Олег Игнатьев - Мертвый угол
«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».
Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и вздувшееся сразу тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.
Сзади него, сжимая в руках «Магнум», сотрясалась от рыданий Юля.
Глава двадцать восьмая
Не зря он сразу инстинктивно почувствовал в ней друга.
Порывисто прижав ее к себе, Климов шепнул «умница», погладил по спине и высвободил пистолет из ее пальцев.
От Юли ничего нельзя было добиться. Щеки ее были мокрыми, как будто она плакала щеками, носом, подбородком — всем лицом. Ее била нервная икота. Единственное, что она еще могла, так это смотреть на Климова своими сердобольными глазами, да еще покусывать сведенные испугом пальцы.
Отшвырнув пистолет «Чистого» под стол, Климов поднял с пола свой «Макаров», схватил Юлю за руку и бросился к сейфу.
— Скорей.
Юля с отвращением переступила через Слакогуза и, поддаваясь воле Климова, устремилась вслед за ним.
— Держи фонарь. Свети.
Распахнув дверцу шкафа с остывающей фиолетово-огненной окалиной — термит прожег дыру величиной с кулак; замка, по сути дела, уже не было, и обнаружил вместо фотопленки горстку пепла.
Сработанный Слакогузом компромат легко и просто вынулся из сейфа. «Уже легче», — решил Климов и попросил Юлю держать фонарь правее. Ее Губы и пальцы все еще вздрагивали от жестокого озноба. Луч фонаря плясал на стенке сейфа.
— Вот он, — сказал Климов и показал на узкую пластину из металла, которая была прикручена к боковой стенке. — Код от камеры газгольдеров.
Слепо повинуясь Климову, Юля даже не раскрыла рта. Только склонила набок голову.
— Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать…
Капля металла застыла на последней цифре, и Климов сбил, отковырнул окалину клинком.
— Тридцать три, — прочел он вслух и тотчас усомнился. — А может, тридцать восемь… — Посмотри, — сказал он Юле, — что здесь выбито, какая цифра?
Он взял из ее рук фонарь и высветил пластину с кодом.
Юля всмотрелась в цифры, прошептала «я не знаю», зачем-то провела по цифрам пальцем, как слепая. Легкая тень, скользнувшая по ее лицу, на какое-то мгновение дала почувствовать глубину ее раскрытых глаз. Ту глубину, в которой можно было утонуть. Ее приоткрытые губы, вздрагивавшие от озноба, казалось, ждали поцелуя, благодарного и утешительного поцелуя, а не разговоров, не разглядыванья цифр, и неукротимая стремнина чувств влекуще потянула Климова к девчоночьей родимой ямке под ключицей, к трепетным губам…
— Бежим, — шепнул он Юле и повлек ее к двери. От дыма в комнате уже кружилась голова. Глаза слезились.
Выглянув в коридор и убедившись, что он пуст, Климов с Юлей побежали по лестнице. В застрявшем лифте кто-то колотил ногами в двери. Слышались проклятия и ругань.
Да, жизнь человека — это мир причин. Причин и следствий.
Думать о том, что в лифте застрял «Медик», не хотелось.
«Кто-то из его охраны, — успокоил себя Климов. — Иначе, лифт давно бы разломали, высвободили главаря».
Юля не отпускала руку Климова, да он и не позволил бы ей это сделать. Слишком темно, слишком опасно было в шахтоуправлении.
Добравшись до цокольного этажа, до вестибюля, а затем до узкого туннеля, ведшего, как понял Климов, прямо в бункер, они с Юлей обнаружили в стене обитую железом дверь. Ни он, ни Юля не имели представления, что там находится. Замок был навесной, и Климов без труда сорвал его с двери. Потянув ее на себя, Климов включил фонарь, увидел дворницкий совок, обтерханные метлы, тряпки, ведра, и втолкнул Юлю в каморку.
— Спрячься здесь.
— А вы? — оцепенело испугалась Юля.
— Никому не открывай. Не выходи. Я за тобой вернусь.
Юля кивнула.
— Да. Конечно.
Климов увидел в углу крепкий черенок лопаты и показал, чтоб Юля изнутри закрылась с его помощью, использовала черенок вместо засова.
Юля понимающе схватилась за лопату.
Убедившись, что запор держит надежно, Климов вырвал из косяка дверной рамы болтавшийся на петле замок, подумал- погадал, куда бы его деть, и, обнаружив трубы отопления, идущие над головой, швырнул на них замок. Теперь дверь дворницкой казалась нерабочей, заколоченной навеки.
Только теперь Климов дотронулся до поцарапанной пулей щеки, коснулся мочки уха. Кровь запеклась и больше не текла по шее. Это успокоило, придало силы.
«Все хорошо, все просто замечательно, — подумал Климов и двинулся в сторону бункера. — «Медик» там, если уже не в штольне».
Чтобы удостовериться в своих предположениях, Климов включил рацию.
— «Медик», я «Чистый», направляюсь в бункер.
— Я «Медик», — услыхал Климов голос санитара Сережи. — Как наверху?
— Спокойно.
— Зато у рудника убито пятеро. — В тоне «Медика» звучал укор. — Похоже, что «Могильщик» не один.
— Один, — запротестовал Климов. — «Могильщик» один. Его уже загнали в угол, скоро доберутся.
— Ладно, я на месте, — сказал «Медик». — Жду тебя с Мишаней. Кстати, где он? Рация молчит, его не слышно.
— С девкой возится, — ответил Климов. — Наверху.
— А ты где?
— В вестибюле.
— Подходи.
— Иду, — предупредил Климов и выключил рацию. Приятно, черт возьми, иметь на свете двойника! и зваться «Чистым»!
Климов побежал.
Не быстро, но поспешно. Держа в руках фонарик и ловя глазами луч.
«Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать девять, — считал он про себя, — а может, тридцать три, а может, все же, восемь». — Последняя цифра кода была в голове «Медика».
И это раздражало.
Террор — такая кухня, на которую не всякого пускают. Кто-то грамотный руководил, подсказывал и направлял ход акции. Наваристое хлебово затеял. Хитрую придумал рецептуру.
Климов постоянно открывал в слаженном механизме террора что-то новое. Поражали дисциплина, боевая выучка, профессионализм. И — никакого мародерства. Магазины не грабили, по домам не шныряли, шмон не устраивали.
Прикидывая в уме, как лучше провести захват «Медика», он перешел на шаг, осторожно свернул вправо, выключил фонарь.
Он понимал, что где-то здесь, в ближайшем переходе — бункер, возможно, перед бункером есть что-то вроде тамбура, санпропускника, своеобразный фильтр, через который посторонний в бункер не проскочит, не пролезет и не просочится. Значит, с «Медиком» придется повозиться. Ни один уголовник не сдастся добровольно, без сопротивления, если ему уготована смерть, и торг, как говорится, неуместен.
Климов это знал прекрасно. Имел опыт. Осознавал, что схватка может быть смертельной. Жизнь настолько шероховата сама по себе, что надеяться в кровавой катавасии на гладкий исход дела легкомысленно. Может быть, придется завершать дело Петру, может быть, придется Климову попозже выковыривать «занозы», — так про себя он именовал пули, чтобы излишне не драматизировать события. Как бы там ни было, а у него поставлена рука. Не было случая, чтобы он не выбил тридцать из тридцати. А ближний бой ему вообще не страшен: только что проверил, разогрелся, убедился в своей силе. И вообще, он знает и умеет то, чего ни в одной книге не найдешь, не выучишь и не запомнишь.
Автомат был за спиной, «Магнум» — за поясом,«Макаров» — в кобуре под мышкой, клинок в ножнах, а руки свободны. Главное — руки и немножечко актерства.
«Они запаникуют, обязательно запаникуют, — подумал Климов об охранниках в бункере и осторожно двинулся вперед. — Нет ничего страшнее неопределенности. Механика террора — штука страшная. Выматывает нервы до предела. А сообщество убийц, вообще, по сути дела, невозможно. Перейдя черту добра и зла, они на время зависают в пустоте. Над бездной страха. Лучший их советчик — страх за свою шкуру».
— Стой! — в грудь Климова уперся автомат. Из-за угла шагнул охранник без лица. — Назад и на пол!
