Фредерик Дар - Человек с улицы

Это может показаться глупым – говорить о пьяной женщине: "В ней чувствовалась порода". И все же это было именно так.

У нее была скромная косметика, скулы украшало несколько веснушек, правильной формы нос, чувственный рот накрашен бледно-розовой помадой.

– Я хочу видеть моего мужа, – пробормотала она.

И снова рухнула головой на столик. Бармен взял ее за подбородок и потянул вверх. Мне это не понравилось, и я резко оттолкнул его руку. В ответ он скорбно посмотрел на меня. Мимикой бармен владел в совершенстве.

– Ну же! Вам пора идти, мадам Массэ! – сказал он.

– Я жду Жана-Пьера!

– Но ваш муж дома, не так ли, месье?

При этом бармен подмигнул мне.

– Правда ведь, мсье Массэ дома и дожидается свою женушку?

Ситуация становилась кошмарной. Вместо ответа я взял мадам Массэ в охапку и направился к выходу. Бармен нес ее сумочку.

Прижав голову к моей груди, женщина беспрестанно что-то шептала. Влюбленная парочка недоуменно глазела на нас. Бармен что-то сказал им – я не понял что. Затем мы втроем очутились на улице под дождем. Туман сгущался. Свет фонарей тонул в этом тумане, силуэты прохожих были нечетки, расплывчаты. Дома сливались в единую, похожую на обрыв стену, в которой смутно блестел свет окон.

– Подождите, я открою дверь машины, – забежал вперед бармен. – Это "кадиллак"?

– Почти что.

– Славная тачка. Много жрет?

– Много.

Я усадил мадам Массэ на переднее сиденье, аккуратно прислонив к подлокотнику. Голова ее склонилась набок; точно так же лежала на бордюре тротуара разбитая голова ее мужа.

– Скажите, сэр, а что мне делать со счетом за выпитое виски?

Я достал из кармана пачку банкнот. Бумажником я не пользовался с первого дня своего пребывания во Франции. У нас бумажники сделаны по размеру доллара, поэтому громадные европейские купюры в них не помещались. И потом мне казалось, что все остальные деньги, кроме долларов, не имеют настоящей ценности.

– Сколько?

– Три тысячи.

Я дал ему пять тысяч и сказал, что сдачу он может оставить себе.

Очутившись за рулем машины наедине с ничего не соображающей женщиной, я на мгновение усомнился в правильности своих действий. Я не знал, что мне делать. Отвезти ее домой – это понятно, а что дальше? Оставить там на попечение горничной? Поручив горничной неблагодарную задачу рассказать всю правду своей хозяйке, когда та придет в чувство? Нет, это было бы не по-мужски. Конечно, я был полным идиотом, начав играть в бойскаута, решив сообщить о смерти Массэ самолично. Если бы я не вмешался в работу полицейских, то сейчас наслаждался бы праздничной атмосферой у Фергюсонов. Шумная возня детворы, свет, смех, виски "Бурбон" помогли бы мне забыть все происходящее... И однако же я вмешался, и получается, должен довести начатое до конца.

– Мадам Массэ...

Женщина не ответила. Ее плечо скользнуло к двери, и она прижалась к ней в трогательной позе испуганного зверька, прячущегося в своей клетке.

Из-за тумана в Булонском лесу я заблудился. Мне хотелось самому найти дорогу, никого не спрашивая, но все аллеи были похожи одна на другую – те же редкие фонари и голые деревья. Однако это блуждание не вывело меня из себя, а, наоборот, успокоило разыгравшиеся нервы. Теперь я ясно видел всю нелепость происходящего. Часом раньше, пусть против своей воли, я послужил причиной смерти человека, а сейчас еду в машине-убийце с его женой!

Исколесив несколько километров, в конце концов выехал к Сене, что позволило мне сориентироваться. Мадам Массэ по-прежнему находилась в забытьи. В таком состоянии любой мог отвезти ее куда угодно. Ее душа покинула тело. Тело, впрочем, было великолепным. Я неоднократно пытался заговорить с ней, но она только жалобно стонала.

Мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить ее из машины. Вместо того чтобы помочь мне, она, собрав остаток сил и воли, вцепилась в сиденье.

– Прошу вас, мадам!

Она простонала:

– Нет, не хочу! Не хочу!

Она была похожа на маленькую девочку, и я вспомнил Дженнифер, когда ей удаляли гланды. Она так же боялась выйти из машины, когда я остановился у клиники.

– Прошу вас, мадам. Посмотрите, мы уже у вашего дома! Вы узнаете ваш дом?

Тихо качнув головой, она взглянула на фасад дома. Затем последовал кивок согласия.

– Тогда пойдемте!

– Нет. Я пойду только тогда, когда Жан-Пьер придет сюда...

– Нужно идти...

Вцепившись в руль, она скрестила на нем руки.

– Я хочу видеть Жан-Пьера...

И тогда я совершил нечто, весьма напоминающее подлость. Чтобы переломить ее упрямство, я жалко прошептал срывающимся голосом:

– Он наверняка в квартире!

Молодая женщина вздрогнула и слегка улыбнулась уголками губ.

– Вы так считаете?

– Давайте посмотрим!

На этот раз она покорилась. Я снял ее руки с руля, затем вытащил ее из машины, подняв с коврика упавшую сумочку. Сумочка была узкая и длинная, и я сунул ее в карман шубки мадам Массэ.

Женщина прикрыла лицо руками.

– Все кружится...

– Обопритесь на меня. Еще чуть-чуть, нам нужно только пересечь бульвар...

Мы сделали три шажка, и она высвободилась из моих рук и прислонилась к капоту машины. Она стояла прямо перед правой фарой, ударившей ее мужа. Я не мог вынести этого зрелища, поэтому обхватил молодую женщину за талию и почти приподнял, чтобы быстрее перейти дорогу. Я держал ее, как ребенка. Она пыталась вырваться, но ноги не слушались ее. Так мы добрались до подъезда. Навстречу нам из дверей вышла молодая пара, она – в вечернем платье, он – в смокинге. Они совершенно ошеломленно посмотрели на нас. Когда я затаскивал мадам Массэ в подъезд, молодой человек пошутил:

– Рановато начали праздновать!

Мне удалось завести мою подопечную в лифт, который, к счастью, оказался свободен. В лифте она сразу рухнула на диванчик. Пока я управлялся с дверью и кнопками, мадам Массэ вяло сняла одну туфлю и ткнула в меня ее мыском.

– Я сломала каблук, – прохныкала она.

Я не отвечал, она настаивала:

– Да скажите же хоть что-нибудь! Посмотрите! Мой каблук... Я потеряла его...

И мадам Массэ разразилась бурными рыданиями, словно потеря этого чертова каблука была катастрофой для нее!

Невозможно описать, как я был раздосадован тем, что она пьяна. Я спрашивал и спрашивал себя, как же мне объявить этой почти невменяемой женщине, что тело ее мужа лежит в морге города Нантера.

Наклонившись, мадам Массэ безуспешно пыталась надеть свою туфлю. Когда лифт остановился, она, подавшись вперед, упала к моим ногам. Это могло бы показаться смешным, если бы в опьянении молодой женщины не было чего-то бесконечно жалкого.

– Вот мы и приехали!

Я помог ей подняться, и она доковыляла до своей двери, но та была закрыта.

Мысль о том, что маленькая горничная сможет заняться своей хозяйкой, придала мне сил, и я нажал на кнопку звонка с непроизвольным вздохом облегчения.

Я был так уверен, что дверь тотчас откроется, что тишина, последовавшая за звонком, заставила меня облиться холодным потом. Ничего, кроме тишины. Я снова позвонил, уже резче. Никто не отвечал. Ни единого звука не доносилось из квартиры. Я отчаянно старался удержать мадам Массэ в вертикальном положении, но она обвисала в моих руках, как кукла.

– Мадам Массэ... а что, вашей служанки нет дома?

Она не ответила. Я вновь нажал на кнопку звонка, зная уже, что это бесполезно. Просто нужно было чем-то занять себя, пока я думал. Что делать с этой пьяной женщиной? Кому передать ее? Из-за моего отсутствия настроение всех гостей у Фергюсонов наверняка было не самым лучшим, а Салли "терзалась тайной печалью", как любила выражаться наша горничная.

Я усадил мадам Массэ на коврик под дверью, прислонив к косяку, а сам бросился вниз по лестнице, чтобы позвать на помощь консьержку. Другого выхода я не видел.

В холле первого этажа у меня защемило сердце: комната консьержки была темна. На стекле белела записка. Подойдя поближе, я прочитал: "Сегодня вечером консьержки не будет".

Мне почудилось, что тягостный кошмар вокруг меня сгущается. Как будто тебе снится, что ты болен, а когда просыпаешься, вместо того чтобы успокоиться, убеждаешься, что болен действительно. Впервые после несчастного случая я посмотрел на часы. Без десяти минут восемь.

Нелепо заканчивал я старый год! Странное дело: у меня было чувство неловкости, что все это время на мне военная форма. Происходящие события, трагические и нелепые одновременно, казались мне несовместимыми с достоинством армии, которую я представлял.

Поднявшись наверх, я нашел мадам Массэ там, где ее оставил. В той же позе. Она не спала, но как бы пребывала в некой летаргии. Ни ее сознание, ни рефлексы – ничто не работало.

– Мадам! Умоляю вас! Еще немножко...

Ее туфля со сломанным каблуком, став похожей на культю, неумолимо подчеркивала всю несуразность этой сцены.

Я снял фуражку. Когда совсем недавно тело Массэ грузили в машину "скорой помощи", я и то был спокойнее.