Юрий Гаврюченков - Пожиратели гашиша
Ну а раз так, то и приглашал меня в гости Леша не по собственной инициативе. Слишком наигранным был его беспечный тон. Я подумал и решился:
- Хочешь побеседовать со мной о дальнейших взаимоотношениях? - Надо же было найти повод для нанесения визита, сам он почему-то выдумать ничего путного не смог, просто пригласил в гости, и все. Растерялся или намекал таким способом, что не один? - Во сколько к тебе заехать?
- Ты завтра днем свободен? - спросил Леша, которого словно подтолкнули.
- Свободен ли я днем? Ну конечно, - не колеблясь откликнулся я. - К тебе готов приехать в любое время.
- Я буду ждать тебя к трем, - назначил Есиков, и мы распрощались.
Садясь в машину, я был преисполнен оптимизма.
В самом деле, почему бы мне не пообщаться с мусорами? "Токарев" казался хорошей страховкой от подставы со стороны Леши. Случись со мной что - и неприятности будут обеспечены нам обоим, не только мне одному. "Nil inultum remanebit"[ Ничто не останется неотомщенным (лат.). ] В том, что улика против Есикова попадет куда надо, если я не появлюсь дома в течение суток, я был уверен на сто процентов.
Славу я брать на встречу не стал. Не хотелось сталкивать его лоб в лоб с лягавыми: не столько за друга беспокоился (лягавым волка не взять), сколько за ментов - не дай Боже, соскочит у афганца планка. С операми я ехал поговорить, а не убивать их. Поэтому в условленное время я стоял перед есиковской дверью и ждал, когда мне отворят. Я был в приподнятом настроении и приготовился к встрече: на руку были надеты Браслет и Перстень, с которыми я не расставался, а во внутреннем кармане притаился Кинжал. Предметы внушали уверенность, что я в любой момент смогу заставить подчиниться любое человеческое существо.
Я позвонил еще раз, но открывать не торопились.
Тогда я постучал. Это возымело действие в том смысле, что дверь раскрылась сама. Я вошел в полутемную прихожую.
- Ay, Леша, - позвал я.
Не дождавшись ответа, шагнул в комнату и замер на пороге: такое увидеть я никак не предполагал.
Можно было рассчитывать встретить знакомых ментов, похожих на коммерсантов, либо незнакомых - в масках и бронежилетах, явившихся брать особо опасного преступника, но представшее внезапно зрелище застигло меня врасплох.
Посреди комнаты неподвижно стоял громадный негр в белом бурнусе, подпирая головой потолок. В руке его блестел широкий африканский нож. Позади в кресле распластался истерзанный труп сексота, выпотрошенньш с педантичностью хорошего повара.
Кто был поваром в этой дьявольской кухне, я уже догадался. Чернокожий исполин застыл как статуя, его широко раскрытые глаза были обращены в пространство, будто он пребывал в наркотическом трансе. Внезапно губы зашевелились, и неестественно высоким певучим голосом он произнес: Ассасини...
У меня отвисла челюсть, однако я не издал ни звука, ошеломленно обозревая апокалипсическую картину. Могучее тело африканца, словно вырезанное из черного дерева, поражало первобытной мощью. Он был одет в джинсы цвета хаки и вышеупомянутый бурнус, не скрывавший, однако, гармоничного рельефа выпирающих мускулов.
Кто он - исмаилит из Эфиопии, абиссинский колосс, вторгшийся на землю неверных?
Ответ я подыскать не успел. Негр двинулся ко мне деревянной походкой наркомана. Паркет похрустывал под его босыми ногами. Отвратительно кривой нож поблескивал в окровавленном кулаке, его острие несло смерть. Остекленевшие глаза африканца смотрели сквозь меня, это было ужасно. Я развернулся и побежал.
Подобным зрелищем у нас в Петербурге жителей балуют редко. Я мчался по улице что было мочи, а гнавшийся по пятам темнокожий хашишин в развевающемся бурнусе постепенно настигал меня. Расстояние, которое я пробегал тремя шагами, он покрывал двумя. Не обращая внимания на прохожих, я из последних сил оторвался на десяток метров и шмыгнул за угол, выхватив из кармана последний аргумент - Кинжал "старца гор", - другого оружия у меня не было. Негра долго ждать не пришлось. Шлепанье подошв по асфальту стремительно приближалось, словно он действительно меня чувствовал, и, когда черномазый выскочил из-за угла, я изо всех сил всадил лезвие по рукоять ему в брюхо.
Удар от столкновения буквально смел меня, отшвырнул на стену, спасшую от падения, которое могло оказаться роковым. Негр не почувствовал боли, казалось, он вообще ничего не заметил, хотя из развороченного жилета обильно полилась кровь и, раздвигая края раны, наружу выползла какая-то пульсирующая синюшная трубка, как я понял - кишка.
Вмиг стерев со стены многолетнюю уличную грязь, украсившую мой пиджак, я едва успел увернуться от мелькнувшего передо мной лезвия, отпрыгнул, спасаясь от следующего выпада, и рванул через дорогу прямо под колеса летящего навстречу автомобиля. Чудом разминувшись со смертью под пронзительный визг тормозов, я дернул к противоположному тротуару, на ходу пряча от посторонних кинжал, а колосс последовал за мной. Он не чувствовал боли и, наверное, даже не понимал, в каком мире находится, зная наверняка лишь одно: обещанное блаженство ждет федаи, добросовестно выполнившего приказ. Кишка болталась уже на уровне колена, опускаясь все ниже, по ней ручьем лилась кровь, - в общем, зрелище было жуткое.
В тот день судьба была милостива ко мне.
Вывернувшая с перекрестка "мицубиси-паджеро" врезалась в перебегавшего дорогу абиссинца. В воздухе мелькнули огромные черные пятки, окруженные разлетевшимися брызгами крови, блестящий нож звякнул об асфальт, приземлившись под колеса припаркованного у поребрика автомобиля. "Мицубиси" затормозила, из нее выскочили два жирных бандита, один из которых привычно хлопнул себя по голове, что должно было означать высшую степень раздражения. Над притихшей улицей загрохотали могучие раскаты отборного зоновского мата.
А я пошел себе потихоньку...
Нонешний вечерок удался на славу. Уходил я от места аварии пешком, так и не решившись вернуться за "Нивой". Не дай Бог кто запомнит меня и номер машины, а потом с ментами поделится.
Потому до своей квартиры я добирался "на холопских" метро и троллейбусе, что казалось гораздо безопаснее.
По пути навестив магазин, я купил бутылку "Реми Мартини". Настоящего коньяка, судя по аромату, распространившемуся, когда я откупорил бутылку. Сегодня мне было необходимо успокоиться и как следует подумать. Я достал из серванта коньячный бокал, наполнил на два пальца и выпил. Сначала успокоиться. Я налил еще и опустился в кресло. Теперь подумать.
К тому времени, когда руки перестали дрожать, а мысли вновь упорядочились, бутылка опустела наполовину. Предметы Влияния тоже, вероятно, сыграли свою роль. Чувствуя их защиту, я сумел быстро прийти в нормальное состояние. Все-таки ощущать поддержку было очень приятно. Я расслабился и развалился на кресле. За окном смеркалось, но свет зажигать я не стал. По телу разлилось долгожданное тепло, и, пристально глядя в плоскость Камня, я смог почувствовать себя свободно висящим в воздухе, словно облако, плывущее по небу. Сумерки окружали и убаюкивали меня, но мозг соображал вполне четко. Мне было хорошо.
Теперь я смог составить более или менее ясное представление о том, что происходило на самом деле с Лешей (вечная ему память). Хашишины выследили его, вероятно, в одну из наших встреч. Любопытно только - в какую. Когда мы заезжали со Славой или когда кувыркались вдвоем в тот, первый раз? Если со Славой, то не отследили ли они нашу машину, узнав, где мы теперь обитаем? Конечно, ничего хорошего не было в том, что Есикова замочили. Во-первых, я намеревался поиграть с ним как следует, окончательно сняв с себя подозрения обэповцев, а во-вторых, выяснить, что хашишины из него вытянули, не было теперь никакой возможности. Допустим, Есиков рассказал им все. Что он мог обо мне знать? Мой старый адрес. Новым хашишины располагали давно, так же как и номером телефона. О жилье Маринки, кроме Славы, никто не был в курсе (кроме Ксении, разумеется, но она не в счет), и до конца августа, пока не приедут ее родители, там спокойно можно отсиживаться. Скорее, так оно и есть: если федаи туда не приехали, значит, о Маринке не знают. Что еще мог рассказать Есиков? О моей машине. Ну и что, даже если он запомнил номера, арабам это ничего не даст. Пусть хоть обнаружат сейчас "Ниву" у Лешиного парадного, что они могут сделать? Заминировать разве что, в лучших своих традициях. Террористы любят взрывчатку, а "черные" после разгрома "Аламоса" ассоциировались у меня исключительно со взрывами. Ладно, с машиной буду поосторожнее...
И тут зазвонил телефон. В пустой квартире это было так неожиданно, что я даже вздрогнул, но тут же замер, стараясь производить как можно меньше шума. Спокойствие, только спокойствие. Звонить мог кто угодно: знакомые, скупщики, мама, кто-нибудь по ошибке. Но я почему-то знал, что это не ошибка. Квартиру проверяли арабы. И хотя света в окнах не было и машина осталась далеко, они зачем-то решили проверить, не возьмет ли кто трубку. Телефон отзвонил раз двадцать, потом умолк.
