Алекс Норк - Ноль часов по московскому времени. Новелла III
Лешка сразу пошел в контратаку:
— Насчет медиков ты не обольщайся. У нас в позапрошлом деле дрянь мексиканскую намешали, так?
— Ну.
— Вот если бы эта дрянь не использовалась как лекарство, которое экспертам было известно, не факт на наличие, да еще в очень маленьких дозах, они бы внимание обратили.
— Да, спорить не буду.
— И про наглость, прости, не вполне убедительно. Сейчас за двадцать тысяч долларов запросто убийц нанимают. А у покойного, небось, кроме этих миллионов еще деньги хорошие были… ты поставь себя на место того человека, он не понимал, что жизнью рискует? Значит, в живых обворованного он оставлять не мог.
В словах было много разумного.
— Старик, возражения принимаются. Только давай не суетиться, ладно? Изложим всё Мокову, пусть дело открывает. Мы же официально сейчас почти никто.
Мысль об убийстве мне всё же казалась очень зыбкой, а что у нувориша деньги сперли — они не последние, жалеть, что ли, непонятно как разбогатевших людей. Вернее, понятно: без серьезного первоначального капитала особо не развернешься — откуда этот «первоначальный» взялся?
И Новый год уже послезавтра. Алексей чересчур завелся — что за радость в такое время пахать?
У Мокова, решил я, буду проявлять максимальную сдержанность.
— Дима! — требовательно прозвучало сзади. — А что это за хрен такой — Фаберже? Вот портсигар его…
Брат мой просто тащился от Фаберже, и даже срисовывал что-то из альбома, который купил втридорога еще при советской власти.
Рассказываю.
Карл Фаберже родился в России, но без капли российской крови, — датчанка мать и немец отец, хотя и с дальними, но французскими предками. Сначала он учился традиционному ювелирному искусству, потом начал создавать свое. Обычно при имени Фаберже вспоминают о так называемых «яйцах», но это лишь небольшая часть изделий его огромной фирмы, где были собраны лучшие мастера камнерезы, ювелиры по золоту, серебру, платине, художники, работавшие над эскизами, специалисты по эмалям. Изделия были самые различные — от тех самых яиц, большая часть которых назначалась Императорской семье — сначала Александра III, потом Николая II — до ручек для тростей и зонтов, чернильниц, пепельниц и почти чего угодно.
Забегая вперед, отметить надо: цены на его изделия стали особенно расти с конца XX века, а сейчас, в начале второго десятилетия XXI века, Фаберже почти нет на аукционах Сотбис и Кристи. Вообще цены на все качественные художественные произведения совершенно сейчас сумасшедшие и не собираются снижать темпов роста, а покупателями стали не только богачи, но и банки, финансовые корпорации — в порядке перспективных инвестиций. Тогда, в начале 90-х, в России, всегда отстающей от Запада, гонка цен лишь начиналась, и они были, по понятиям нынешним, очень скромными.
Тогда, тогда… я рассказываю Леше о Фаберже, сержант-водитель тоже внимательно слушает, а в конце, вздохнув, заключает:
— А что, у нас в России всегда одни с жиру бесятся, другим на хлеб не хватает.
Забыл сказать еще о двух интересных вещах.
Самому Карлу Фаберже удалось сбежать в 1921-м с паспортом иностранца, полученным в одном из посольств, сбежали раньше-позже трое из четырех его сыновей, а один остался, служил многие годы оценщиком Гохрана и, что удивительно, не попал ни под какие сталинские репрессии.
Второе. Фаберже очень рано стали подделывать. Этим, в том числе, занималось первое советское правительство — «работу» курировал Дзержинский. А позже в Америке, так называемые «Бруклинские мастера» — хорошо организованная криминальная группа с большим стартовым капиталом (непонятно чьим) — даже закупала в Европе старое оборудование и инструменты для изделий по драгметаллу и камню, чтобы никакая уже экспертиза не могла отличить подлинники от фальшивок. Сколько такого сейчас в коллекциях не знает просто никто. И наконец, по сей день «умельцы» тоже не угомонились, в том числе такой промысел процветает в России — нередко в совсем примитивной форме: убирают современными технологиями со старых, но не относящихся к Фаберже, изделий прежние клейма и ставят копии клейм Фаберже, цена может вырасти, этак, в семьдесят раз.
Когда вернулись, коллеги сказали, Моков уже интересовался — «где они там?», и мы, не попивши чаю, направились в его кабинет.
…— Ну что, орлы? — полковник показал нам рукой садиться.
Говорить, естественно, должен был я.
— При вскрытии не обнаружено никаких признаков насильственной смерти.
— Уже слава богу!
— Да не совсем. Ваша одноклассница утверждает, что муж в доме был не один.
— А основания?
Я пересказал про стопку, вилку, излишнее количество для одного на столе продуктов, а заодно про причину пьянки и происхождение денег.
Полковник хмыкнул и слегка погрустнел.
— Среди кандидатов на присутствие его компаньон по проданной фирме, юрист и бухгалтер — они сохраняли рабочие места у нового владельца, а от сделки получали бонусы по двадцать тысяч долларов каждый.
Алексей забеспокоился и не выдержал:
— Могли быть и двое.
— Не могли, стопка — одна, и вилка тоже. — И я быстро добавил, чтобы отмазать лажанувшегося Алексея: — Это она про двоих, товарищ полковник, предположила.
Но и сам хорош — сейчас только вдруг про эту нестыковку сообразил.
— Предположение, ты прав, не годится. А они где были, у нее ведь еще взрослый сын?
Я рассказал.
И про их версию — как преступнику удалось взять деньги из сейфа, тоже.
— Только с какой стати звать наверх в кабинет гостя, когда надо деньги в сейф положить?
— Ты прав, бессмыслица тут какая-то. А сколько у него в крови алкоголя нашли?
— Около двухсот граммов на водку.
— Ну-у, — губа полковника презрительно дернулась, — а мы, когда позавчера награду Михалыча отмечали? Я полбутылки точно принял, а он — так побольше. Мы что, голову потеряли? Нормальными были, так?
— Вполне, — признал честно я.
А Лешка просто завелся усугублять ситуацию:
— Покойный еще три дня до этого пил — вот голова могла и поехать.
— Ты не путай, сердце могло поехать. А когда запойчик, дозы, наоборот, меньше начинают на голову действовать.
Алексей понурился от второго уже прокола.
— Эх, молодежь! Это вы с двух рюмок балдеете, а наше поколение, оно, тренированное!
Полковник откинулся на спинку кресла, расслабившись от приятных совокупных воспоминаний.
Ненадолго.
— Да, сейф этот… в другое место, говоришь, положить деньги не мог?
— Нет, на фирмах к сейфам еще кое у кого доступ был.
— М-м… — он вдруг встрепенулся, — а были ли деньги? Могли ведь и как-то сделку переиграть. Например, покупатель предложил ему долевым участником оставаться?
Мелькнуло опять, что не самое глупое у нас начальство.
— Так, Митя, дело открывать в любом случае надо, потому что она не успокоится, я-то знаю. Экспертизу на отпечатки пальцев сделаем… что ты морщишься — нет почти наверняка ничего, но мы обязаны. Начинайте прорабатывать всех троих, постарайтесь уже сегодня. Находите способы вытянуть у них информацию про деньги. Раз они «левые» — будут, конечно же, отпираться, но ищите подходы, и потребуйте, чтобы представили договор купли-продажи. Далее, у людей такого рода вряд ли у всех между собой хорошие отношения, внешне хорошие, а внутри кто-то на кого-то зубы точит, потому что его работа важнее, потому что чего-то не так про него сказали, и можете мне поверить, вы еще в жизни не раз столкнетесь, — огромную роль играет зависть. У нас она жутко развита… хе, анекдот про золотую рыбку знаете?
Я сразу вспомнил, а Лешка замотал головой.
— Сначала поймал ее немец, та — «отпусти, что тебе сделать?», немец заказал себе фабрику. Поймал француз, заказал двух любовниц, загородный дом с винным погребом. Русский поймал, стал думать… «А вот, — говорит, — бедно живу, ничего почти нет. А у соседа закрома ломятся, добра всякого полно. Сделай, рыба, чтобы и у него ни хрена не было».
Полковник вовсю захихикал, и так, будто рассказал про хорошее-радостное. Лешка заржал. Я тоже присоединился к их смеху, но с грустным ощущеньем внутри — интересно, существует ли еще страна с таким о себе анекдотом?
…Плана расследования в голове никакого и нет желания напрягаться, оттого, наверное, что по дороге настроил себя на формальную процедуру — Моков, продемонстрировав вежливость школьной подруге, потом даст отмашку, и спустим на тормозах.
Не вышло, к тому же, помощник мой кипит страстями, пытаясь, по дороге в Отдел, что-то умное излагать.
— Слушай, ну не гони! Сейчас у нас всё на воде вилами писано — фантазии получатся, а не версии. Трех человек опросить надо, что-то новое появится наверняка.
Мой призыв успокаивает.
— А как будем — вместе опрашивать?
