Последний ребенок - Джон Харт
Надо бежать.
— Эй, Джонни. Как дела?
Волосы у него были длиннее, чем помнилось Джонни, — каштановые, под цвет глаз, пронизанные недавно появившимися серебряными нитями. Спускаясь на воротник нечесаными космами, они слегка закручивались. Лицо осунулось, и какой-то частью сознания Джонни понял, что и с ним минувший год обошелся неласково. При всей своей огромности коп выглядел как будто придавленным, но поскольку таким же представлялся Джонни весь мир, наверняка он сказать бы не мог. Голос полицейского был глубокий, участливый, и вместе с ним нахлынуло столько плохих воспоминаний, что на мгновение Джонни как будто сковало. Коп подошел ближе; лицо выражало ту же задумчивость, которую Джонни видел так часто, ту же мягкую озабоченность. В нем было что-то располагающее, ему хотелось верить, но он же был одним из тех, кто допустил, чтобы Алисса исчезла. Одним из тех, кто потерял ее.
— Все хорошо, — сказал он. — Ну вы же знаете. Держусь.
Коп посмотрел на часы, потом на Джонни, его замызганную одежду, черные растрепанные волосы. Без двадцати семь, школьный день.
— От отца ничего?
— Ничего. — Джонни вдруг смутился, но попытался это скрыть. — Ни слова.
— Жаль.
Неловкий момент затягивался, но коп оставался на месте. Карие глаза не отпускали, и вблизи он выглядел таким же большим и спокойным, как и тогда, когда впервые пришел в их дом. Но то осталось в другой памяти, а теперь Джонни смотрел прямо перед собой и видел толстое запястье и чистые тупые ногти.
— Одно письмо мама получила. Сказала, что он в Чикаго и, может быть, собирается в Калифорнию. — Голос дрогнул, взгляд соскользнул с руки на пол. — Он вернется, — уверенно добавил Джонни.
Коп кивнул и отвернулся. Спенсер Мерримон ушел через две недели после исчезновения дочери. Не выдержал боли. Не выдержал бремени вины. Жена не позволяла ему забыть, что в тот день он должен был забрать девочку, и тогда, если б только он сделал то, что полагалось, Алиссе не пришлось бы идти одной по дороге в сумерках.
— Он не виноват, — сказал Джонни.
— Я и не говорил, что виноват.
— Он работал. Забыл про время. Он не виноват.
— Ошибки случаются у каждого, сынок. У всех до единого. Твой отец — хороший человек. Не сомневайся в этом.
— Я и не сомневаюсь. — Джонни возмущенно вспыхнул.
— Хорошо.
— И никогда ничего такого не подумаю. — Джонни почувствовал, как отливает от лица кровь. Он уже не помнил, когда в последний раз так долго разговаривал с взрослым, но было в этом полицейском что-то особенное. Старый, конечно, лет сорок, но не торопится и не подгоняет, лицо теплое, располагающее и вроде бы без притворства, без расчета обмануть, втереться в доверие. Глаза всегда спокойные, не бегают. В глубине души Джонни даже надеялся, что и коп он неплохой, и сделает все как надо; но прошел год, а сестра так и не вернулась. Теперь у Джонни появились иные заботы, и никаким другом этот полицейский являться не мог.
Была служба соцобеспечения, которая только и ждала подходящего повода; были дела, которые делал он сам, места, куда ходил, когда прогуливал школьные занятия, рискованные предприятия, за которые он брался, выскальзывая из дома после полуночи. Если б коп узнал, чем занимается Джонни, ему пришлось бы принимать какие-то меры. Приемные семьи. Суды. При желании он смог бы его остановить.
— Как твоя мама? — спросил полицейский, все еще держа руку на тележке.
— Устает. У нее волчанка[7]. Поэтому быстро устает.
Полицейский нахмурился.
— В прошлый раз, когда я нашел тебя здесь, ты сказал, что у нее болезнь Лайма[8].
Так оно и было.
— Нет, я сказал, что у нее волчанка.
Лицо копа смягчилось, он убрал руку с тележки.
— Есть люди, они хотят помочь. Те, которые понимают.
Джонни вдруг разозлился. Никто ничего не понимал, и помощи никто не предлагал. Никогда.
— Ей просто нездоровится. Просто переутомилась.
Полицейский отвернулся, чтобы не слушать ложь, но его лицо осталось печальным, а взгляд упал на пузырек с аспирином и томатный сок. Судя по тому, на чем задержались его глаза, коп побольше многих знал и о пьяницах, и о наркоманах.
— Ты не один, кому больно, Джонни. Не один.
— И одного хватает.
Коп глубоко вздохнул, достал карточку из нагрудного кармана рубашки, написал телефонный номер на обратной ее стороне и протянул мальчику.
— Если что-то понадобится. В любое время дня и ночи. Я серьезно.
Джонни коротко взглянул на карточку и сунул ее в карман джинсов.
— Мы в порядке. — Он толкнул тележку, но полицейский опустил руку на его плечо.
— Если он еще раз тебя ударит… Тебя или твою мать…
Мальчишка напрягся и дернул плечом.
— Мы в порядке, — повторил он. — Я сам справлюсь.
С замиранием сердца — а вдруг коп остановит, станет задавать вопросы или вызовет женщину с суровым лицом из службы соцобеспечения — Джонни протиснулся мимо полицейского. Тележка зацепила прилавок возле кассы, и толстуха на продавленном стуле посмотрела на него сверху вниз. В магазине она работала недавно, и в ее лице Джонни увидел вопрос. Ему уже исполнилось тринадцать, но больше десяти никто не давал. Он достал из кармана и положил на конвейерную ленту сотенную.
— Можно, пожалуйста, побыстрее?
Кассирша надула пузырь из жвачки и недовольно нахмурилась.
— Легко, дорогуша. Давай.
Коп остался на месте, шагах в десяти у него за спиной, и, пока толстуха считала, Джонни ощущал на себе его взгляд. Он все же заставил себя дышать, и через минуту полицейский прошел мимо.
— Не потеряй карточку.
— Ладно. — Посмотреть ему в глаза Джонни не смог. Коп повернулся и улыбнулся, но не беззаботно и легкомысленно, а серьезно. — Всегда рад тебя видеть.
Он вышел из магазина, прошел мимо универсала, потом остановился и вернулся. Заглянул в окно, проверил номера и, похоже, удостоверившись, что всё в порядке, направился к своему седану, открыл дверцу и сел за руль.
Джонни постарался успокоиться и потянулся за сдачей в потной и мягкой ладони кассирши.
Копа звали Клайд Лафайет Хант. Детектив. Так было написано на карточке. Джонни собрал их целую коллекцию, и они лежали в верхнем ящике, засунутые под носки и фотографию отца. Иногда он думал о номере на карточке, а потом — о приютах и приемных семьях. Еще он думал об исчезнувшей сестре, отрезке свинцовой трубы под кроватью и о стене, от которой тянуло холодком. Скорее всего, коп по фамилии Хант говорил серьезно. Наверное, он был хорошим парнем. Но, глядя
