Большая Суета - Ислам Иманалиевич Ханипаев
– Ты мыслишь стереотипно. Тебе не говорили?
– Да, я такой. Люблю мыслить, – довольно согласился сержант, указав на свою голову. Шамиль покачал головой и открыл сумку. Наверху лежал разводной ключ и под ним еще пара инструментов, а потом черный пакет, который внимательные и ответственные полицейские сочли бы подозрительным. Но это был не совсем тот случай. По крайней мере второй полицейский постеснялся озвучить мысли по поводу содержимого подозрительного пакета.
– Инструменты.
– И что вы тут делаете, уважаемый, с инструментами?
– Трубы чиню. Ремонт в другом конце парка видел?
– Видел.
– Это наша бригада.
– Хм-м… – выразил сомнения сержант.
Второй было собрался опять что-то шепнуть, но вмешался Шамиль:
– Хватит уже шептаться!
– Он стеснительный! – вступился за коллегу сержант.
– Со мной всё? – спросил Шамиль, теряя терпение.
– С тобой всё. Или не всё. Или… – Так и не сумев подобрать эффектного окончания их диалога, сержант Зулпукаров с коллегой развернулись и ушли.
Минут через пятнадцать Шамиль утратил остатки терпения. Он встал со скамейки и собрался было начать еще один согревающий круг по парку, как вдруг свет в избушке погас. По отвесной лестнице спустились последние гости смотровой, а за ними и администратор. Он натянул цепь на ограждение так, чтобы помешать, насколько это было возможно, желающим забраться по лестнице наверх, щелкнул замком и для самых непонятливых накинул на цепь табличку «ЗАКРЫТО». И ушел.
Шамиль к непонятливым не относился, но табличку все равно проигнорировал. В принципе он мог бы и не портить госимущество в виде замка и цепочки, ведь это была так себе преграда, но, вероятно, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он тем самым разводным ключом сломал замок. Коротко обратившись к небу со словами, что вверяет Создателю свою судьбу, Шамиль полез по семидесяти ступенькам наверх с целью узурпации избушки, а вместе с ней и Большой Суеты.
Глава 5
29 декабря Валерии Занозьевой
Последние четырнадцать лет Валерия просыпалась в одно и то же время. Это были неизменные 5:17. Она могла и не ставить будильник, но ставила. Ей было важно проснуться в это время, под конкретную мелодию будильника. Ту, что любил ее покойный муж.
В 5:17 Иса Исаевич еще спал беспокойным сном, а Шамиль готовил нечто взрывоопасное, что станет потом содержимым черного пакета, который внимательные и ответственные полицейские сочли бы чрезвычайно подозрительным.
Умывшись, Валерия добросовестно принялась за зарядку. Пару лет назад ее поясница начала стрелять, и это привело к грустной мысли, что старость все же берет свое. Но ведь не в пятьдесят три! С этим Валерия смириться не могла. Она вообще мало с чем мирилась и посему, дождавшись трех утренних доказательных просыпаний с болью в спине, записалась на йогу. В течение недели разобравшись, что, куда и как сгибать, растягивать и скручивать, она выписалась обратно. И последние годы ее утренняя зарядка неизменно длилась сорок пять минут, после чего она чувствовала себя боевой машиной (которой, по мнению множества дагестанцев, в основном мужчин, и была). Кстати, боль в пояснице, как и большинство преград, перед Валерией Занозьевой отступила.
В этот раз вместо двух кружек кофе Валерия приняла в себя три и тем самым нарушила привычный утренний ход вещей, чего не делала очень давно. Так давно, что почти никогда. Но то, что она планировала совершить сегодня, тоже нельзя было назвать привычным.
Из-за боевого характера в детстве Валерию принимали за мальчика. Она росла в приемной семье, где у нее было еще три младших брата. Они жили в русской деревушке на севере Дагестана. Затем переехали в Кизляр и разбежались кто куда. Последние тридцать лет Валерия жила в Махачкале. И больше двадцати из них – одна.
В детстве они с братьями часто играли в войнушку. Делали из веток ружья, автоматы и пистолеты. Бегали друг за другом со всякими «пах-пах-пах», причем побеждала всегда она. Не потому, что была старшей, и не потому, что была самой умелой в обращении с веточным оружием. Просто по-другому и быть не могло. Победа или поражение – это вопрос веры. Она всегда, с самого детства, верила в свою победу в любом состязании. И всегда побеждала. И на беговой площадке, и за школьной партой. И в драках, что уж от греха таить. Валерия Занозьева всегда шла за победой. И кровью врагов. По крайней мере так считали все, кто был с ней знаком.
А еще в детстве она любила поезда. Пассажирские, междугородные, длинные, как сама жизнь, что тянулась в этих поездах через бесконечные вагоны. Ее мама работала в кассе на вокзале Кизляра. Валерия много часов провела на перроне, разглядывая пассажиров. Там была жизнь. Не в поездах. Точнее, не только в них. Жизнь была в рельсах. Жизнь была там, откуда приехал поезд и куда ехал. В пассажирах. Светлых и смуглых; гладких, как листья айвы, которые было жалко срывать с веток, предназначенных стать орудием войнушки, и изрезанных морщинами; одетых в белоснежные рубашки, с иголочки, и в маслянистые дырявые и давно уже не белые майки.
В 8:00 Валерия вышла из дома с мыслями о муже и поездах. Как уже было сказано ранее, она никогда не проигрывала. Кроме одного раза, но то был особый случай, когда ей пришлось просто отступить. В этот день в 8:37 она отступила во второй раз, не смогла сделать задуманное и сдалась. Презирая себя за это, Валерия пошла в сторону железной дороги.
От деревушки, в которой она жила до десяти лет, до Кизляра было три с половиной километра. Если идти вдоль железной дороги, то можно сократить почти километр. В деревне не было библиотеки, но в Кизляре была. И поэтому Валерия и еще с десяток деревенских детей шли футбольной командой в город. Брали интересующие книжки и возвращались обратно. Все, кроме нее, шли строго-настрого вдоль дороги. Валерия же шла вдоль другой дороги – железной. Она не боялась летом змей, а зимой голодных бездомных собак. Рельсы успокаивали ее с детства. И поэтому, после того как у нее не получилось сделать задуманное, она решила пройтись по железной дороге (а та была проложена вдоль прибрежной части Махачкалы) – и шла довольно долго. Поезда и жизнь в них, за ними и перед ними проносились рядом с ней. Валерия некоторое время смотрела на море, думая о том, что она хотела, но не сделала. Вернувшись в центр города, она подошла к парку, издалека посмотрела на коричневую шапку Большой Суеты, которая упрямо отказывалась избавляться от сухих листьев, несмотря на довольно ветреный декабрь. Обозвала крепким словцом всех, кто был причастен к планирующемуся уничтожению бука.
Неподалеку, через дорогу, стоял знакомый ей активист Шамиль. Он задумчиво замер, будто планировал броситься под колеса. Она откровенно не переваривала его за вспыльчивость, за нежелание вести разговор через призму светских взглядов (Шамилю действительно было тяжело удержаться от религиозного морализаторства), но его трагедия заставила их на время отложить топор войны. Точнее, периодически они устраивали перестрелку в комментариях под постами в соцсетях и почти никогда не сходились во мнениях, но, будучи людьми цивилизованными, уважали друг друга. И все же о том, чтобы поздороваться при случайной встрече на улице, речи не шло. Поэтому она предпочла бы не сталкиваться с ним. Однако мысль, что этот грубоватый парень может через мгновение оказаться под колесами машины, не давала ей покоя. Решившись, Валерия направилась в его сторону, чтобы просто дать понять, что есть знакомый человек, который видит его, и если он задумал что плохое, то пусть постыдится перед ней сделать этот шаг. Они оба понимали, в каком положении он находится. Десятая часть республики, следившая за его судьбой, это понимала, ведь его судебная Санта-Барбара растянулась уже на год, и все шло к неутешительному финалу. А значит, суицид всеми был бы воспринят как капитуляция перед безжалостной машиной власти. Этого Валерия допустить не могла. Правда, парень вроде религиозный, а в таком случае о суициде речи
