Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ
Рябцев на минуту задумался, а потом усмехнулся и покрутил головой.
- Чепуха. Даже если этот мифический дневник существует, из этого вовсе не следует, что Быков действовал в одиночку| И то, что имя Забродова внесено в список намеченных жертв, говорит лишь о давно назревавшем конфликте. Быков ведь и пытался его убить, это показала Климова. Так что Быкова Забродов застрелил, возможно, в целях самозащиты... и правильно сделал, таких и надо убивать. Но это не освобождает его от ответственности за ранее совершенные преступления. Та же Климова дала показания, из которых прямо следует, что Забродов и Быков были сообщниками. Вкупе с обнаруженными на квартире Забродова уликами это доказывает его виновность. И я не понимаю, товарищ полковник, как вы могли связаться с этим отребьем. Неужели вы ему поверили? Завтра Климова подпишет свои показания, и вам все станет ясно...
- Блестящая речь, - сказал Сорокин. - Тебе бы прокурором работать, в суде выступать, а ты тут штаны просиживаешь. Не подпишет Климова показания, даже не надейся. А вот те два сержанта, которых ты послал в Тушино, я думаю, уже утром начнут выдавать на-гора весьма интересную информацию. Тот, что постарше, может быть, и поломается для порядка, а с молодым, я думаю, проблем не будет.
Рябцев начал стремительно бледнеть. Он затравленно бегал глазами по сторонам, все время натыкаясь на улыбающееся лицо Забродова. Эта улыбка не сулила ничего хорошего.
- Подумай, Рябцев, - сказал Сорокин. - Адрес дачи Северцева нам твой Ковалев уже дал. Не скажешь, где Климова - сами найдем. Шкуру надо спасать, Рябцев.
- Уговорили, - прохрипел полинявший капитан, утирая разом вспотевший л06- Пропади оно все пропадом! Можете оформлять явку с повинной.
- Некогда нам с тобой сейчас возиться, - отмахнулся Сорокин. - Сдадим тебя дежурному, посидишь до утра в камере и изложишь все в письменном виде. Так где Климова?
- На даче у Северцева. Только вряд ли вы ее достанете.
- Это мы уже слыхали. Северцев там?
- Нет его. К утру должен появиться.
- Ладно, пошли.
- Стоп, полковник, - вмешался Илларион. - Не надо сажать капитана в камеру. Это еще успеется. Капитан поедет с нами.
- Куда это я поеду? - вскинулся Рябцев.
- К хозяину, - сказал Илларион. - Я думаю, он будет счастлив узнать, что ты самолично изловил Забродова.
- Не поеду, - уперся Рябцев. - Лучше сразу пристрелите.
- Поедешь, - сказал Илларион. - Вопрос только в том, впустят нас в ворота или нам придется брать их штурмом. Если будем штурмовать, я понесу тебя вместо щита. Как тебе такая перспектива? Майором тебе все равно уже не стать, зато умрешь, как герой. Погиб при задержании особо опасного преступника - это звучит гордо, а?
- Что ты задумал, Илларион? - спросил Мещеряков.
- Всю жизнь одно и то же: "что ты задумал, Илларион, что ты задумал, Илларион". Я задумал вытащить Климову - нечего ей там сидеть. То, что им не удалось взять ее сына, для нее лично ничего не меняет. Скорее, наоборот, - как только приедет Северцев, за нее возьмутся по-настоящему.
- Она хоть красивая?
- Весьма и весьма. Вот капитан не даст соврать, - кивнул Илларион в сторону Рябцева, который, понурившись, сидел у стола.
- Я мог бы и не спрашивать, - вздохнул Андрей. - Ты почему-то даже случайно с некрасивыми женщинами не знакомишься.
- Это потому, что женщины красивы все без исключения, - назидательно произнес Илларион. - Просто в моем присутствии их скрытая красота проявляется, расцветает и становится заметной...
- По контрасту, видимо, - предположил Мещеряков.
- Видимо, - не стал спорить Забродов. - Давай-ка, полковник, звони в казарму.
Мещеряков вздохнул, пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер.
- Дежурный? Ты, Савельев? Полковник Мещеряков тебя беспокоит.
- И тебе того же. Слушай, Савельев, подними-ка по тревоге третий взвод...
- Надо, Савельев.
- А моего приказа тебе мало?
- Что значит - не могу?
- Подожди, Андрей, - сказал Илларион, мягко отбирая у полковника трубку. Дай-ка я попробую.
Мещеряков сунул ему трубку и возмущенно повернулся к Сорокину.
- Совершенно от рук отбились, - пожаловался он.
- Его тоже можно понять, - сочувственно сказал Сорокин. Илларион махнул на них рукой, чтобы замолчали, и сказал в трубку:
- Савельев, привет. Это Забродов.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - сказал невидимый Савельев.
- Петя, у нас тут с полковником возникла одна проблема. Надо бы помочь.
- Если надо, сделаем, Илларион. А что за проблема?
- Да ерунда. Хотим к товарищу в гости зайти, а он не пускает. Ты пришли кого-нибудь, если не трудно.
- Взвода хватит?
- Петя, я же не собираюсь захватывать власть в стране. Десяти добровольцев вполне достаточно...
- Куда прислать?
Илларион продиктовал адрес дачи Северцева.
- Только, Петя, пусть оденутся в гражданское. Ни к чему нашу фирму в это дело впутывать. Автоматы, гранаты - это все пусть полежит до лучших времен. Пистолеты можешь выдать на всякий случай. И пусть прямо к дому не подъезжают, а подождут где-нибудь в сторонке. Я их проинструктирую.
- Хорошо, Илларион. Когда нужны люди?
- Прямо сейчас. Спасибо, Петя.
- Не за что. Я тебе свой должок еще долго буду выплачивать.
Илларион положил трубку.
- Поехали, - сказал он. - Надо успеть до возвращения Северцева. К разговору с ним я еще не готов. Кстати, Рябцев, - повернулся он к капитану, - раз уж у нас теперь взаимная любовь, может быть, ты просветишь нас насчет Алехина?
- Какого еще Алехина?
- Того, который ехал к генералу Рахлину, да так и не доехал?
- Про него ничего не знаю. Слышал, что охотились за каким-то курьером. Машину искали недалеко от генеральской дачи.
- Нашли?
- Нашли. В болоте она утонула. Доставать не стали - пускай, мол, там и лежит.
Илларион многозначительно посмотрел на полковников. Сорокин поаплодировал, а Мещеряков пожал плечами: он видел и не такое и привык к тому, что Илларион ошибается редко. Конвоируя понурого Рябцева, они покинули кабинет и по гулкому полутемному коридору направились к лестнице.
Глава 10
Дача стояла особняком, словно сторонясь неказистых соседей. Примерно в полукилометре от нее разбитая грунтовка вдруг, безо всякого перехода, превращалась в полосу идеально гладкого асфальта, плавно огибавшую невысокие подмосковные холмы, поросшие светлым березовым лесом. Оставив позади дачный поселок и обогнув очередной круглый пригорок, можно было увидеть сквозь частокол березовых стволов серые бетонные плиты монументального, построенного на века забора и выкрашенные в глухой черный цвет железные ворота с калиткой и смотровой амбразурой. Человек, обладающий определенным складом ума, непременно отметил бы, что из амбразуры открывается не только прекрасный вид на подъездную дорогу, но и весьма обширный сектор обстрела.
Над забором виднелась только красная черепичная крыша. Была она двускатной, и в форме ее можно было легко уловить сильный готический акцент, намекавший на вполне осознанное стремление обитателя этого райского местечка со временем переселиться в настоящий замок. По большому счету, место это отличалось от замка не слишком сильно, в чем сразу убеждался всякий, кому посчастливилось проникнуть на территорию поместья - назвать все это дачей как-то не поворачивался язык.
Все эти красоты сейчас нельзя было разглядеть: на лоне природы было темно, как в угольном мешке, лишь на востоке небо начинало неуверенно сереть, а вблизи дачи глаза слепил свет установленных на крыше прожекторов, освещавших периметр трехметровой стены с пропущенной поверху колючей проволокой.
Белые "жигули" шестой модели остановились там, где грунтовка кончалась, словно отсеченная ножом, и начинался асфальт. На правой обочине дороги, ярко освещенный фарами "шестерки", стоял, слегка накренившись, мебельный фургон, неизвестно какими судьбами занесенный в самый глухой ночной час в эти малолюдные места. Задняя стенка фургона была так густо залеплена грязью, что тому, кто вознамерился бы узнать номер автомобиля, пришлось бы, пожалуй, вооружиться лопатой. Вокруг призрачно белели стволы берез. Ветви их свисали вниз, касаясь крыши фургона, и слегка поглаживали пыльные борта, когда насыщенный запахами летней ночи ветерок шевелил их, заставляя трепетать зубчатые листья.
Мужчина, сидевший за рулем "шестерки", два раза мигнул фарами и погасил их совсем. В кабине мебельного фургона открылась дверца, и оттуда выпрыгнул водитель. Был он молод, коренаст и коротко стрижен, а под белой футболкой даже в темноте легко угадывались рельефные бугры мышц. Шагая, несмотря на внушающую уважение комплекцию, легко и даже грациозно, он подошел к легковушке. Водитель вышел ему навстречу, и они обменялись рукопожатием.
После этого, по-прежнему не говоря ни слова, они подошли к заднему борту фургона, и тот, что был помоложе, открыл дверь. В тускло освещенном кузове сидели десять человек, чем-то неуловимо похожих друг на друга и на водителя фургона. Некоторые дремали, кто-то курил, пуская дым в отдушину под потолком. Когда дверь открылась, дремавшие моментально открыли глаза, а тот, что курил, придавил окурок каблуком. Десять внимательных лиц повернулись к пришедшим, и десять пар глаз уставились на них.
