Андрей Кивинов - След бумеранга
Возле парка Костя сцепился с дядькой, сделавшим ему замечание, что тот сливал прямо под декоративной голубой елью. Костя закончил процесс, застегнул ширинку и отоварил дядьку кулаком в нос. «Всякая срань будет учить меня за жизнь…» Стас кое-как разнял стороны, оттащив Костю назад к ели. Дядька, зажимая платком нос, побежал жаловаться в милицию. Стас, хоть и осмелевший на стакане, твердо помнил, что залет в милицию чреват немедленным исключением из института, а поэтому уломал Костю не ждать прихода властей, а смыться ближе к родному двору, где и продолжить поиски дамы сердца.
В полночь, когда шанс удовлетворить похоть сравнялся с некоей круглой цифрой, друзья решили заглушить зов страсти еще одной «Столичной», для чего отправились домой к Витьке, который активно спекулировал в народе спиртным.
Деньги у Кости еще шуршали, и, несмотря на крепкую дозу, он твердо стоял на ногах. Стас, как менее закаленный, держался, естественно, менее твердо, но окружающий мир еще воспринимал. К Витьке, так к Витьке. У него не гастроном, у него круглые сутки. Спекуль несчастный.
Звонок, цепочка, взгляд.
– Ба, му-жи-ки.
– Вите-е-ек, блин!
– Костя, ты с армии, что ли?
– Я не ты, на справочки денег нет. Ты, говорят, торгуешь? И все, поди, из-под полы. За державу обидно. Водка есть?
– Конечно.
– По номиналу отдашь?
– Понимаешь, Костя, я в долгах сейчас…
– Ладно, ладно, спекулянт, хрен с тобой, давай тащи.
– Может, коньяка?
– К бесу клоповник, водяры хотим.
– Понял.
Витька исчез, оставив друзей в прихожей. Вскорости вернулся, вытирая от опилок зеленое стекло поллитровки. Сервис. Костя сунул мятый червонец, забрал бутылку.
– Слышь, бизнесмен, а ты бабу можешь достать?
– Серьезно, что ль? Приспичило? Так вон, общага новая открылась на Вагонке, точечный дом. Там блядь на бляди, только свистни. Женский техникум.
Костя повернулся к Стасу.
– Ты там знаешь кого?
– Не успел еще.
– Что ты тут целых два года делал, студент? А ты? – снова обратил внимание на Витька Костя. – В смысле, знаешь?
– Конечно. Алку со второго этажа. Она одна в комнате, всем дает. Слаба на передок.
– Комната какая?
– Это не помню. У нее окна прямо на детскую площадку выходят. С красными занавесками. Свистнете, она и высунется.
– Ничего баба?
– А вам-то не все ли равно?
– Верно. Бывай. Детская площадка, красные занавески, второй этаж.
Бронебойным заряжай.
Костя летел к выходу из подъезда на крыльях любви. Стас сползал по перилам.
– Догоняй, дохляк.
Общага женского техникума оказалась закрытой. Костя побарабанил по тяжелой черной двери, прильнул лицом к огромному окну-витрине.
– Чего тебе? – Бдительное лицо полной вахтерши-старушенции возникло в витрине.
– Мать, в гости идем, на день рождения. К Аллочке со второго этажа.
– У нее по пять раз на неделе именины. Днем приходите.
– Мать, да еще не ночь, она ведь ждет. Поимей совесть, пусти воинов-интернационалистов.
– Я сейчас в отделение позвоню. Вахтер вернулась в стеклянную будку. Костя зло стукнул по двери.
– Ну, каракатица старая! Айда под окна, может, договоримся, чтобы вышла.
Разглядев красные занавески, Костя подобрал камушек и метко запустил им в окно. Зажегся свет, на фоне занавесок возник женский силуэт.
– Кто там?
– Алл-л-л-лочка! Не узнаешь?
– Кто это?
– Да мы! Почтальоны Течкины! На той неделе заходили, с Витькой вместе, ты нас в гости приглашала, вот и пришли, – беззастенчиво врал Костя, снявший рубаху и оставшийся в героической тельняшке.
– Не поздно ли?
– Детское время. Водка наша, любовь ваша!
Студентка Алла, вероятно не помнившая всех бывших у нее в гостях мужиков, кивнула:
– Ладно, заходите.
– Аллочка! – заорал от восторга Костя. – Встреть нас на вахте, там прямо командный пункт, без пароля не сунься.
– А кто там сейчас?
– Толстуха в очках.
– Она не пустит. В ее смену комнату обокрали, теперь после двенадцати лучше не приходить.
– Во черт! Ты погоди, сейчас что-нибудь придумаем. – Стас сел на траву.
– О! – Костя прикинул высоту, затем оглянулся. – Эврика, етит твою мать!
Так, студент, трахаться хочешь? Тогда работай.
Костя подбежал к детскому бревенчатому домику, стоявшему рядом с песочницей. Домик был метра полтора в высоту – тяжелый, наверное.
Вцепившись в оконную раму, Костя скорчил жуткую рожу, присел и приподнял архитектурное сооружение, словно рванул штангу.
– Вес взят. Давай, Стас! Подвинем к стенке, а по нему в окно. Штурманом высотку!
Стас поднялся с газона:
– Не сдвинем, в нем полтонны минимум.
– Сдвинем! Ты подумай о цели – и сдвинем. Взялись!
На каждый метр уходило по две-три минуты. Со стонами, матом и невероятными затратами умственно-физической энергии. Ничего. Еще пару метров, еще пару рывков. Алка, стоявшая в окне, как маяк на скале, как ангел, вдохновляла на подвиг ради любви. Еще метр. Руки уже не поднимались. Черт с ними, с руками, они не очень-то понадобятся.
– Давай, Стас, давай. И…
Костя с криком раненого волка рванул домик и толкнул его еще на полметра вперед. Тельняшку можно было выжимать. Костя стащил ее через голову и вновь схватился за окошко.
«Круто приспичило», – подумал Стас, вспомнив, что человеческий организм в критические минуты способен на чудеса. Значит, рассказы о силачах, двигающих паровозы и самолеты, вовсе не сказки. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Сделали.
– Да вы настоящие рекордсмены.
Насмешливый голос из темноты заставил компаньонов обернуться. Свет фонарика скользнул по их лицам и замер на домике.
Костя сощурил глаза:
– Кто там еще?
– Советская милиция. – В полоску света, лившегося из Алкиного окна, шагнули человек в форме и двое в штатском. – Мы вот с ребятами поспорили, уложитесь вы в тридцать минут или нет. Уложились. А теперь хотим поспорить, вернете ли вы за те же тридцать минут домик назад.
Стас опять опустился на траву. Костя закинул на плечо тельняшку и приблизился к постовому.
– Скворец, ты никак в менты подался? Надо же, хорошо смотришься. Сапоги не жмут?
– Ну, во-первых, я тебе не Скворец, а товарищ младший сержант, а во-вторых, ты находишься на моей территории, за которую в темное время суток я несу персональную ответственность. Поэтому давай не будем ссориться. Быстренько взяли и отнесли домик на место.
Костя сплюнул под ноги и поглядел на остальных. Два крепких мужика, лет по тридцать, с красными повязками на рукавах, внушали уважение. Эх, непруха.
– Вы только скажите, товарищ младший сержант, – пробасил с ужасным хохляцким акцентом один из них. – Живенько скрутим детишек.
– Слышал, Константин? Чего-то тебя давно видно не было. О, – заметил постовой тельняшку, – да ты из армии, похоже? Как служилось?
– Помаленьку. А что, товарищ младший лейтенант, бабы в органах есть?
– Ах вон что… Сперматозавры на перепонки давят? Понимаю. Баб в ментуре маловато, зато квартир отдельных в изобилии. Плохо, что с решетками на окнах, но зато с парашей. Вы домик, часом, не украсть собрались, а?
– Да, толкнуть хотим за червонец. Мужику одному на участок. Вон он за углом прячется, «бабки» считает. Слышь, Скворец, кончай выделываться.
Бывший председатель совета отряда 8-а кинул взгляд на второй этаж.
– К Алке собрались?
– К ней.
Постовой присел на детские качели, достал пачку сигарет. Дружинники заняли места по краям, будто слуги у трона.
– Я, Костя, ничего против не имею. Алка после дембеля – как сто грамм с похмелья, но видишь ли… Детишки, они ведь завтра придут, захотят посидеть в домике, поиграть в прятки. А домика и нет. Бедные детишки. Тебе не жалко малышей? Они будут плакать, побегут к мамам-папам, мамы-папы – к дворнику, дворник – в милицию, к начальнику. А начальник, соответственно, вызовет меня. Чувствуешь несправедливость? Ты будешь трахать Алку, а начальство будет трахать меня. Да и детишек жалко. Они совсем пропадут без домика. Ты отбираешь у них детство.
Костя сел на соседние качели.
«Ну, Скворец, падла. Он тут, значит, целых полчаса торчал. Ждал, морда ментовская. Обидно, что с Алкой облом. Вон она, так и стоит у окна, фея ночная».
Стас переполз ближе к Косте. На ноги не встать, не держат болезные, утомились от трудов.
– Мы назад отнесем. Завтра. – Стас, как человек с незаконченным высшим образованием, решил применить инженерную смекалку, а не идти напролом.
– Ба, а это никак Стас! Ну кто ж еще?! Где Костя, там и Стас. Тебе что, на ноги не подняться? Пьяненький? Завтра, говоришь? Ха-ха. Конечно, отнесете.
Как из камеры выйдете, так и отнесете.
Скворцов хоть и не тащил на себе тяжесть незаконченного высшего образования, но тоже был смекалист.
– Ладно, Костя. – Он щелчком отправил «бычок» в песочницу. – Учитывая твое счастливое возвращение, иду наперекор собственной совести. Вы сейчас возвращаете домик на место, и я провожу вас через вахту. Либо мы волочим вас в отделение. Там, в «аквариуме», баба на стене нарисована, вот ее и будете сношать. Да, кстати. Пару часов назад в парке мужику одному парнишка в солдатской форме нос сломал. Такой приметный парнишка, тоже пьяненький.
