Оберег от порочной любви - Соболева Лариса Павловна
Внезапно Брасов почувствовал себя, как в бане. Он давно установил правило: парься, балдей, но вовремя выйди из парной, иначе сомлеешь. Самочувствие не из приятных. Самое худшее, что может случиться на свете, это остановка сердца. Появляется мнимая легкость, в глазах темнеет, от солнечного сплетения идет слабость, тело не слушается, учащается пульс. У него появились сходные по признакам ощущения, но из парной можно выйти на воздух, вдохнуть прохлады, прилечь, где попало, да и друзья вовремя окажут помощь. А здесь воздуха предостаточно, прилечь негде, помощи ждать неоткуда.
Брасов упал, видя только ноги, десятки ног и разнообразных туфель. Очень скоро и они расплавились в темноте.
Очнулся и, разумеется, понять не мог, где находится. Однако было комфортно, пожалуй, слишком. Э, да он лежит! Брасов повернул лицо к источнику света – окну, обстановка незнакомая, к счастью, он услышал голос Тори, она с кем-то переговаривалась.
– Тори! – позвал, правда, голос свой не узнал. Какой-то блеющий.
– Юрка! – Она склонилась над ним, лицо обеспокоенное, в то же время радостное.
– Это не наша квартира, – догадался он.
– Юрка, милый... – Тори присела на кровать, взяла его за руку. – Как же ты, негодяй, меня напугал!
– Кто негодяй, я? – Он попробовал пошевелиться, но силенок маловато, видимо, спал долго. – Черт, что со мной? Где это мы?
– В больнице. – Тори гладила по его руке.
– В какой, к черту, больнице? У меня же совещание.
– О, ты еще живешь во вчерашнем дне, – тихо рассмеялась она.
– Объясни толком, что значит, во вчерашнем?
– Вчера ты упал на улице, тебе стало плохо. Хорошо, есть добрые люди, сразу вызвали неотложку, а то бывает, идут мимо, будто не видят.
– Упал... – повторил он, силясь вспомнить этот момент. – На улице. Я был на совещании, это помню прекрасно, а что я делал на улице?
– Это должен ты знать. Твоя Лина сказала, что ты с совещания сорвался, как ужаленный, и куда-то уехал, сев за руль.
Этот момент проступил отчетливо, через минуту-другую Брасов восстановил и причину, почему сбежал с совещания. Ему позвонили, он подошел к окну, увидел ее... Дальше вспоминать не захотел, ибо сердце затарахтело, подсказывая, что ничего хорошего в тот отрезок времени не произошло. Он зажмурился, чтоб не видеть картины из вчерашнего дня, которые вспыхивали, словно вспышка фотоаппарата.
– Юра, тебе плохо?
Он открыл глаза, Тори приблизила лицо к его лицу, очень близко, от нее пахло земляникой и утренней свежестью, какая бывает за городом, если встать рано и войти в лес.
– Мне хорошо, когда ты со мной, – натянул он улыбку. – Слушай, а чего это я вчера упал? Куда? Прямо на пол?
– На тротуар, – поправила она. – Сердце прихватило.
– Инфаркт, что ли?
– Слава богу, обошлось.
– Значит, ты и я в больнице. А я хочу домой, я не люблю больницы.
– Ну, друг мой, мало ли, что ты хочешь. Полежи, отдохни, наберись сил, заодно похудеешь, кормить тебя на убой запрещено, это пойдет на пользу.
– А ты уйдешь? Я от ревности здесь подохну.
– Подохнуть тебе точно не дадут, а я сейчас у мамы, ревновать не к кому, завтра опять приду. Юрка, как я рада, что ты очнулся и вредничаешь.
Она уперлась подбородком в его грудь, смеялась и говорила о всякой ерунде, а он старался не возвращаться мыслями во вчерашний день, наслаждался сиюминутностью. Вот так бы и прожить жизнь в любви и согласии, этого он был лишен, но не дадут – что не дадут, помнил.
Когда Тори уходила, он спохватился:
– А телефон? Где мой телефон? Я же должен проверять, где ты, что делаешь, чем занимаешься.
– На тумбочке. Я его зарядила, зарядка внутри тумбочки. До завтра.
Она послала ему воздушный поцелуй и ушла, Брасов же, вспомнив к этому времени все, схватился за телефон и позвонил Илье:
– Как моя дочь?
– По-моему, отлично. Она не догадывается, что находится под наблюдением. Или вы хотите снять слежку?
– Ни в коем случае. Берегите ее, Илья. Особенно сейчас.
Да, особенно сейчас, ведь он в больнице. Вообще-то, находясь на расстоянии, он и на воле вряд ли способен ей чем-то помочь. Другое дело Илья.
28
Его хватило на неделю бесполезного лежания, потом он затребовал свои вещи, позвонил Тори, чтобы приехала за ним. Она примчалась, пыталась уговорить его не дурить и полностью пройти курс лечения, да разве ж он послушался! В машине Брасов набросился на нее с поцелуями.
– Юрка, ты ополоумел! – отбивалась Тори. – У тебя постельный режим.
– Да-да, поехали. Сейчас доберемся до кровати и устроим постельный режим до утра. Я соскучился.
– Да я не про этот постельный режим, – трогая машину с места, рассмеялась она. – Я про больничный.
– Тори, – приложил он руку к груди, – ну не могу я там больше находиться. Это же тюрьма. Ничего нельзя! Только и слышишь: больной, лежите! От этого скорее умрешь, чем от бурной деятельности. Дай же мне сигарету!
Если начистоту, то бегство из больницы обусловлено двумя причинами. Первая: если его надумали «нежно» убить, как ту же Наташку, то достанут даже на орбите в космическом корабле. А желательно побороться, что-то предпринять, как-то защититься, чего не получится в больнице. Кстати, за неделю он выработал тактику. Что нужно делать? Конечно, идти в милицию, теперь он это понял. Вторая причина – Тори. Ее рядом нет, значит, ему не спится, не лежится, аппетит пропадает, мысли одна ужасней другой. Способствует это выздоровлению? В таком режиме тревоги долго не протянешь и со здоровым сердцем, следовательно, незачем одиноко валяться на узкой койке в палате, лучше дома поваляться с Тори на широкой кровати. Сколько там радостей в жизни, неужели пренебрегать ими?!
– Скажи, только честно, наши невидимки давали о себе знать? – полюбопытствовал Брасов.
– Представь, я стала о них забывать.
– Напрасно. Я ведь на той улице очутился, потому что мне позвонили и настойчиво предлагали посмотреть в окно. Посмотрел, а точно под окном ОНА стоит, смотрит прямо на меня...
– Не вспоминай, прошу тебя. – Тори догадалась, о ком он говорит, естественно, испугалась повторного приступа.
– Нет, все нормально. Я пока лежал, досконально вспомнил, что произошло, как видишь, остался жив. Выбежав на улицу...
Детально Брасов и рассказывал, а Тори внимательно слушала, управляя автомобилем, не задавая вопросов, не ахая и не охая, не выражая сочувствия к пострадавшему, как это бывает в подобных случаях. И когда подъехали к подъезду дома, из машины не выходили, потому что Брасов продолжал делиться впечатлениями:
– Знаешь, Тошка, у меня было чувство, будто я очутился на другой планете, где жизнь построена на иных законах. И там то, что у меня в голове, имеет способность оживать, мое воображение рождает вполне реальные образы. Как в «Солярисе», помнишь? Куда ни кину взгляд, везде она, так сказать, размножилась, с той только разницей, что когда я подходил к ней, это была другая девушка. Все у нее то же, от одежды до волос, а лицо другое. Перед смертью, в ресторане, Лешка мне говорил об этом, приплел фильм «Солярис», а я тогда его не понял. Теперь понимаю, что с ним происходили те же события. И знаешь, сейчас мне кажется, его не убили, думаю, он сам прыгнул, потому что ему стало так плохо, как мне. Он хотел избавиться от кошмара и нашел способ, который ему подошел.
– А ты не нашел способа избавиться?
– Нашел. Не знаю, поможет ли, но нашел.
– Какой? – подхватила кровно заинтересованная Тори.
– Расскажу начальнику УВД, мы с ним знакомы.
– Все-все расскажешь?
– А другого выхода нет. У меня было много свободного времени подумать, проанализировать наше положение. Самостоятельно мы себя не сможем уберечь, потому что не знаем, кто играет на нашем прошлом. Прямо сейчас позвоню ему, договорюсь о встрече. Идем?
Начальник находился вне черты города, обещал приехать завтра, а послезавтра прямо с утра, сказал, будет ждать у себя.
