Сёстры Чан-Нют - Черный порошок мастера Ху
Я все жду прибытия браслета и кольца, которые выписал из Китая. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я их заказал, но Доброхот уверяет, что товар еще не выслан. Я подожду еще неделю, а потом пойду в суд и подам жалобу на несоблюдение договора.
Я уже давно мечтаю заполучить последние предметы из этой уникальной коллекции, которую алчные и бессовестные люди распродали по частям, исходя из самых низменных финансовых соображений. Подумать только: пожертвовать бессмертием ради нескольких пошлых связок сапеков!
— Так вот почему эти вещи не были украдены! Они так и не дошли до графа! — воскликнул вслух мандарин, прежде чем вновь погрузиться в чтение. — Странно, ведь скопец Доброхот включил эти драгоценности в список ввезенных товаров. Что же с ними случилось?
Наконец-mo я буду готов к последнему обряду. Призываемые мною боги будут благосклонно взирать на меня, когда в блистающем одеянии из перьев, увешанный убором из нефритовых звезд, я запою им Канон Великого Вместилища. Зеленый дракон и белый тигр — символы Востока и Запада — пойдут рядом со мной, когда я отправлюсь в небесное путешествие по священным стопам Великого Юя.[18] Там, за волшебными воротами, мне повстречаются пять старцев — пять земных столпов, — и я увижу наконец острова бессмертия, плавающие на поверхности четырех морей. Помогать мне будут мои талисманы, вести меня будут тайные карты, и, словно в океане, я поплыву в лабиринте меж вершин священных гор.
И тогда, напитавшись небесным светом, я вознесусь ввысь, к планетам и светилам, омытый солнечным сиянием и напоенный лунной влагой. И древо жизни, плоды которого, дарящие бесконечную молодость, охраняют птицы в золотом оперении, взрастет под моим распростертым телом. Я же устремлюсь еще выше, к небесной оси — Северному Ковшу, управляющему Вселенной. Коснувшись каждой из семи его звезд, я увижу прячущиеся в них райские кущи, а затем направлю свой полет к последней небесной стоянке — Полярной звезде, узлу, вокруг которого обращаются миры. И там, подставив лицо багровому дыханию Солнца, излучая всем телом невиданное сияние, я сольюсь воедино со Вселенной.
Мандарин Тан присвистнул. Перед ним лежал текст, посвященный внутренней алхимии, и заканчивался он ни много ни мало полным слиянием с миром. Только даосы с их навязчивой страстью к превращениям и неумеренным употреблением всяких снадобий были способны на столь полное отождествление человека и окружающего его мира. Однако граф Дьем был не просто даосом: то, что мандарин прочел в его дневнике, восходило к древней ветви этого учения, о которой рассказывал ему Сю-Тунь, — школе Шанцин. Иезуит и правда говорил, что последователи этого течения, большей частью представители аристократии, для воссоединения с небесами поглощают астральные потоки. Таким образом, граф хранил эту традицию, ведущую начало из Древнего Китая.
Сжав руками голову, мандарин постарался оценить значение того, что только что узнал. Если покойник предавался этой древней практике, он нуждался в талисманах, о которых упоминается в рукописи. А что было у него на шее? Огненный Шар — символ Солнца и Металлический Росток — эмблема Полярной звезды… А если драгоценности, которых ожидал граф, дополняли набор космических элементов, упоминавшихся в дневнике? В крайнем возбуждении мандарин перечитал последний пассаж: кроме Солнца и Луны, в нем говорилось о Северном Ковше и Полярной звезде. Значит, на поверку не хватало Ковша и Луны. Молодой человек торжествующе поднял кулак. По крайней мере, часть загадки разгадана: семь жемчужин на браслете, заказанном графом, изображали, вне всякого сомнения, семь звезд созвездия Ковша, а белый халцедон, вставленный в перстень, символизировал матовый свет Луны. Все складывается просто отлично!
Опьяненный успехом, мандарин Тан постарался все-таки сохранить ясность ума. Конечно, теперь он понимал причину, по которой граф приобрел эти драгоценности, однако обстоятельства его убийства не становились от этого яснее. Размышляя, мандарин пропускал между пальцами кисточку, лежавшую на столе. Нет, все-таки что-то в его версии не складывалось. Он пришел к заключению, что все эти украшения символизировали небесные тела: кристалл сферической формы — Солнце, металлический диск — Полярную звезду, семь жемчужин — Ковш, а халцедон — Луну. Однако его не покидало смутное ощущение, что в рассуждениях его есть слабое место и связано это с тем, что рассказывал ему Сю-Тунь. Он порылся в памяти, пытаясь отыскать тот момент, но безуспешно.
Вздохнув, он взглянул на постель, на которой угадывались еще очертания тела графа. Раскинутые в разные стороны руки указывали, вероятно, на то, что спящий летал во сне. Сцену убийства нужно было восстановить любой ценой, и молодой человек не без внутреннего трепета решил прилечь на кровать убитого. Чтобы воссоздать условия той ночи, мандарин задул обе масляные лампы, и комнату теперь освещал лишь холодный лунный свет. Бормоча молитвы божествам-хранителям, он вытянулся во весь рост, лицом вниз, пытаясь поставить себя на место покойника.
Закрыв глаза, он вслушивался в окружавшую его тишину и вдыхал вечернюю свежесть. Граф, судя по всему, спал крепким сном. Что-то — возможно, какой-то шум, — должно быть, разбудил его и заставил встать с постели. Поднявшись, мандарин пошел к балкону, глядя на луну, в ярком сиянии которой сад был виден как на ладони. Баньян, на котором он обнаружил шелковую нить, рос прямо перед балюстрадой, однако все же слишком далеко, чтобы кто-то смог запрыгнуть с него на балкон. Впрочем, на теле старика не было найдено следов борьбы — ни одного кровоподтека. Расхаживая взад и вперед по балкону, он пытался представить себе ход событий.
— Предположим, что графа привлек какой-то шум и он вышел на балкон, — вслух рассуждал судья. — Заинтересовавшись, откуда этот звук взялся, он наклоняется над балюстрадой. В это время убийца наносит удар.
Наклонившись над пустотой, мандарин повторил сцену. Но как можно было убить графа на расстоянии? Ибо речь шла именно об убийстве на расстоянии, поскольку возможности непосредственного контакта не было никакой. Рана, через которую извергся поток крови, была очень глубокой и чистой, что говорило о чрезвычайно остром оружии и большой силе удара. Кроме того, следовало объяснить, каким образом было похищено ожерелье с Огненным Шаром, если преступник не приближался к графу вплотную. Мандарин метался, как хищник в клетке, перебирая разные варианты, один безумнее другого, затем снова подошел к перилам. Опершись о них, он наклонился над садом, словно вглядываясь в темноту. Очевидно, граф стоял именно так: потому-то он и вытянул шею, оказавшись в наиболее уязвимом положении. В таком случае ожерелья должны были свободно свисать у него с шеи, болтаясь над пустотой. Если предположить, что в него метнули нечто вроде ножа, то как убийце удалось вернуть его? И потом, как увязать траекторию брошенного предмета с формой нанесенной раны, которая требовала особой точности удара?
Мандарин Тан взглянул на ствол дерева, с которого снял тогда шелковую нить. Она зацепилась за ветку как раз на линии, соединяющей место на балконе, где он сейчас стоял, и небольшой кустик, достаточно густой, чтобы за ним мог спрятаться человек. А что, если этой нитью воспользовались, чтобы извлечь орудие убийства из шеи графа? Но возможно ли, чтобы привязанный за веревочку нож рассек шею с такой точностью? Сколько мандарин ни раздумывал над физическими аспектами проблемы, он не смог прийти к твердому убеждению, что убийца воспользовался именно кинжалом. Принимая во внимание угол, под которым была нанесена рана, это предположение казалось совершенно невозможным. Требовалось какое-то особое приспособление, которое должно было обвиться вокруг шеи таким образом, чтобы, потянув за него снизу, убийца произвел смертельный надрез, — остро отточенное кольцеобразное лезвие с привязанной к нему той самой белой нитью…
Стоя на залитом лунным светом балконе, мандарин поднял лицо к звездам, совершавшим свое едва уловимое вращение по ночному небосводу, и вздрогнул. На память ему пришли слова Сю-Туня, и ускользавшая до сих пор деталь вдруг предстала перед ним со всей ясностью. Прерывисто дыша от волнения, он увидел все так, как оно произошло в ночь, ставшую последней для графа Дьема. И тут он понял, чья именно рука сжимала ту нить.
* * *Облегченно вздохнув, Сю-Тунь захлопнул крышку. Книги и личные вещи заняли свои привычные места в четырех сундуках, за которыми завтра к вечеру придут слуги мандарина. Физически он был готов к отъезду, ему оставалось лишь приготовиться к нему морально. Взгляд его блуждал по стенам пустой комнаты, освободившейся от вещей, которые, впрочем, так и не смогли изменить ее спартанский облик. Чуть покосившиеся полки хранили еще следы множества книг и карт, бывших его верными спутниками в долгие бессонные ночи. А вот распятие, снятое им со стены, не оставило на ней ни малейшего следа, не отметив своим присутствием ни пространство, где оно пребывало, ни время, в течение которого оно там находилось. Подобно змеиной коже, переливающейся всеми цветами радуги, покоились в сундуках его сшитые по последней нанкинской моде парадные одеяния, которые он не раз надевал, стремясь быть как можно ближе к народу, оказавшему ему такое гостеприимство. Теперь, когда он готов пуститься в обратный путь, он будет довольствоваться сутаной иезуита, темная ткань которой лишь подчеркивала бледность его кожи и полыхание рыжей, как пламя, бороды.
