Елена Гайворонская - Пепел звезд
Фролов сказал:
– Мне жаль.
Она ответила:
– Неправда. Для вас он был только бандитом.
Ее остановившиеся глаза были черны, как московское зимнее небо.
Он произнес неожиданно для себя, о чем старался не разговаривать вообще:
– Я знаю, что такое терять близких. Я был в Чечне.
Она впервые сфокусировала на нем прозрачный взгляд.
– Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?
Он не умел успокаивать. Особенно плачущих женщин. Он ответил:
– Потом станет легче…
Может, он и придумал бы, что еще сказать, но в этот момент, ощетинясь мигалками, завывая так, что чертям в аду, должно быть, тошно стало, подъехала к зданию морга вереница черных автомобилей. Немногочисленные прохожие испуганно расступились, дав дорогу делегации хмурых дорого одетых мужчин. Со стороны Фролов наблюдал, как они подошли к Марине, почтительно склонили головы. Он знал каждого в лицо, как всякий уважающий себя опер криминальной милиции. А они его – нет. Они не знали ни в лицо, ни поименно никого из миллионов тех, за чей счет выстраивали свою империю, чьими жизнями бросались легко, как кеглями в кегельбане, чтобы потом, когда придет время, столь же просто распрощаться со своими…
– Это вы были женщиной Антона? – спросил один у Марины.
– Да. Теперь уже была.
– Мы его партнеры. По бизнесу. Хотим, чтобы вы не беспокоились ни о чем. Мы похороним его, как полагается. На Новодевичьем. Все за наш счет – процессия, отпевание…
– Зачем отпевание? Он не был верующим.
– Понимаете, – он говорил проникновенно, убедительно, как с неразумным ребенком. – Никто не знает, что ТАМ. Лучше отпеть.
– Вы всерьез полагаете, что два часа в церкви обеспечат вам пропуск в рай, несмотря ни на что?
Но, увидев в глазах этих людей замешательство и непонимание, Марина махнула рукой.
– Делайте, что хотите. Только не трогайте его больше. Не трогайте…
В небольшой бар «У Теда» в деловом квартале Кливленда ходили, в основном, завсегдатаи – холостяки и те, кто не слишком торопился к домашнему очагу, нарушая тем самым иллюзии об идеальных американских семьях. Здесь можно было слопать хороший бифштекс, поиграть в бильярд и пинг-понг, поглазеть сразу в несколько широкоформатных телевизоров, посплетничать о хорошеньких женщинах, словом, расслабиться после рабочего дня.
Борис Эдельман потягивал «Джин-тоник», одним глазом отслеживая футбольный матч «Хорватия – Италия», другим – Си Эн Эн, при этом успевая выслушивать сетования коллеги на супружескую жизнь.
– Ты правильно делаешь, что не женишься больше. Я бы сто раз развелся, но здесь это так дорого…
– Да уж, – посочувствовал Борис. – В России нужно было оставаться. Там бы и разводился, сколько влезет.
– Ты правильно сделал, что развелся.
– Тьфу, заладил, – в сердцах сплюнул Борис. – Я из-за тебя гол пропустил. Да я, если хочешь знать, такую потрясающую девушку в Москве встретил. Знай раньше, что с ней познакомлюсь – не уехал бы сюда, честное слово!
– И что?
– Пока ничего. Пока.
– Ты правильно делаешь, что ищешь в России… – снова затянул коллега.
– Да никого я не искал! – рассердился Борис.
«На канале СиЭнЭн – события в России. Всемирно известная топ-модель Ада Беркер…»
– Эй, Тедди! – завопил Борис на весь бар, – сделай погромче!
«…имеет все шансы выиграть процесс, возбужденный ею по факту оскорбления чести и достоинства против трех молодых людей, принадлежащих к организации неофашистского толка „Русское национальное единство“…
– Молодец, крошка! – заметил кто-то из завсегдатаев.
«В интервью, данном российской прессе, Ада заявила, что граждане России периодически сталкиваются с различными видами унижения и грубости, как с высоких политических трибун, так и со стороны „трамвайных“ хамов, которым вы имели несчастье чем-то не понравиться, будь то национальностью, внешностью, вашим родом занятий или формой одежды.
К сожалению, подобные процессы – редкость в стране, где люди не настолько богаты, чтобы защищать свою честь в суде. Однако известная манекенщица надеется стать «первой ласточкой» и обещает помочь тем, кто решится пойти по ее пути.
РНЕ прислало в суд своего представителя, который принес Аде Беркер публичные извинения за выходку не в меру активных членов и заявил, что защита подсудимых – личное дело их самих…
Мораль сей истории такова – на всякий яд неизбежно находится сыворотка. А у цивилизованного мира появилось твердое убеждение, что зарождающийся в России нацизм получит, наконец, достойный отпор.»
– Эй! – восторженно заорал Борис, тыча пальцем в появившуюся на экране темноволосую красавицу.
– Это моя девушка!
Коллега допил свою порцию «дринка виски» и, поморщившись, сказал:
– Будет врать-то!
Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа – черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин. Стоявшие вдоль каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим. Несколько человек несли помпезный деревянный в завитушках гроб.
– Кого-то важного хоронят, – перекрестившись, сказала какая-то старушка с обочины. – Артиста что ль?
– Какого артиста, – зло бросил милиционер. – Бандита братва провожает. Мафиози крупного, ясно?
– Батюшка, что делается… На таком-то кладбище. Перевернулся мир.
– Зря вы пришли, – тихо сказала Марина подругам. – Своих неприятностей хватает.
– Прекрати. – Лена сжала ее руку в черной перчатке. – Мы же друзья.
Ада, поправив черный шарфик, кивнула.
– Не могла же ты быть здесь одна.
Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот Антон лежал как живой. Легкий румянец на щеках, губы сложены в ироничной улыбке. Вот поднимется и отпустит очередную хохму.
Марина пристально наблюдала за длинной вереницей мужчин, прикладывавшихся к бумажному венчику на правой руке мертвого Дона.
«Кто-то из них заказчик. Кто?»
– Ты спятила? – вне себя от бешенства, орал Дмитрий. – Как ты могла пойти туда?! На похороны бандита!
– Я пошла разделить горе со своей подругой, – тихо, но твердо произнесла Лена. – У нее больше никого нет. Она не виновата, что влюбилась не в того человека.
– Завтра вся пресса затрубит о том, что ты там была! Их не будут интересовать твои благородные порывы! Они напишут, что ты – правая рука мафии и убила Крылова по заданию преступной группировки.
– Но это же чушь!
– За эту чушь тебе впарят лет десять! Когда ты перестанешь спасать мир и начнешь думать о своей жизни?! Однажды твоему бывшему любовнику стало грустно, он решил поплакаться кому-то в жилетку. Нашлась одна дура – ты. Потом его кто-то пристрелил, а на тебя повесили всех собак, ты нос на улицу высунуть боишься. Твоего отца уволили. Мало? Подружка трахалась с бандитом, его пристрелили, а ты, находясь под наблюдением, позируешь у его гроба?! Это ни в какие ворота не лезет!
– Прессы там не было. А даже если и была, это, как ты верно подметил, МОЯ жизнь. И я буду делать то, что считаю нужным. И не смей на меня орать и оскорблять мою подругу! Голос девушки дрогнул. – Можешь отказаться от моей защиты.
Она громко хлопнула дверью.
– Вот черт! – Дмитрий беспомощно взъерошил волосы. – Угораздило ж меня полюбить идиотку. Хоть бы наши дети в отца пошли…
Марина не помнила, сколько времени, подобно зомби, бродила по стылому городу, прежде чем решилась вернуться домой. Домой… Как легко и радостно выговаривалось это слово всего три дня назад. А нынче она спотыкалась о каждую из немногочисленных букв… В древности была такая пытка: из кипятка в ледяную купель… Раньше казалось: столько уже пережито, что больше не будет. Ошибалась. Прежде она не знала, как кровоточит, рыдая, рвется наружу, каждым нервом и сосудом, прошитая насквозь автоматной очередью душа…
Она тщетно пыталась зацепиться за что-то еще в этом мире. Работа? Нет, только не сейчас. Она никогда не была слабой, но теперь не могла заставить себя подкрасить даже собственные губы. И не знала, когда дорогие косметические наборы перестанут источать тошнотворный запах ладана, а в блестящих глазах «звездочек» отражаться белое лицо мертвого мужа. Слишком многое она пыталась забыть, отгоняя прочь негативы прошлого. Но не теперь. Эта боль будет с ней до конца…
Дом был пуст. Охрана ушла. Что им теперь здесь делать? А ЕЙ – что? А, может, и впрямь пора заглянуть за зыбкий занавес, разделивший их с Антоном, узнать, наконец, что же там: свет, тьма, огонь или пустота?
Марина не сразу поняла, что произошло. В доме все было вверх дном. Огромная свалка. Ограбление?
Не осталось сил ни пугаться, ни возмущаться. Стояла и тупо смотрела. «Мародеры».
По лестнице с содранным ковром, на ступеньках которой они столько раз сидели, курили, прошла в спальню. Невыносимо было думать, что ее единственный дом, еще хранивший тепло былого счастья, осквернен чьими-то жадными сальными руками. Лев мертв. Сбегаются гиены. Что-то блеснуло на полу в куче перерытого белья. Она нагнулась, подняла. Колье. То самое, подаренное Антоном. Она так ни разу и не надела его. Марина поднесла его к щеке. Черные камни мерцали, словно невыплаканные слезы, помня еще ласку ЕГО рук…
