Евгений Титаренко - Никодимово озеро
— И Николай?.. — уточнил Сергей.
— И Николай! — вызывающе подтвердила Галина. — Уходил ненадолго, потом вернулся, — неожиданно добавила она, глянув на Лешку.
— Когда уходил?
— С вечера, часов в двенадцать, если вас это интересует!
— Интересует… — подтвердил Сергей и замолчал, в раздумье глядя на Лешку.
— Ну! Чего же ты?! — потребовал Лешка.
— Ничего, все правильно, — ответил Сергей.
— Ты… Ты брось мне! — выкрикнул Лешка, приподнимаясь от подушек. — В этих делах не темни! Она вот! — Он показал на Галину. — Не проглатывай, что хочешь сказать!
— А мне больше нечего сказать, — с нарочитой небрежностью ответил Сергей. — Я узнал все, что хотел, надо теперь подумать.
Небрежничал он для Лешки. На самом деле ответы Галины внесли определенную сумятицу в его представление событий. Она утверждает, что Николай был в доме, когда Сергей стоял под окном. Это совпадало с его догадками. Но зачем она персонально для Лешки заметила, что около двенадцати часов, то есть именно в то время, когда работали копальщики, — Николай уходил из дому? Если копальщики были из ее компании — Лешка уже знает о них. Но почему тогда их оказалось двое? Где был третий? Дежурил около велосипедов? Или Костя и Анатолий Леонидович оставались дома, а Николай ходил на пепелище с кем-то другим? Тогда Галине незачем было подчеркивать лишний раз его кратковременное отсутствие…
Нахальство Сергея взбесило Лешку.
— Ты гад после этого! Ты помнишь, что клепал на нее? Помнишь?! А теперь — думать! Думать надо было до того, как оскорблять!
— Я думаю не об этом, — сказал Сергей. — Я думаю, кто той ночью мотал в Никодимовку, — она права: около двенадцати или часу — как это дело оформлялось…
Лешка сел, обхватив руками сетку кровати.
— Ты мне голову не морочь! Ты на нее клепал! Ты к чему мне говорил про ту ночь?
— Я не отказываюсь от того, что творил. — Сергей стоял, облокотившись о спинку кровати. Теперь выпрямился. — Могу доказать.
Она долго смотрела своими расширенными глазами в его глаза. И когда увяла ее самоуверенность, когда на смену ей пришел обыкновенный человеческий страх перед непонятным, а потому вдвойне опасным врагом, Сергею стало жалко ее. Он подавил в себе это чувство, но понял теперь Алену с ее неуместной жалостью.
А Лешка во время непонятной для него паузы распахнул рубаху и сгреб в пятерню медальон, готовый сорвать его. Чертовски противным показался Сергею этот заведомо театральный жест.
Галина повернулась к больному.
— Пусть он уйдет, Леша!
— Я бы хотел поприсутствовать… — заметил Сергей, как на школьном собрании.
— Говори при нем! — потребовал Лешка.
— Нет! — выкрикнула Галина. И что-то в голосе ее, в решительном выражении лица подсказало Сергею, что отныне командует уже она. С невеселой усмешкой подумал, что мало-помалу все становится на свои места, и уже не Лешку спросил, а Галину:
— Так я пойду?
Галина сверкнула на него глазами.
— Иди! Гад ты ползучий! — сказал Лешка ему в спину.
И пока он закрывал дверь, пока уходил по коридору — из палаты не донеслось ни звука.
* * *Алена прогуливалась в стороне кедровника, и Сергей мысленно одобрил ее за это. Не хотелось идти сейчас в дом тетки Натальи, разговаривать с преуспевающим стоматологом, с Анастасией Владимировной, а может быть, и с Лешкиной матерью…
Алена подождала его. Сергей показал на кедровник: «Пошли туда…» Она пристроилась идти рядом.
Было бы нечестно с его стороны молчать и на этот раз, когда Алена почти сопровождала его в непредугаданном визите.
— Я теперь тоже не знаю, что еще делать, — сказал Сергей.
Она помедлила, глядя в зеленые кедры на опушке.
— Зачем он звал тебя?
Сергей куснул губы, не зная, как потуманней изложить ей эту щекотливую тему. Но туманные формулировки не годились на этот раз.
— Хотел, чтобы я при нем доказал… и при ней, что у них там с Николаем…
— А ты говорил ему?
— Говорил…
— Зачем? — осторожно спросила Алена.
— Так надо, Алена! Надо… Сейчас не до… либеральничанья! — Она кивнула, не глядя на него.
— Доказал?..
— Нет, — коротко ответил Сергей. — Она не дала… — И на всякий случай добавил: — Вытурила.
Алена переплела у груди свои гуттаперчевые пальцы, выгнула их. Вздохнула.
Кедровник встретил их завораживающей полуденной тишиной. На опушке, несколько особняком, росли кряжистые, широколапые и толстостволые кедры, глубже в лес кроны их становились уже и бок о бок тянулись высоко к небу. Зимой, во время занятий, когда вдруг вспоминалась Никодимовка, чаще всего вспоминался кедровник. Можно бы на закате разжечь костер у медвежьего лабаза и печь клейкие смолистые шишки. Орехи еще наливаются — как молоко, но запаху достало бы на километры вокруг… А потом, когда вместе с короткими сумерками угаснет костер, плыть бы на чуткой «Наяде» по темному Никодимову озеру и угадывать случайные звуки издалека: то звякнет уключина у Кирасировки, то гукнет филин, то где-то не вовремя заскрипит журавль…
— Что будем делать, Сережка?
— Не знаю, — повторил Сергей.
Алена с горечью, адресуясь в пространство, сказала:
— А ведь надо что-то предпринимать!
— Это, может быть, нечестно… Не по-мужски, что ли… — Сергей замялся. — Но я уж не знаю. Пойди к нему еще ты, поговори, если можешь.
— Один раз мы уже говорили… — сказала Алена, Сергей пнул трухлявое бревно подо мхом. — Но я пойду, попробую еще. Что мне сказать?
— Скажи, что на его месте сейчас только одно: пойти куда следует самому и обо всем рассказать. Обо всем; что он знает!
— Ты не представляешь, как это трудно…
— Представляю, — сказал Сергей. — Но у нас нет другого выхода, Аленка! — Он редко называл ее так, и она посмотрела на него.
— Ты иногда бываешь добрым-добрым, Сережка…
— Я с тобой всегда добрый, — огрызнулся Сергей.
— Нет, не всегда… — возразила Алена.
Остановились неподалеку от опушки, откуда еще можно было видеть и больницу, и дом Натальи внизу.
— Что между вами было, Сережка?..
— Было?.. — Сергей понял, о чем она. Посмотрел ей в лицо. — Лешка считает… что я в своих интересах копаю под него.
— Какой ужас… Какой ужас! — повторила. Алена, машинально сплетая пальцы. — Даже руки задрожали!.. Сережка, он не знает, что говорит! Ты не подумай, слышишь?! — Она подергала его за рукав.
Сергей отстранился.
— Ничего я не думаю…
— И не озлобляйся, пожалуйста! — попросила она.
— Злости на него у меня нет.
— А на меня, Сережка?
― На тебя я и злиться не умею!
Алена повторила:
— Какой ужас…
Она снова переплела гибкие пальцы и замолчала, потому что из больницы в легоньком сером сарафанчике вышла Галина. И пока она торопливыми шажками переходила через дорогу, оба молчали. Потом Алена посмотрела на Сергея. Ему было и неприятно и стыдно отправлять ее на это заранее бесполезное дело.
— Подожди меня здесь, ладно? — сказала Алена.
Сергей не ответил. А когда она ушла, он почувствовал себя жалким.
* * *Судя по всему, разговор между Галиной и Лешкой был нелицеприятным. Лешка сидел, прислонясь к подушкам, растерзанный, со взъерошенными волосами. Тяжело дышал. Фланелевая пижама, соскользнув со спинки, валялась, мятая, в его ногах. А на полу, у окна, поблескивал, отбрасывая в угол яркие желтые лучики, крохотный, плоский, овальной или каплеобразной формы медальон. И это было первое, что бросилось в глаза Алене, когда она вошла в палату. Она задержалась у входа, и Лешка, проследив за ее взглядом, стал тоже глядеть на медальон в углу. Потом спросил:
— Зачем пришла? — Алена шагнула к окну, чтобы подобрать красивую Лешкину игрушку, он удержал ее: — Не тронь!
Алена остановилась. Взяла пижаму с кровати, молча уложила на табурет. Потом, стараясь не помять белья, присела на уголок свободной кровати, против Лешки.
— Что тут у тебя?.. — Она не договорила.
— Пришла, как все, мотать из меня душу?
Алена моргнула, пряча в коленках сомкнутые ладони.
— Нет… Я, Лешка, не умею мотать. Пришла поговорить с тобой.
Лешка поколебался в непонятном раздумье. Поправил рубашку на груди, спросил:
— Ты вместе с Серегой шлендала по моим следам?
— Не всегда, — сказала Алена.
— Что вы разнюхали? — Поправился, чтобы смягчить вопрос: — Что вы знаете обо мне?
— Я ничего не знаю, — сказала Алена. — Только приблизительно. Сережка не посвящает меня в эти дела. Считает, что есть основания… А я не имею права сказать, что он ошибается!
Лешка не обратил внимания на ее последнюю фразу. Лицо его в разговоре с Аленой опять приобрело решительное выражение, в чуть приспущенных уголках губ залегли упрямые складки.
