Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали
– Я люблю тебя, ПроБиркин! Я хочу от тебя ребенка! Трахни меня прямо здесь!
Кристина в изумлении смотрела на полоумную девку все то время, что Прохор отрывал поклонницу от себя и передавал на руки ее подоспевшим приятелям. Парни извинялись на разные голоса, с трудом удерживая разбушевавшуюся подругу, а Кристина с пронзительной ясностью вдруг осознала, что счастье ее невероятно хрупко и в любую секунду может закончиться. Это при Кристине муж делал возмущенный вид и скидывал с себя незнакомку, а если бы Кристины рядом не было? Стал бы Прохор так же хранить ей верность или позарился на чужие прелести? После этого неприятного открытия безмятежная жизнь Кристины превратилась в кошмар. В каждой проходящей девушке ей мерещилась потенциальная соперница, и, чтобы уберечь мужа от грязных домогательств, она повсюду следовала за ним. Теперь она в Испании, в Барселоне, и скучает так, что от зевоты сводит скулы.
Не решаясь расставаться с Прохором, первое время Кристина таскалась следом за мужем по жаре и вместе с ним торчала на стадионе, глядя, как сутулые потные мужики носятся по баскетбольной площадке, отбирая друг у друга мячик, чтобы кинуть его в кольцо и не попасть семь раз из десяти. Прохору происходящее на баскетбольной площадке невероятно нравилось, ибо будило воспоминания детства и юности, когда он сражался за сборную школы и их команда даже брала в первенстве города призовые места. В баскетбол играл он и в стенах экономического института, за блестящее окончание которого получил свой красный диплом.
Устав от стадиона, несколько дней Кристина провела в беготне по магазинам, но это не радовало, ибо не отпускала мысль о возможной сопернице. Остальное время ревнивица провалялась в номере у телевизора, изнывая от тоски и названивая мужу каждые пятнадцать минут, чтобы проверить, не развлекается ли он с другой.
Кинув испытующий взгляд на мужа, сосредоточенно склонившегося над планшетом, Кристина повернулась на живот, подползла к Прохору и заглянула в светящийся экран. Прохор просматривал полученные из московского офиса проекты рекламной компании только что заложенного на Выхино квартала жилых домов.
Дома на Выхино настолько отличались от великолепной архитектуры Гауди, воздухом которой пропиталась за эти дни Кристина, что по спине ее пробежал озноб. Серые коробки были невероятно далеки от дома Бальо с его длинными, вытянутыми колоннами и полным отсутствием прямых линий на фасадах. От парка Гуэля с мозаичными, извивающимися скамейками, с колоннами, напоминающими стволы старых деревьев, и яркими, фантастичными домиками. Ну и, конечно же, от собора Святого Семейства с устремленными в небо причудливыми шпилями, похожими на рыбьи кости.
– Ты знаешь, Про, как умер Гауди? – задумчиво проговорила Кристина, мысленно перебирая в уме удивительные строения архитектора.
– Гауди? – глухо откликнулся погруженный в планшет Биркин. – И как?
– Гениальный архитектор вышел из дома и отправился по своему обычному маршруту в церковь, ибо к концу жизни стал истовым католиком. Он шел, задумавшись, семидесятитрехлетний неопрятный старик, и по рассеянности попал под трамвай. Пока он лежал, умирающий, без сознания, на мостовой, никто из горожан не захотел везти его в больницу. И ни один человек, ни один барселонец не узнал в грязном, дурно пахнущем старике создателя дворца Гуэля, витыми башенками которого все они так любят восторгаться. Непревзойденный архитектор Антонио Гауди – гений, второго такого больше нет и не будет, – он скончался в больнице для нищих, так и не дождавшись врачебной помощи.
– Грустная история, – выдохнул Биркин. – Гении часто плохо заканчивают.
Кристина вдруг вскинула голову и, пристально глядя на мужа, спросила:
– Признайся, Биркин, ты в самом деле полагаешь, что «Атмосфера» – подходящее название для жилого комплекса, построенного на месте свалки радиоактивных отходов? И кто придумал этот ужасный слоган? «Атмосфера, в которой рождаются гении»! Какие гении могут рождаться в типичном спальном районе Москвы, застроенном одинаковыми скучными панельками? Не район, а сущий ад. Серые дома, хмурые люди, ранним дождливым утром спешащие на нелюбимую работу. Место, где рождается плебс. Так будет вернее.
– Тебе что-то не нравится, киса моя? – не отрываясь от планшета, проговорил Прохор, привычным жестом убирая с лица буйные кудри. – По-моему, название хорошее. И слоган звучит жизнеутверждающе.
– Биркин, не смеши меня! Твоя вера в обычных людей – не иначе как продолжение любви к соцреализму в живописи.
– Возможно, – миролюбиво откликнулся Прохор. Он часто думал, что ему невероятно повезло с этой утонченной, умненькой девочкой, душа которой тянется к прекрасному. И пусть то прекрасное, к чему тянется ее душа, не всегда ему понятно, но то, что Кристина другая, не такая, как он, вовсе не практичная и совсем не предприимчивая, наполняло Прохора нежностью и теплотой. Кристина повсюду следовала за ним, жертвуя своими интересами и согревая заботой, и это особенно нравилось Прохору. Он часто смотрел на стройную, красивую жену, и горячая волна счастья захлестывала его. Прохор не умел сказать ей об этом, но полагал, что его любовь и нежность и так очевидны и не нуждаются в словах. – Объясни мне, Крис, что плохого в картинах Дейнеки и Пименова?
– Ничего плохого, – нехотя согласилась Кристина. И, привстав на локте, нависая над мужем, заносчиво продолжала: – Но, помимо «Свадьбы на завтрашней улице», есть Ренуар и другие импрессионисты, о которых ты ничего не желаешь слышать.
– Крис, не заводись, а? – Прохор отложил на тумбочку планшет, поморщился, потер уставшие глаза, страдальчески вытянул толстые губы. – Я начал собирать картины задолго до того, как познакомился с тобой, моя прелесть. И отлично понимаю, что тебе, дипломированной культурологине, не вылезавшей из Лувра, не нравится Дейнека. А мне он нравится. Мой отец – геолог. Всю жизнь провел в поле, открывая месторождения нефти. Это моего отца и его друзей Дейнека на своих картинах рисовал. А ты родилась с золотой ложкой во рту, потому тебе и ближе Моне со своим аристократическим завтраком.
– Ты какого Моне имеешь в виду? – хитро прищурилась Кристина. – Клода или Эдуарда?
– Того, который «Завтрак на траве» написал.
– Они оба написали, сначала Эдуард, затем Клод.
Кристина перегнулась через мужа, взяла с тумбочки планшет и забила в поисковике название картин.
– Вот, смотри, это «Завтрак на траве» Эдуарда Мане. Видишь, здесь пара обнаженных дам, зато кавалеры при полном параде. Это обстоятельство особенно позабавило парижскую публику, когда картину выставили на «Салоне отверженных», собравшем работы художников, которым жюри отказало в праве участвовать в ежегодной официальной выставке. Там-то и увидел картину Эдуарда Мане другой художник, Клод Моне, и полотно так поразило Клода, что он тоже создал свой «Завтрак на траве», вот этот вот, – Кристина ловко перелистнула изображение, продемонстрировав Прохору картину, о которой шла речь.
– Ничего общего между двумя этими «Завтраками» нет, кроме разве что названия и буйной зелени на заднем плане, – скептически скривился Прохор. – Только голову морочат твои импрессионисты. Тот Моне, этот Мане, и оба с «завтраком»! То ли дело Решетников. Если картина называется «Опять двойка», значит, и изображен на ней виноватый двоечник. И второй такой картины с автором почти с такой же фамилией нет и быть не может.
– Ты скучный рационалист, – надулась Кристина, снова перегибаясь через мужа и возвращая на тумбочку планшет.
– Да нет, вовсе я не скучный, скорее наоборот. Но практичный, тут ты права. Так сказать, продвинутый инвестор. Мне интересны любые необычные проекты. И название нового комплекса, который вот-вот вырастет на месте свалки радиоактивных отходов, вместе со слоганом мне тоже кажется многообещающим и необычным. И в то же время вполне реальным. «Атмосфера, в которой рождаются гении». Очень даже возможно. Почему бы не родиться гению в панельной девятиэтажке? Гении рождаются где угодно.
– Это ты о себе? – улыбнулась Кристина, с иронией глядя на мужа. – Ты же у нас гений из панельного дома!
– Некоторым образом, – туманно откликнулся Прохор. – Вырос я действительно на окраине Москвы в блочной пятиэтажке. Я, конечно, не гений, но кое-чего в жизни добился.
– В том-то и дело, что светлый ум, коммерческая хватка и гениальность – вещи совершенно разные! – горячилась Кристина. – Гении рождаются совсем в другой атмосфере! Радиоактивные отходы способствуют лишь рождению мутантов.
В пылу спора Кристина раскраснелась, ее светлые волосы растрепались, и она сделалась невероятно хорошенькой.
– А гении растут в атмосфере красоты, любви и благополучия, вот как у нас с тобой. Маленького гения надо баловать, холить и лелеять. А в суровых условиях выживания в бандитских районах можно вырастить только хваткого бизнесмена.
