Репутация - Сара Шепард
– Я только что получил от Рердона электронную рассылку по убийству Грега Страссера. Думаю, они хватаются за любую зацепку, – не повышая голоса, говорит Олли. – Несколько кадров с камеры слежения их соседа, на них видны машины на их стоянке в вечер убийства.
Он поджимает губы. У меня темно перед глазами.
– Почему, Лора? – Взгляд Олли упирается в стенку. По сравнению с детским тельцем его руки кажутся огромными. – Почему на одном из снимков наш номерной знак?
Я открываю рот, но не могу издать ни звука. Меня бросает в жар от стыда и паники. Не так я хотела рассказать ему. Я собиралась сделать это по своей инициативе, а не из-под палки. Но вышло так, как вышло, и придется говорить, хочу я или не хочу.
– Потому что я там была, – признаюсь я.
Олли на мгновение жмурит карие глаза, как если бы я плюнула ему в лицо.
– Ты?
– Это не то, что ты думаешь! – выкрикиваю я.
– Не то? Тогда что же?
Пройдет много лет, а я буду помнить этот миг, когда наши отношения дали глубокую трещину, превратив их в мерзкое безобразие. Спустя много лет я снова и снова буду спрашивать себя, почему я просто не сказала, что мучилась от послеродовой депрессии, что меня охватил приступ безумия или, блин, что я страдаю раздвоением личности и другая Лора отвечает за то, куда я отправилась в тот вечер. Но правда рвется наружу, не дает мне покоя, она колет меня изнутри, опустошает.
– П-подожди секунду, – бормочу я. И отворачиваюсь к лестнице. Олли бросается ко мне – наверное, боится, что я попытаюсь воспользоваться возможностью сбежать. Кого он сейчас видит во мне? Преступницу?
– Я в комнату, – протестую я. – Мне нужно кое-что взять.
Ящик письменного стола скрипит, когда я его выдвигаю. Слезы застилают глаза, но это не мешает мне сунуть руку в глубину ящика и нащупать лист бумаги, который я там прячу. Я надеялась, что никогда больше снова не прочитаю эту записку.
В первой половине дня перед Олдричским благотворительным балом я получила от Грега три указания. Все они ждали меня в рабочем шкафчике. Первая вырезка была о том, что вредно класть ребенка спать с родителями. Вторая убеждала, что младенцы развиваются лучше у неработающих матерей. На третьем листе, неподписанном, распечатанном на принтере, я прочла: «Я хочу играть более активную роль».
Как письмо с требованием выкупа. Для меня это прозвучало как смертный приговор.
Я замерла неподвижно, как пораженная параличом. Что делать? Если запретить Грегу общаться с Фредди, он обо всем расскажет Олли. Может потребовать тест на отцовство. Когда тест окажется положительным, обратится в суд с требованием совместной опеки. Черт, он может даже попытаться добиться полной опеки. Я не представляю, как проходят все эти суды по семейным делам. Что, если судьи отдают предпочтение более состоятельному родителю? Или тому из родителей, кто не врал, – кто их знает. Мне необходимо было поговорить с Грегом, урезонить его. Мы не могли больше общаться посредством записок – мне нужно было встретиться с ним и заставить прекратить это преследование.
Вот я и написала ему в то утро записку с просьбой о встрече. Собиралась объяснить, что он пугает меня до безумия. Должен же был он понять, что такое поведение неразумно.
Вспоминаю, как я шла на благотворительный бал, одна. Может, для кого-то это было главным событием года, но я слишком нервничала, чтобы замечать что-то вокруг. Все время я не отводила глаз от дверей, чтобы не пропустить момент, когда появится Грег, и тут же поговорить с ним. Ждала я больше получаса, от волнения внутри все сжалось – и вот, наконец, у входа возникло какое-то движение. Вошла Кит Мэннинг-Страссер в зеленом платье, с безупречным макияжем. Люди тут же окружили ее, словно знаменитость какую-то, а Кит всем улыбалась, ахала, щебетала, но глаза у нее были отсутствующие. Я вспомнила письма Грега к этой фифе по имени Лолита. Плохо ты его знаешь, подумала я с невольным презрением. Это только верхушка айсберга, а сколько еще неприглядных тайн у твоего муженька.
Кит зигзагами обходила зал, ворковала со спонсорами, потом заговорила с пожилым мужчиной в смокинге, держа в руках мартини. Я продолжала следить за входом, но Грег так и не появился. Тогда меня осенило: он остался дома. Ну и сваляла же я дурака. После этой фигни с Лолитой Грег вряд ли захотел показаться на людях. Зачем ему лишние пересуды?
Я чувствовала, как вина и чувство обреченности захлестывают меня с головой. И тогда я решила: если Грег не идет ко мне, я пойду к нему. Я знаю, где он живет. Могу быстренько смотаться с бала туда и обратно.
Внезапно я ощутила обновленную решимость. Да. Как хорошо, что у меня появился план.
Показала парковщику билет, и вот я уже в своей машине. Голова кружилась, но ждать час, а то и два, пока протрезвею, было бы нереально. К счастью, ехать оказалось всего ничего: Хейзел-лейн, улица, где жил Грег, была в пяти минутах езды от музея. Я медленно свернула в тупичок. Сердце в груди громыхало, как гонг. Над крышей Грега светила луна. Свет попадал в окна пустой комнаты. Возле дома стояла машина Грега. В окне наверху горел неяркий свет.
Давай же, подгонял меня внутренний голос. Решайся. Просто подойди к двери и позвони.
Платье на мне, казалось, потяжелело во много раз. Туфли неожиданно начали жать. И я вспоминала и вспоминала об ультиматуме, который предъявила Грегу… и о том, что он мог с ним не согласиться. И что тогда? А что, если Олли обнаружит, что я здесь побывала?
Я выехала на дорогу, грудь сотрясалась от рыданий. Я вела машину вслепую, разговаривая сама с собой, чувствуя, что схожу с ума. Опомнилась только у въезда на мост Либерти, ведущего в сторону пригорода. Дорога была почти пустой, и мост в тумане казался призрачным. Стоя на светофоре перед туннелем, я почувствовала такое отчаяние, что глухо закричала, заткнув рот кулаком. Эта ночь, весь этот ад, казалось, никогда не кончится. Это было невыносимо.
Защелкал указатель поворота. Когда на светофоре зажегся зеленый свет, я, сделав резкий вираж, повернула налево и назад, прочь от моста. В бардачке я нащупала маленький блокнот, который всегда там держу, и шариковую ручку. Что я написала тогда на вырванном листке бумаги? Помню,
