Александра Маринина - Иллюзия греха
— Да-да, я помню, — кивнула Настя. — Очень приятно. Девушка буркнула в ответ что-то невразумительное и даже не улыбнулась.
— Мы выясняли личность некоего Ильяса, — продолжал Стасов как ни в чем не бывало. — Он собирается снять у Иры комнату.
— И как? Он оказался бандитом и убийцей, находящимся в розыске? — пошутила Настя.
— Слава Богу, нет. Его привел нынешний жилец, о котором мы уже все знаем, поэтому установить личность Ильяса было несложно. Обормот, конечно, челнок турецко-египетско-итальянской направленности, но пока чистый. Ни от кого не прячется, руки не замараны, ну если только по мелочи. Вернувшаяся в этот момент Марта Генриховна с любопытством оглядела странную парочку. Удобно усевшийся было на стул Стасов моментально вскочил при появлении пожилой женщины, чем вызвал ее благосклонную улыбку, а Ира вообще никак не отреагировала на ее появление и даже не кивнула в ответ на вежливое «Добрый вечер», произнесенное светским тоном.
— Кому чай, кому кофе? — гостеприимно предложила Настя, выключая кипятильник и доставая из стола чашки, кофе, чай и сахар. — Вам, Марта Генриховна?
— Чаю, пожалуйста.
— И мне чайку, — подал голос Стасов. — А тебе, Ириша?
— Мне не надо, — буркнула девушка. Владислав выпил свой чай в три больших глотка и решительно поднялся.
— Ну все, Настасья Павловна, мы побежим. Спасибо тебе за чай, рад был тебя повидать. Не пропадай, звони.
— И ты не пропадай, — улыбнулась в ответ Настя. Марта Генриховна задумчиво посмотрела вслед Стасову и его спутнице.
— Какая странная девушка, — сказала она, когда дверь за ними закрылась.
— Почему странная?
— Совершенно невоспитанная. И взгляд у нее какой-то дикий. Затравленный. Это у вас называется «трудный подросток», так, кажется?
Можно было бы просто молча кивнуть и не развивать тему. Но Настя была признательна Марте Генриховне за обстоятельный и довольно откровенный рассказ об убитой Анисковец, и ей хотелось сделать своей собеседнице что-нибудь приятное, тем более что беседовать с ней, видимо, придется еще не раз. А что может быть приятнее в этой ситуации, чем рассказ, слегка напоминающий сплетню, который Марта потом сможет пересказывать своим знакомым, ссылаясь на то, что «это ей прямо на Петровке рассказали под большим секретом». У пожилых людей главная радость — поговорить, а главная удача — новая пища для разговоров.
— Что вы, Марта Генриховна, Ира уже давно не подросток, ей двадцать лет. Просто она выглядит так, потому что жизнь у нее трудная. А насчет того, что она невоспитанная и дикая, вы отчасти правы, но вряд ли надо ее за это судить. Я вам расскажу, если хотите. Страшная трагедия.
Разумеется, Шульц хотела. И еще как!
— Может быть, вы помните, как шесть лет назад почти во всех газетах прошло сообщение о чудовищном случае. Женщина выбросила из окна с девятого этажа троих детей и выбросилась следом за ними, а старшая дочь успела убежать и спрятаться у соседей.
— Да-да, — оживленно кивнула Марта Генриховна, — я читала.
— Так вот Ира и есть та самая старшая дочь.
— Да что вы говорите! — всплеснула руками Шульц. — Какой ужас!
— Я вам расскажу то, чего вы, может быть, не знаете, — таинственным голосом продолжила Настя. — Они все остались живы, две девочки, мальчик и мать. Но, конечно, все стали глубокими инвалидами. Отец на следующий день после случившегося умер от инфаркта. Не смог вынести. И Ира осталась в четырнадцать лет совсем одна. Понимаете? Совсем одна. И ей приходится очень много и тяжело работать, чтобы содержать и себя, и четырех инвалидов. Правда, они с ней не живут, дети в больнице, мать в доме инвалидов, но ведь им нужны лекарства, продукты, одежда. Так что, я полагаю, мы с вами можем закрыть глаза на то, что Ира забывает сказать «спасибо» и «пожалуйста» и вообще ведет себя невежливо.
— Бедная девочка, — вздохнула Шульц. — Какая страшная судьба, Боже мой, какая судьба.
Народная мудрость говорит, что терпеливых Бог любит. А еще говорят: тому, кто умеет ждать, достается все. Насте Каменской совсем не нужно было это ритуальное чаепитие с семидесятилетней чрезмерно разговорчивой свидетельницей. У нее была масса текущей работы, ей нужно было сделать несколько срочных телефонных звонков, но она считала необходимым проявить терпение, чтобы сохранить у Марты Шульц хорошее впечатление о работниках уголовного розыска. И была за это вознаграждена сторицей. Потому что Марта Генриховна, о чем-то поразмышляв, внезапно произнесла:
— А вы знаете, мне кажется. Катя знала маму этой девочки.
— Почему вы так решили?
— Я теперь вспомнила, об этом ужасном случае действительно было написано почти во всех газетах, да и по телевизору рассказывали. Катя газеты не выписывала и не читала их, но, как-то придя ко мне в гости, увидела случайно заметку и сказала: «Несчастная. Я знала, что добром это не кончится».
— Что еще она сказала? — спросила Настя, чувствуя, как вмиг пересохли губы.
— Больше ничего. Вероятно, это была одна из тех альковных тайн, которые было невозможно вытянуть из Кати. Проводив Марту Генриховну вниз, Настя стала подниматься к себе на пятый этаж. Неисповедимы пути твои, сыщицкая удача! А если бы Стасов не зашел к ней? А если бы ушел сразу же и не встретился с Мартой Шульц? А если бы Ира Терехина оказалась нормальной воспитанной девушкой и Марте не пришло бы в голову ее обсуждать? Удача балансировала на тонком шесте, каждую секунду грозя свалиться в пропасть и разбиться, но все-таки удержала равновесие и благополучно добралась до места назначения
ГЛАВА 2
Мать смотрела на Иру ясными светлыми глазами и безмятежно улыбалась. При падении с девятого этажа она сломала позвоночник и потеряла способность самостоятельно передвигаться. Но еще хуже было то, что вследствие травмы черепа она потеряла память. То, что она знала на сегодняшний день, было рассказано ей врачами, дочерью и обитателями дома инвалидов. На восстановление памяти надежды не было никакой. То есть на самом деле надежда эта была, но нужен был высокооплачиваемый специалист, который провел бы с Галиной длительный курс занятий по специальной методике. Денег на это у Иры не было, каждая заработанная копейка, которую удавалось сэкономить, откладывалась на лечение брата Павлика.
— Почему ты не занимаешься своим лицом? — спросила мать, придирчиво оглядывая Иру. — Эти безобразные прыщи тебя портят.
— Твоего совета не спросила, — грубо ответила Ира — Ты бы лучше поинтересовалась, как твои дети себя чувствуют.
— Как они себя чувствуют? — послушно повторила Галина. — Ты у них была?
— Была. Вчера ездила. Плохо они себя чувствуют. Тебе спасибо, постаралась.
— Зачем ты так говоришь, доченька? — жалобно проскулила Галина. — Какая ты жестокая.
— Зато ты очень добрая. Устроила мне счастье на всю оставшуюся жизнь. Ну можешь ты мне объяснить, зачем ты это сделала? Почему, мама, почему?
Из ясных глаз Галины Терехиной потекли слезы. Она ничего не помнила. Ей сказали, что она выбросила из окна своих детей — одиннадцатилетнюю Наташу, семилетнюю Оленьку и полугодовалого Павлика. Но она этого не помнила. И почему она это сделала, Галина не знала.
Еще ей сказали, что у нее был муж, который не выдержал этого ужаса и умер от разрыва сердца. Мужа она тоже не помнила, но понимала, что раз у нее было четверо детей, то, наверное, и муж был.
— Ты всегда меня упрекаешь, — всхлипнула она. — А я ни в чем не виновата.
— А кто же тогда виноват? Кто? Ну скажи мне, кто виноват? Кто заставил тебя это сделать?
— Я не знаю, я не помню, — прошептала Терехина. — Не мучай меня.
— Это ты меня мучаешь! — внезапно заорала Ира. — Это ты превратила мою жизнь черт знает во что! Я уж не говорю о жизнях твоих детей, которые уже шесть лет лежат в больнице. Я не могу их забрать домой, потому что не могу обеспечить им уход. И я вынуждена колотиться семь дней в неделю с утра до вечера, а в итоге покупаю тебе какое-то дурацкое лекарство, вместо того чтобы купить Павлику лишний килограмм клубники или новую майку для Наташи. Господи, когда же это кончится! Она обессиленно опустилась на пол рядом с кроватью, на которой лежала мать, и зарыдала. Галина осторожно вытянула руку и легко погладила Иру по голове. Та дернулась, словно ее током ударило.
— Не смей ко мне прикасаться! Мне не нужна твоя жалость! Лучше бы ты детей пожалела шесть лет назад. Ты же четыре жизни изуродовала, а отца просто убила!
— Лучше бы я умерла тогда, — обреченно произнесла Галина.
Ира поднялась, вытерла слезы рукой, взяла свою сумку и подошла к двери.
— Это точно, — сказала она, не глядя на мать. — Лучше бы ты умерла.
Вернувшись домой в первом часу ночи, Ира Терехина тихонько зашла на кухню, чтобы что-нибудь съесть. После поездки к матери и до вечерней работы в ресторане она успела убрать в квартире, и теперь кухня сияла чистотой. Шамиль съехал, а новый жилец, Ильяс, появится только через два дня. Георгий Сергеевич, второй съемщик, беспорядка после себя не оставлял, и Ира могла быть уверена, что в ближайшие два дня дома будет царить чистота.
