Райнов Богомил - Инспектор Антонов рассказывает
— Извините за отклонение, — говорю я, вставая. — Но когда вижу, как вы живете и как могли бы жить…
— Спасибо за участие. Только знаете, у меня есть принцип: не терплю советов.
Вот, видите! У него есть зубки, у этого желтоволосого…
Моньо смотрит на меня своими светлыми глазами, которые вдруг становятся холодными и неприязненными, и поясняет:
— Всегда отказывайся от того, что тебе предлагают другие. Такой мой принцип. Потому что другие думают о своих интересах, а не о твоих.
— Видно, что вы зорко охраняете свои интересы. Настолько зорко, что даже забываете, что интересы людей могут иногда и совпадать…
— Если совпадут, тем лучше! — отвечает Моньо, уже смягчившись.
— Все зависит оттого, какое это совпадение. Смотрите, чтобы ваши интересы не совпали с интересами преступников и грязных людей.
— Я не преступник! — опять начинает петушиться желтоволосый.
— Допускаю. Иначе я не заводил бы с вами этого разговора. Но вопрос не только в том, что вы представляете собой сейчас, но и в том, кем вы станете в будущем. Люди развиваются. Одни идут вперед, другие деградируют.
— Очень интересно, — пытается острить Моньо.
— Вы не можете всю жизнь оставаться в этом состоянии и в этой комнате. Наливаться ракией и слушать бразильские мелодии. Или вы сами выйдете отсюда и найдете свое место в жизни, или вас выбросят как тунеядца и подонка. Нельзя же до бесконечности держать экзамены.
— Это не ваши, а мои проблемы, — бурчит юноша.
— Пока да. Но в скором времени могут перестать быть только вашими. Пользуйтесь случаем, пока есть возможность, принять решение самостоятельно. Это будет достойнее и благороднее. Иначе его примут за вас.
Последние мои слова прозвучали чуть более угрожающе, чем мне хотелось бы, может быть потому, что «Бразильская мелодия» неожиданно кончилась.
Моньо смотрит на меня мрачно и озадаченно, думая, вероятно, что ответить, но мне его ответ ни к чему. Поэтому я ему слегка киваю и выхожу.
На улице уже темнеет, когда я покидаю дом двух «бразильцев», наведя еще некоторые справки в двух-трех соседних квартирах. Темнеет, но я еще не закончил свои дела. Мне предстоит еще одна встреча, назначенная на этот день. Сажусь в троллейбус и покорно даю ему доставить меня к новому жилому комплексу «Восток».
Опуская раздражающие, но излюбленные многими писателями и доходные для них описания всем известных улиц и самых обычных лестниц, скажу только, что помещение, в котором я теперь нахожусь, счастливо контрастирует с беспорядком и неухоженностью квартиры Моньо: обширный зал, застланный бежевым паласом, красивая и хорошо расставленная мебель, светлые стены с несколькими изящными бра, две картины, о которых, по своей неосведомленности, не берусь судить, и широкий стол в углу, заваленный чертежами, — таковы в общих чертах неодушевленные предметы. Что же касается живых объектов, то здесь на первом плане хозяин квартиры — Марин Манев, 35 лет, архитектор, холост и не судим, а на втором — и последнем — Дора Денева, 24 года, студентка, тоже не судимая и представленная мне как невеста уже упомянутого Манева.
Хозяин предлагает мне стул, садится сам на диване рядом с Дорой и, поскольку уже имеет представление о моей профессии, обращает ко мне вопрошающий взгляд.
— Хорошо вы тут устроились, — замечаю добродушно, словно не понимая его молчаливого вопроса.
— В общем да, — соглашается хозяин. Ему уже ясно, что без вступления к разговору не обойтись. — Я против деления квартир на несколько комнат. Люди часто гонятся за количеством комнат, не зная, в сущности, что с ними делать. Человек обычно проводит все свое время в одной комнате, значит, надо, чтобы она была достаточно большой и уютной. Удобная и просторная гостиная и спальня, чего же больше?
— Совершенно верно, — соглашаюсь я. — Плохо только, что, когда пойдут дети, картина изменится…
— Тут есть и другие помещения, — вставляет Дора. — Так что, если вам нужно поговорить с глазу на глаз, я могу выйти.
Она, очевидно, по-своему истолковала направление, которое я придал разговору, но чувствуется, что ей вовсе не хочется покидать гостиную.
— Не беспокойтесь, — говорю. — Я пришел не для секретных переговоров. Речь идет о некоторых самых банальных сведениях, которые я хотел бы получить.
После этого я вкратце рассказываю о неприятном поводе моего визита. Манев слушает меня, нахмурив брови, что вряд ли так уж необходимо, потому что красивое лицо его и без того несколько мрачновато. Может быть, это следствие постоянного и напряженного вглядывания в чертежи? Он высок, строен, с уверенными и энергичными жестами, не вполне соответствующими его тихому, слегка глуховатому голосу, вероятно, атрофировавшемуся из-за постоянного молчания. Лицо Доры также не излучает благодушия.
Какая-то едва заметная тень лежит на ее красивом лице, какая-то замкнутость таится в ее темных глазах и легком изгибе губ.
— Честно говоря, этот поступок Филиппа меня удивляет, — замечает Манев, выслушав меня. — Мой брат, может быть, и не безупречен во всех отношениях, но скандалистом он никогда не был.
— Я просил бы вас пока что абстрагироваться от того, что Филипп — ваш брат.
— Именно это я и делаю, — отвечает Манев резковато, но не повышая голоса. — Филипп как раз принадлежит к тому роду людей, которые больше всего заботятся об изысканности своих манер.
Хозяин посматривает на Дору, словно ожидая, что невеста его поддержит, но она продолжает сидеть с безучастным лицом. Вообще она слушает так, словно все это ее не касается, однако эта маска плохо скрывает ее напряженное внимание.
— Ваши слова звучат немного двусмысленно, — говорю я. — Можно истолковать их так, что Филипп относится к тем людям, для которых внешняя сторона поступков важнее, чем их содержание.
Манев не отвечает, из чего следует, что я попал в точку.
— Вообще говоря, по справкам, которые я навел, получается, что жизнь вашего брата вряд ли можно считать образцом для подражания.
— У каждого есть какая-то своя драма… — уклончиво замечает Манев.
— Правильно. Думаешь об одном, выходит другое. Но это общие положения. А меня интересуют вещи конкретные. Брат ваш раньше, если я не ошибаюсь, жил с вами?
Хозяин кивает утвердительно. Взгляд его, бесцельно и устало блуждавший в пространстве, снова направлен на меня.
— И почему вы расстались?
— Как вам сказать… Мелкие недоразумения. В общем-то главная причина та, что Дора переезжает ко мне. Квартира, как вы видите, больше двоих не вмещает.
Он снова оборачивается к невесте, словно ждет от нее подтверждения своим словам, но женщина продолжает безучастно молчать.
— Понятно. Не так давно от вас поступило заявление о пропаже вашей машины, а спустя два дня вы его забрали. Имеет ли ваш брат какое-нибудь отношение к этой истории?
— Не допускаю, — почти уверенно отвечает Манев. — Просто спустя два дня я обнаружил машину на том самом месте, откуда она исчезла. Вероятно, какие-то подростки угоняли ее, чтобы порезвиться.
Он снова обращает взгляд в пространство, словно думает о чем-то другом.
— В таком случае мне остается только поблагодарить вас за беседу, — говорю я, поднимаясь со стула.
Хозяин тоже встает и смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Не думай, что я буду клеветать на своего брата». Дора в свою очередь встает, как бы стряхнув с себя оцепенение, и оба они провожают меня до выхода.
— Может быть, нам еще придется увидеться, — улыбаюсь я. — Не люблю затруднять людей, но в данном случае вина лежит не на мне.
И отправляюсь в обратный путь, думая, что допрос некоторых типов людей в строгой обстановке служебного кабинета куда эффективнее разговоров в атмосфере домашнего уюта. Марин, понятно, как брат, имеет известное оправдание. Но эта малютка… Впрочем, как говорит архитектор, у каждого есть какая-то своя драма.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вопреки всем рассуждениям о пользе проведения допросов в служебной обстановке и вопреки тому, что некоторые коллеги в шутку прозвали меня «инкассатором», я снова начинаю с раннего утра свои хождения по мукам. Потому что, как я сужу и пб другим причинам, «инкассаторство» имеет и свои хорошие стороны — оно сулит выгоды, значительно превышающие расходы на починку сношенных подметок. Ты не только собираешь сведения, но и аккумулируешь впечатления от обстановки, от окружающей среды, не говоря уже о полезности чистого воздуха и йоговского дыхания, сопровождающего хождения по мукам.
Лиза Тенева. Стоп! Ошибка. Искомая гражданка уже не Тенева, а Стефанова, и ее скоро не будет тяготить холостяцкий налог, если судить по округлившемуся животу, выпирающему из полуоткрывшейся двери. Предъявляю привычным жестом свое удостоверение, и дверь растворяется до степени, открывающей доступ внутрь.
