Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
Едва на берегу Оби появились первые самовольные застройщики, кабинетные чиновники засыпали их ворохом бумажек с требованием внести арендную плату. Застройщики отмалчивались. Каких только усилий не принимали городские власти, чтобы заставить обитателей самозванного поселка вносить в казну пошлины и налоги! Но ничего сделать не могли с местным отчаянным народом. В сердцах «отцы города» назвали поселок Нахаловкой. Так и на картах его обозначили. Даже на городской карте издания 1935 года еще встречается название «Малая Нахаловка». По старой памяти, разумеется.
Среди обитателей Нахаловки было немало передовых, революционно настроенных рабочих, но, чего греха таить, достаточно было и преступного элемента, от мелких воришек до настоящих бандитов-убийц. Такие большей частью группировались вокруг известного в ту пору «Дарьиного шинка», принадлежавшего некой Дарье Сипенятиной. Самой хозяйке в высшей степени было безразлично, кто и на какие деньги у нее гуляет.
При всем том была Дарья женщиной богомольной. Быть может, молитвами надеялась искупить свои грехи. Но именно религиозность ее и сгубила. Построили на привокзальной площади, которая теперь носит имя Г. Гарина-Михайловского, церковь. Уж тут-то Дарья отвела душеньку! Что ни воскресенье, а то и в будни отбивала поклоны в новой церкви. Находилась эта церковь по другую сторону железнодорожных путей, а переходной мост построен еще не был. Люди перебирались через пути на свой страх и риск под вагонами. Так и Дарья однажды перебиралась. Да зазевалась и отдала богу душу без покаяния, под колесами поезда…»
Дальше в заметке рассказывалось, как изменился теперь район бывшей Нахаловки. Антон дочитал заметку и спросил Степана Степановича:
— Кем шинкарка Дарья доводилась Васе Сипенятину?
— Бабушкой.
— А родители его кто?
— Отец в Отечественную погиб. Мать, Мария Анисимовна, кстати очень хорошая женщина, в настоящее время живет у Бугринской рощи, по улице Кожевникова.
— Ну и чем сейчас Вася Сипенятин связан со своей родословной?
Степан Степанович пригладил свой чубчик.
— С родословной связана последняя судимость Васи. Дело такое было. Один почитатель старины купил на вещевом рынке за две тысячи старую икону с золоченым окладом и драгоценными камешками. Показал ее знающим людям — те определили подделку. Разумеется, «почитатель» обратился в уголовный розыск. Когда наши эксперты стали исследовать икону, обнаружили сведенную обесцвечивающим растворителем надпись: «Собственность Дарьи Сипенятиной…»
Антон вдруг вспомнил книжный стеллаж в квартире Деменского, на стеллаже — полный ряд старинных книг. Среди них — выделяющийся корешок Библии с иллюстрациями Доре и коричневые чернила на титульном листе…
— Степан Степанович, а книги Дарьи Сипенятиной уголовному розыску не попадались? — быстро спросил Антон.
— Нет, Антоша, не попадались. — Стуков чуть помолчал и продолжил: — Обнаружив на иконе такую надпись, мы, разумеется, вышли на своего старого знакомого. Вася, как всегда, стал запираться самым нахальным образом: мало ли, мол, в чьих руках побывали древние бабкины иконы; бабка, дескать, еще до революции померла. Провели опознание. Потерпевший не колеблясь узнал Васю. И тут вдруг произошло невероятное: Вася, изменив своей традиционной привычке, всю вину взял на себя, хотя, по заключению экспертов, подделка не обошлась без опытного художника.
— Что за привычка у Сипепятина?
— Путать показания до конца и валить свою вину на кого угодно.
— Может быть, на этот раз соучастник его запугал?
— Вася сам кого хочешь запугает, — сказал Стуков. — Тут что-то другое… Вероятно, у Сипенятина дальние планы были. В статьях Уголовного кодекса он разбирается досконально. Прикинул — за одну икону большой срок не дадут, а компаньон в будущем пригодится. Поэтому Вася и не стал его выдавать.
Бирюков передал Стукову пожелтевшую фотографию:
— Говорят, вот этот боцман обучал Сипенятина. Хотелось бы узнать направление его «школы».
Степан Степанович неторопливо поправил очки, с интересом посмотрел на снимок и, возвращая его Антону, заговорил:
— Боцманская «школа» давно отжила. Старые новосибирцы, быть может, еще помнят этого калеку. В первые годы после Отечественной войны он обычно сидел на трамвайной остановке у фабрики «ЦК швейников» и сипло кричал: «Дорогие братья и сестры! Десять-пятнадцать копеек вас не устроят, а для инвалида, пострадавшего за Родину, это целое состояние. Не забудьте, граждане, черноморского боцмана!» И начинал петь:
Я шел впереди с автоматом в руках,Когда в бой пошла наша рота…
— Говорят, он на войне не был.
— Да. В тридцать девятом году пьяный попал под трамвай, но об этом знали немногие. К вечеру на собранное подаяние «боцман» в ближайшей забегаловке напивался так, что сидеть на своей тележке не мог.
— Что ж милиция смотрела сквозь пальцы на его попрошайничество?
— Милиции, Антоша, работы хватало. В ту пору много всякой нечисти под видом инвалидов войны выползло на городские улицы. — Стуков снял очки. — Порядок, конечно, навели, и «боцман» исчез с горизонта. Жил он за Каменкой, рядом с Сипенятиным. Вот под его влияние и попал с малых лет Вася. Подобрал «боцман» к нему ключик: расписывая свои «подвиги» на войне, сочинил легенду, что видел своими глазами, как Васин отец бросился с гранатой под фашистский танк…
— Выходит, татуировка на груди Сипенятина имеет основу?
— Татуировка — полбеды. Страшнее другое: «боцман», чтобы раздобыть себе на выпивку, стал приучать закаменских мальчишек к воровству. Многих удалось остановить, однако Вася Сипенятин не выправился. Первую судимость получил в пятнадцать лет, попал в воспитательно-трудовую колонию, так все и пошло наперекосяк, — Степан Степанович постучал очками по папке с газетными вырезками. — Я вот фактики по крупицам собираю. Общественным лектором на наших опорных пунктах числюсь и Васину историю часто упоминаю. «Боцманов», конечно, давным-давно в помине нет, но дельцы разные и пьяницы, калечащие души подростков, к сожалению, еще не перевелись. — Стуков задумался, повертел очки. Внимательно посмотрев на Антона, спросил: — Говоришь, отпечатки Васиных пальцев имеются на месте происшествия?
— Да, Степан Степанович.
— Не характерно такое преступление для Сипенятина. Вася может украсть, смошенничать, пойти на любую авантюру или шантаж, но что касается женщин… Не было у него преступлений, связанных с женщинами…
На кухне внезапно задребезжал крышкой вскипевший чайник.
Глава 4
На следующий день рано утром, когда Антон Бирюков и Слава Голубев только-только появились на работе, в кабинет вошел высокий мужчина в полосатой рубашке, заправленной в брюки под широкий ремень с латунной пряжкой «Одра». Кудрявые волосы его были взлохмачены, а моложавое лицо казалось предельно усталым.
— Вот… соседка вручила… — передав Бирюкову повестку, глухим голосом сказал он и, не дожидаясь приглашения, обессиленно сел на стул.
— Деменский Юрий Павлович? — уточнил Антон.
— Да.
— Где вы находились двое суток?
— Ключ от квартиры искал. Соседка отдала слесарю из домоуправления. Поехал к нему, его дома нет. Один знакомый подсказал, что Анатолий собирался на Обское море, на рыбалку. Я — туда. В районе Бердска все рыбные места обшарил…
— Юрий Павлович, — перебил Антон, — называйте не только имена, но и фамилии своих знакомых.
— Пожалуйста. Фамилия слесаря — Овчинников, зовут Анатолий, как я уже упоминал. Насчет его рыбалки подсказал Алик Зарванцев. Художник. У оперного театра живет, — Деменский быстро назвал адрес.
— Знаете, из-за чего вас пригласили в уголовный розыск?
— Что-то туманное соседка сегодня рассказывала, я ничего толком не понял. Какая женщина, каким путем в мою квартиру попала?.. Наверное, Овчинников кого-то приводил.
— Кого он мог привести?
— Это невозможно угадать. По женской части Анатолий такой специалист, что… — Деменский брезгливо усмехнулся. — Словом, бабник-перехватчик.
Бирюков достал из стола фотоснимки потерпевшей, сделанные экспертом-криминалистом на месте происшествия, и передал их Деменскому:
На лбу Юрия Павловича мигом выступила мелкая испарина.
— Узнаете? — спросил Антон.
— Бывшая моя жена.
— Фамилия, имя, отчество ее?
— Холодова Александра Федоровна.
— Где она живет, работает?
— Я ничего не знаю! — почти закричал Деменский, но тут же взял себя в руки. — Могу рассказать лишь о прошлом. С Холодовой мы поженились в Омске. Я там работал на заводе, Саня заведовала книжным магазином. У нее был годовалый сын. Сережка, хотя до нашего брака она официально замуж не выходила. Из Омска меня перевели в Челябинск. Саня со мной туда приехала, опять завмагом в книжный устроилась… Можно, я закурю?
