном доме насмерть забивают вашего друга.

У Пола Брэдли был лондонский адрес, Мартин вспомнил, как его записывала медсестра в «скорой», тот же самый адрес он указал в регистрационной книге отеля.

— Мы попросили Скотланд-Ярд его проверить, — сказал Сазерленд.

На кого-то он был похож, но Мартин не мог вспомнить, на кого именно. У него была сбивающая с толку манера улыбаться в самый неподходящий момент, поэтому Мартин, привыкший отвечать улыбкой на улыбку, обнаружил, что глупо скалится в ответ на высказывания вроде: «Мистеру Моуту размозжили череп тупым предметом».

Рядом с Сазерлендом сидела женщина-сержант. Она все время молчала, словно немая. На стене висело зеркало, и Мартин подумал, уж не прозрачное ли оно с другой стороны. Иначе зачем вешать зеркало в комнату для допросов. Кому-то в зазеркалье интересно смотреть, как он макает в чай свое арестантское печенье?

— Я его не выдумывал, — сказал Мартин.

— Мистер Кэннинг, в его существовании никто не сомневается, — педантично ответил Сазерленд; Мартину не хватало дружеского «Мартин», с которым обращался к нему суперинтендант Кэмбл, как к старому знакомому. — Он был участником дорожного происшествия, — продолжал Сазерленд. Он улыбнулся и выдержал заметную паузу, прежде чем закончить: — Того самого, в котором, по вашим словам, вы сами принимали участие.

— Так и было, — сказал Мартин. — Я давал показания.

— Инцидент был зарегистрирован вчера чуть позже полудня. Жертву — Пола Брэдли — доставили в Королевскую больницу с незначительной травмой головы, он же расписывался в регистрационной книге в «Четырех кланах». Вчера в течение дня его видели сотни людей, в его существовании сомнений нет. Проблема в том… — Еще одна выразительная пауза. Уголки его рта расползлись в улыбку. Старший инспектор Сазерленд заткнул бы за пояс Чеширского Кота. — Проблема, мистер Кэннинг, в том, что никто не помнит вас.

— Полиция брала у меня показания в больнице.

— А потом?

— Я был с Полом Брэдли.

В дверь постучали, вошел констебль и положил на стол перед молчаливой женщиной-сержантом листок бумаги. Она пробежала его глазами, сохраняя сфинксоподобное бесстрастие, и передала Сазерленду.

— Таинственный мистер Брэдли, — пробормотал тот.

— Он существует, — снова запротестовал Мартин. — Он расписался в книге отеля.

— А вы — нет, верно? — Он помахал листком перед Мартином. — Мы попросили Скотланд-Ярд проверить указанный Полом Брэдли адрес — оказалось, там гаражи. Таинственный мистер Брэдли лопнул как мыльный пузырь.

Хранившая молчание женщина-детектив вдруг наклонилась вперед и обратилась к Мартину участливым тоном врача или психотерапевта, будто хотела ему помочь:

— Мартин, вы с Ричардом Моутом были любовниками? У вас произошла стычка?

— Стычка?

— Ссора, которая вышла из-под контроля и перешла в рукоприкладство? Он приревновал вас, потому что вы ушли в отель с другим мужчиной?

— Ничего подобного. Ничего подобного!

Он снял очки и потер глаза. Когда же ему перестанут задавать вопросы?

— Давайте я вам помогу, — дружелюбно предложил инспектор Сазерленд. — У вас была любовь втроем, и это плохо кончилось.

Родители Ричарда Моута приезжали на опознание сына из Милтон-Кинса, что на юге Англии. В репертуаре Ричарда был приличный запас анекдотов о родителях, их политических и религиозных убеждениях и дурном вкусе. Но ничто из того, что он говорил о них со сцены, не подходило к убитой горем, растерянной супружеской паре, скорбящей в полицейском морге. Опознание тела стало для полиции красной тряпкой. Желая уберечь Моутов от ужасного зрелища останков сына, они еще больше запутали дело, показав им остановившийся «Ролекс», позаимствованный у Мартина. Они разрыдались от облегчения, потому что «у Ричарда таких часов точно не было».

Часы показали Мартину, и он подтвердил, что они принадлежат ему (на стекле была трещина, и он попытался представить, как она там появилась), и мистер Моут воскликнул: «Вот, вы видите!» — указывая на Мартина, словно получив доказательство, что трупом был тот, а не их сын. Ричард Моут присвоил себе все его вещи, даже его личность.

— Мы можем подождать запись зубной формулы, — пробормотал Сазерленд Мартину, — но это займет время, а все и так слишком… запутано.

Мартин понял, что его просят о поступке, и не видел способов отказаться. Будь мужчиной. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Кроткие унаследуют землю.[94] Он хотел произвести на Сазерленда хорошее впечатление, поэтому после основательной подготовки — «У вас может быть шок» и «Повреждения выглядят очень неприятно» — его отвели в маленькую комнату, где запах антисептика смешивался с чем-то сладковато-тошнотворным и где под белой простыней покоились останки Ричарда Моута. Они выглядели не лучше и не хуже, чем он себе представлял. Просто неестественно, словно Ричарда загримировали под роль в кино. Мартину вспомнился клип Майкла Джексона «Триллер», но это определенно был Ричард. Никаких сомнений. Мартин ждал, что его охватит ужас, что он упадет в обморок или его вырвет, но ничего этого не произошло, он просто почувствовал благодарность за то, что под простыней лежал Ричард, а не он сам. В конце концов, с ним случались вещи похуже, чем лицезрение трупа Ричарда Моута.

— Не было бы счастья, — изрек Сазерленд.

— Не понимаю, кто решил, что я — Ричард Моут? Кто решил, что Ричард Моут — это я? — Все зависело от того, с какой стороны посмотреть.

— Думаю, это был ваш брат, мистер Кэннинг.

— Мой брат?

Его родной брат принял за него другого человека? Превосходное доказательство отсутствия между ними родственной близости.

Сазерленд похлопал себя по запястью, и Мартин подумал, что это какой-то масонский жест, но тот сказал:

— Часы, мы показали ему ваши часы. Опознание было неофициальным, мы бы все равно докопались до истины.

— Мне нужно ему позвонить.

— Да уж.

Разговор получился странным («Крис, я жив, полиция ошиблась») и натянутым. Кристофер еще не доехал до дома.

— Я проезжаю Хэддингтон, — сказал он, будто это имело какое-то отношение к теме разговора. — Минуту, гарнитуру подключу.

Последовала возня, ругань — похоже, Кристофер уронил телефон, — шорох, и наконец:

— А то еще какой-нибудь сраный коп прицепится.

Интересно, слышал ли это Сазерленд, который сидел по другую сторону стола?

Дальше Кристофер выдал весь спектр эмоций: недоверие, шок, разочарование, — увенчав все раздраженным: «Блядь, Мартин, ну ты даешь», — словно тот жестоко его разыграл. Мартин полагал, что за пару часов смакования утраты его брат привыкал к мысли, что на следующие семьдесят лет станет владельцем его авторских прав, не говоря уже о доме в Мёрчистоне.

Слава богу, что никто не позвонил их матери в Истборн. Он попытался представить, как бы она отреагировала на его смерть. Скорее всего, без особых эмоций.

Анонимный штатский сотрудник снова вышел на связь, и Клэр закатила глаза, услышав, что номер в отеле ему до сих пор не нашли.

— Казалось бы, — сказала она, и эта фраза определенно не нуждалась в концовке.

Мартин вздохнул:

— По-моему, я знаю, где точно будет свободный номер.

— Как все запуталось, да? — Клэр было весело. — Знаете, про вас напечатали в газетах. Про вашу смерть.

— Про мою смерть, — эхом повторил Мартин.

Про смерть объявляют. Про убийство заявляют. Словно колдун наложил на него проклятие, приговорив к невидимости или смерти. Разве не так? Колдун предрекает вам смерть, и вы умираете — скорее от внушения, чем от его способности наводить порчу, но главное — результат.

Мартин попросил Клэр остановиться у киоска на Джордж-стрит — если езда в полицейской машине и имела преимущество, так это то, что они могли остановиться где вздумается.

— «Убит местный писатель», — прочел он ей заголовок из «Ивнинг ньюс», забравшись обратно в машину. Слухи о моей смерти сильно преувеличены.

— Ну да, — озадаченно сказала она, — потому что на самом деле вы живы, верно?

— Да, верно, — согласился он.

Под заголовком была фотография — нечеткий любительский снимок, которого Мартин не мог вспомнить и не понимал, откуда он вообще взялся.

Светофор вынудил их остановиться у Зала собраний, где на афише праздничного бенефиса в пользу Международной амнистии еще значилось имя Ричарда Моута — мелким шрифтом, почти в самом низу.