Агата Кристи - Бремя любви
– Эти малыши – такая гадость, – с сочувствием согласился Болдок. – Ни зубов, ни волос, и орут до посинения. Матери, конечно, их любят, иначе эти несчастные скотины вообще бы никогда не выросли. Но когда ему будет три или четыре года, ты обнаружишь, что он не так уж плох. Как щенок или котенок.
– Чарльз умер, – сказала Лаура. – Как вы думаете, мой новый братик тоже умрет?
Он глянул на нее и твердо сказал:
– И не думай. Молния не ударяет дважды в одно место.
– Так и кухарка говорит. Это означает, что одно и то же не происходит дважды, да?
– Именно так.
– Чарльз… – начала было Лаура, но остановилась. И Болдок опять скользнул по ней быстрым взглядом.
– С чего ты взяла, что будет братик? С таким же успехом может быть сестричка.
– Маме кажется, что будет братик.
– Я бы на твоем месте не верил. Она будет не первой женщиной, которая ошиблась.
Лицо Лауры вдруг осветилось.
– Как Джосафат, – сказала она. – Самый последний котенок. А он оказался девочкой. Теперь его зовут Джозефина.
– Ну вот, – подбодрил ее Болдок. – Не люблю пари, но тут готов поспорить на деньги, что будет девочка.
– Правда? – с горячностью спросила Лаура.
Она улыбнулась такой благодарной и милой улыбкой, что Болдок был потрясен.
– Спасибо, – сказала она. – Я пойду. – Она вежливо добавила:
– Надеюсь, я не помешала вам работать?
– Все нормально. Я всегда рад тебя видеть, если по серьезному делу. Я знаю, что ты не станешь врываться ко мне ради пустяковой болтовни.
– Конечно не стану, – искренне сказала Лаура.
Она выскользнула и плотно прикрыла за собой дверь.
Беседа очень ободрила ее. Она знала, что мистер Болдок – очень умный человек.
«Скорее ошибается мама, чем он», – подумала она.
Сестричка? С этой мыслью она могла примириться.
Сестра – это всего лишь вторая Лаура, но в худшем исполнении. Лаура без зубов и без волос и совсем неразумная.
* * *Сознание Анджелы прорывалось сквозь милосердный дурман анестезии, а васильковые глаза спрашивали то, что не решались произнести губы:
«Ну как… кто?»
Медсестра в присущей всем сестрам манере ответила бодро и оживленно:
– У вас чудная девочка, миссис Франклин.
– Девочка… девочка… – Синие глаза закрылись.
Ее охватило разочарование. Она была так уверена…
Всего лишь вторая Лаура…
Пробудилась прежняя боль утраты. Чарльз, ее красивый, смеющийся Чарльз. Ее мальчик, сыночек…
Внизу кухарка оживленно говорила:
– Ну вот, мисс Лаура, у вас появилась сестренка. Что вы на это скажете?
Лаура с достоинством отвечала:
– Я знала, что будет девочка.
Это мистер Болдок сказал.
– Что может понимать такой старый холостяк, как он?
– Он очень умный, – отвечала Лаура.
Силы у Анджелы восстанавливались очень медленно.
Артура Франклина это тревожило. Когда ребенку исполнился месяц, он нерешительно сказал жене:
– Разве это так уж важно – что девочка, а не мальчик?
– Нет, конечно нет. Не очень. Только я была так уверена.
– Но ты понимаешь, что, даже если бы это был мальчик, это не был бы Чарльз?
– Конечно, конечно.
Вошла няня с девочкой на руках.
– А вот и мы. Она стала такая хорошенькая. Пойдешь к мусечке-мамусечке, детка?
Анджела нехотя приняла ребенка и с неприязнью посмотрела няне вслед.
– Какие идиотские вещи говорят эти женщины.
Артур засмеялся.
– Лаура, подай мне ту подушку, дорогая.
Лаура принесла ей подушку и стояла, глядя, как мать поудобнее устраивает ребенка. Она была исполнена чувства собственной зрелости и важности. Ребенок – несмышленыш. Мать полагается только на нее, Лауру.
Вечер был прохладный, огонь, горящий за решеткой камина, приятно согревал. Ребенок что-то радостно лепетал и вскрикивал.
Анджела увидела его синие глаза, ротик, готовый улыбнуться, и вздрогнув, почувствовала, что глядит в глаза Чарльза. Чарльза-новорожденного. Она почти забыла, каким он был в этом возрасте.
В ней вспыхнула любовь. Ее ребенок, ее чудо – как она могла быть холодна к этому восхитительному созданию?
Она была просто слепа! Прекрасный, веселый ребенок – как Чарльз.
– Крошка моя, – проворковала она. – Мое сокровище, моя любовь.
Она склонилась над ребенком. Она забыла о Лауре, стоящей рядом. Она не заметила, как Лаура выскользнула из комнаты.
Но, повинуясь смутному беспокойству, она сказала Артуру:
– Мери Уэлс не сможет приехать на крестины. Может, пусть Лаура будет представлять крестную мать? Я думаю, ее это порадует.
Глава 4
– Понравились крестины? – спросил мистер Болдок.
– Нет, – сказала Лаура.
– В церкви, наверно, было холодно, – сказал Болдок. – Хотя купель красивая. Норманнская – черный турнейский мрамор.
Лауру эта информация не заинтересовала.
Она думала, как лучше сформулировать вопрос.
– Можно вас спросить, мистер Болдок?
– Конечно.
– Это очень плохо – молиться, чтобы кто-то умер?
Болдок глянул на нее искоса.
– С моей точки зрения, это было бы непростительным вмешательством.
– Вмешательством?
– Видишь ли, всем представлением заправляет Всевышний, так? Что же ты будешь совать пальцы в его механику? Какое твое дело?
– А по-моему. Бог не станет возражать. Если ребенок крещен и все такое, он попадет прямо в рай?
– Куда же еще, – согласился Болдок.
– А Бог обожает детей. Так в Библии сказано. Он будет рад встрече.
Болдок походил по комнате. Он был расстроен и не старался этого скрыть.
– Послушай, Лаура, – сказал он наконец. – Ты должна заниматься своим делом.
– Это как раз мое дело.
– Нет! Твое дело – только ты сама. О себе молись сколько хочешь. Проси себе голубые глаза, или бриллиантовую диадему, или чтобы ты победила на конкурсе красоты. Самое худшее, что может случиться, – это что тебе скажут «Да».
Лаура смотрела на него не понимая.
– Я тебе точно говорю, – сказал Болдок.
Лаура вежливо поблагодарила и сказала, что ей пора домой.
Когда она ушла, Болдок потер подбородок, почесал голову, подергал нос и рассеянно вставил в статью медоточивый отклик на книгу врага.
Лаура шла домой в глубокой задумчивости.
Проходя мимо маленькой католической церкви, она остановилась. Женщина, приходившая днем помогать по кухне, была католичкой, и Лауре вспомнились беспорядочные обрывки бесед, к которым она прислушивалась, поддаваясь очарованию чего-то редкого, странного и к тому же запретного. Няня, которая исправно ходила в англиканскую церковь, имела весьма суровые взгляды на то, что она называла Вавилонской блудницей. Кто или что такое эта Блудница, Лаура не знала, кроме того, что она как-то связана с Вавилоном.
Ей на ум пришла болтовня Молли, как надо молиться об исполнении; для этого нужна свечка. Лаура еще немного поколебалась, потом глубоко вздохнула, оглянулась по сторонам и нырнула в церковь.
Там было темно и ничем не пахло, в отличие от церкви, куда Лаура ходила по воскресеньям. Никакой Вавилонской блудницы не было, но была гипсовая статуя Дамы в Голубом плаще, перед ней стоял поднос, а на нем проволочные петли, в которых горели зажженные свечи. Рядом лежали свежие свечи и стоял ящичек со щелью для денег.
Лаура замялась. Ее познания в теологии были путанны и ограниченны. Она знала, что есть Бог, что он обязан ее любить, потому что он Бог. Был также Дьявол, с рогами и хвостом, специалист по искушению. Вавилонская блудница занимала, видимо, какое-то промежуточное положение.
Наиболее благожелательной выглядела Леди в Голубом плаще, кажется, с ней можно было бы поговорить об исполнении желаний.
Лаура глубоко вздохнула и пошарила в кармане, где лежал нетронутый шестипенсовик – ее недельные карманные деньги.
Она опустила монету в щель и услыхала, как она звякнула. Назад дороги нет! Она взяла свечку, зажгла ее и вставила в держатель. Заговорила тихо и вежливо:
– Вот мое желание. Пожалуйста, заберите ребенка на небеса – И добавила:
– Как можно скорее, пожалуйста.
Она еще немного постояла. Свечи горели. Леди в Голубом плаще продолжала благожелательно смотреть. Лаура почувствовала какую-то пустоту в душе. Потом нахмурившись вышла из церкви и пошла домой.
На террасе стояла детская коляска. Лаура подошла и встала рядом, глядя на спящего ребенка. Курчавая головка повернулась, веки поднялись, и на Лауру посмотрели несфокусированным взглядом синие глаза.
– Ты скоро попадешь в рай, – сообщила Лаура сестричке. – В раю очень хорошо, – убедительно добавила она. – Везде золото и драгоценные камни. И арфы, – добавила она, минуту подумав. – Много ангелов с крыльями из настоящих перьев. Там гораздо лучше, чем здесь.
