Андрей Анисимов - Сыскное бюро Ерожина
– Петрович, где ты взял этих ходоков? – Улыбнулся Ерожин.
– Дачные кооперативы у нас по соседству. Приятельствуем по водительски. Шофера народ компанейский. Нам по-другому нельзя. – Ответил Петрович: – Да и знал я Кирилла лично. Мировой был мужик. Правда, невыдержанный и гуляка, но товарищ настоящий. Всегда на выручку приходил, если попросишь.
– Придется уважить вашу компанию. Но расследование может вылететь в копеечку. Мне с вас ломить совестно, но каких расходов потребует дело, я пока и сам знать не могу. – Предупредил Ерожин.
– О деньгах не волнуйтесь, достанем любую сумму, только работайте. – Баском заверил Пал Палыч.
– Идите к Грыжину, подписывайте договор. Аванс возьмем с вас небольшой, а там, как пойдет. – Сказал Ерожин и, заметив, что вся компания валит из кабинета, добавил: – Кто-нибудь один останься. Без информации дела не начать. Кто из вас видел Кирилла Андреевича в последний раз?
В кабинете задержался самый молодой Веня. Ерожин получил не очень членораздельный сюжет на тему, как они гуляли на дачке убитого Кирилла за день до его гибели. Никаких подробностей Веня не помнил. Запомнил лишь, что на утро у Кирилла выпивки не осталось, а в постели его спала Аленушка, которую Кирилл раньше не знал. Петр Григорьевич выспросил, что мог у Вени и отпустил его из кабинета. Веня облегченно вздохнул и поспешил присоединиться к приятелям. Выпроводив Гену, Ерожин сам вышел в коридор. В комнате, где обитали Грыжин и Глеб стоял гул голосов водителей, а бас Грыжина сливался с басом Пал Палыча. Сыщик прошел дальше и из маленького кабинетека – бывшей кухоньки (бюро Ерожина возникло на месте некогда жилой квартиры) услышал голос своей жены:
– Я бы вам посоветовала сделать вид, что вы ничего не знаете о тайных встречах Юрия с сыном и самой поинтересоваться у мужа о его ребенке. Попросите Юрия пригласить мальчика в ваш дом.
– А если он не хочет видеть нас вместе? – Это уже звучал голос Эллы.
– Почему вы так думаете? – Спрашивала Надя.
– Он ни разу не предложил привести сына к нам. – Отвечала клиентка.
– Ваш муж знает, что вы не можете иметь детей, и не хочет вас своим сыном травмировать. А если вы проявите инициативу, он будет счастлив. – Убеждала Надя.
– Вы искренне так полагаете?
– Я в этом уверена.
Петр Григорьевич вернулся в свой кабинет и подумал, что его Надя после того что пережила свою неудавшуюся беременность, стала совсем другой. Она стала взрослой. Ерожин выдвинул ящик своего письменного стола, достал фотографию Юры, и понес ее клиентке:
– Возьмите портрет Вашего супруга. Ваш муж действительно очень красивый мужчина. – Сказал сыщик, протягивая карточку. Элла взяла фотографию и посмотрела на Ерожина глазами счастливой женщины:
– Правда? Значит, не одна я так думаю. – Она покраснела, и бережно спрятала снимок в сумку. Ерожин подмигнул Наде и пошел провожать клиентку. Он вывел ее из офиса и помог сесть в машину.
– Какая очаровательная девушка работает у вас в бюро. – Сказала Элла, устраиваясь за рулем.
– Эта очаровательная девушка, моя жена. – Серьезно сказал Ерожин, и захлопнул дверцу ее машины. Элла приоткрыла стекло и пред тем, как тронуться, оглядела и как бы заново оценила внешность сыщика:
– Должна вам сказать, что вы очень красивая пара.
Петр Григорьевич поклонился, дождался, пока машина скрылась за поворотом, и медленно вернулся в свой офис.
* * *Фридрих Эдуардович Мюллер пил утренний кофе в роскошном стеганом халате. Старинные настенные часы профессора отбили десять часов утра. Так рано Фридрих Эдуардович редко покидал спальню. Но сегодня был день особенный. Профессору исполнялось восемьдесят лет и чтобы привести себя в порядок для этого торжественного дня, ему требовалось время. Поставив опустевшую чашечку на блюдце, профессор полюбовался на свои сухие породистые руки, украшенные платиновым перстнем и узеньким золотым кольцом вдовца, встал с кресла и медленно побрел по квартире. Возле огромного зеркало в резной раме стиля рококо он задержался. Отражение ему нравилось. Седой, но с прекрасной шевелюрой, без намека на лысину, великолепными белоснежными зубами, правда вставными, поджарый и элегантный старик и впрямь был хорош.
– Поздравляю, душка. – Сказал он сам себе и двинулся в ванную. Брился Мюллер долго. В старости у мужчин возникают свои проблемы. Некогда упругие щеки становятся дряблыми и чтобы их чисто выбрить, надо подтягивать кожу пальцами. Фридрих Эдуардович брился старинным бронзовым станком, служившим ему не один десяток лет. Покончив со щетиной, которая не смотря на преклонный возраст, перла как у молодого и оставалась по-прежнему жесткой, профессор взял тюбик французского косметического крема, и минут десять массировал щеки и лоб. Закончив массаж, он умылся теплой водой, снял халат и, встав на скамеечку, шагнул в ванную. Мылся профессор долго и с удовольствием. Мочалку он намыливал не обыкновенным мылом, а дорогим шампунем, который не сушил кожу, а приятно ее освежал. Осторожно выбравшись из ванны, снова воспользовавшись для этого скамеечкой, Фридрих Эдуардович не торопясь, но энергично растер себя махровой простыней и в ней же, не надевая халата, выплыл в квартиру. Прошествовав в спальню, он уселся у трюмо, и долго и тщательно причесывался. Завершив работу с прической, он взял маленькое зеркальце, и через зеркала трюмо оглядел себя с затылка. Теперь можно было и одеваться. Отбросив махровую простыню на огромную двух спальную кровать карельской березы, профессор открыл старинный трех створчатый гардероб, украшенный, как и кровать, деталями из золоченой бронзы и задумался. Голый сухопарый старик надолго замер возле своего гардероба, размышляя, как одеться по случаю торжественного дня. Свой выбор он остановил на светлом, почти белом шерстяном костюме. Этот костюм он приобрел в прошлом году в Гамбурге, куда был приглашен в качестве почетного члена жюри на фестиваль европейского театра. Обычно обрусевший немец Мюллер немецких вещей не признавал. Но этот костюм ему понравился. В нем было что-то от моды двадцатых годов, но это что-то не раздражало вульгарной пародией, а несло в себе лишь намек на время. В костюме был стиль. А чувство стиля Фридрих Эдуардович имел обостренное. Недаром его критические статьи об оформлении спектаклей и костюмах, театральные художники читали, как приговор.
Выходить из дома Мюллер пока не собирался, но зная, что поздравители могут проявиться рано, посчитал необходимым одеться. И оказался прав. Не успел он оглядеть себя в большом зеркале гостиной, как в прихожей раздался звонок. Мюллер приосанился и решительно направился к парадным дверям своей квартиры.
– Кто там? – Спросил он игривым тоном.
– Здесь проживает профессор Фридрих Эдуардович Мюллер? – В свою очередь, поинтересовался мужской голос за дверью. Профессор взглянул в глазок и увидел огромный букет белых роз. За цветами едва просматривалась форменная кепка с вензелями и прыщеватое лицо молодого человека. Мюллер открыл дверь, и ему вручили букет.
– Кому я обязан за эти великолепные розы, поинтересовался старик, расписываясь в тетради разносчика цветов.
– Там имеется конверт. – Ответил молодой человек и, профессионально улыбнувшись, откланялся. Профессор запер дверь и внес букет в квартиру. Положив цветы на круглый бронзовый столик, он осторожно, чтобы не пораниться о шипы, потрогал стебли и нащупал конверт. Оставив розы до времени в холле, Фридрих Эдуардович прошествовал с конвертом в кабинет и, усевшись за огромный ореховый секретер, взял в руки лупу. Лупа тоже была старинная, оправленная в золоченую бронзу. На конверте Мюллер разглядел короткую надпись «От поклонницы». Он ухмыльнулся и достал и хрустального стакана ножечек слоновой кости. Этот ножечек жил на свете не меньше двух сотен лет и предназначался для разрезание книжных страниц старинных романов. В конверте имелись послание и фотография. На великолепном листе бумаге с золоченым обрезом, профессор прочитал признание в любви. Ни имени поклонницы, ни лица на фотографии он припомнить не мог. Да и она в своем послании, сообщала, что они не знакомы.
«Вы меня не знаете. Я люблю Вас с того дня, как увидела. Возможно, девушке и не подобает раскрывать мужчине свои чувства, но мне кажется что в наше либеральное время в этом большой нескромности нет. Я хочу, что бы Вы знали, что на свете есть существо, которое Вас обожает и готово ради Вас на любой поступок. Не смотря на мои двадцать пять лет, я вполне зрелый человек и за свои слова и чувства отвечаю. Поздравляю Вас с прекрасным юбилеем и желаю счастья. Нора». На другой стороне листка имелась маленькая приписка. «Уверена в том, что Вы самый благородный мужчина, которого я видела, поэтому прошу Вас мое письмо и фотографию никому не показывать. Мне было бы больно думать, что вы отнесетесь к моему чувству, как к шутке и посмеетесь надо мной с друзьями»
