Марина Крамер - Умереть, чтобы жить

— Ошибаетесь. Я не подумала, а вот Бальзанов совершенно точно вычислил, что вам такая схема, простите, не по зубам.

Луцкий оглушительно захохотал:

— Леха-Леха, развели тебя как лоха! Да Наташка только придумала, как нам из страны выехать без проблем, а деньги-то со счетов я выводил. Одна эта ваша «Русская Галактика» мне помогла хорошую сумму слить.

«Ну, еще бы. Не зря Тихонов говорил, что не мог доказать представителю инвестора необходимость, допустим, трех компьютеров в отделе вместо одного. И ведь так один и стоял — а журналистов трое. Понятно, куда деньги уходили. Делился немного с Вересаевым — вот и все. И так во всем: мебель, оргтехника, канцелярия — да все».

— И вы этим гордитесь?

Луцкий постучал по столу пустой кружкой:

— Хозяйка, ты негостеприимна. Мне черный крепкий.

Ника послушно встала и налила ему чай, подвинула сахарницу. Луцкий вернул ее на место и сделал большой глоток, поморщившись от горячего:

— Хороший чаек. Ты спросила, не стыдно ли мне. Нет, Вероника, не стыдно — так же как не стыдно тебе пользоваться деньгами погибшего Максима Гавриленко. Что, удивлена? А я Макса хорошо знал.

Стахова окаменела. Упоминание о Максиме и его деньгах ей совсем не понравилось — сейчас этот человек запросто потребует выкуп за ее жизнь и жизнь ее сына, и Ника, конечно, не раздумывая, согласится. Но как же неприятно будет потом чувствовать себя проигравшей…

— Что молчишь?

— А что я должна сказать?

— Да ничего не должна. Только не берись судить меня, хорошо? Я всю жизнь положил на этот сраный «Нортон», работал как проклятый, а все сливки всегда собирал Леха. Я делал основную часть работы, волок на себе все — от поиска площадок и поставщиков бетона и кирпича до решения проблем с налоговой, «санитарами» и пожарными, а он открывал церкви, светил мордой в телевизоре и корчил из себя мецената и благодетеля. Я работал — а он только лавры пожинал, никому в голову не приходило, что «Нортон» — это, по сути, я, а Бальзанов — вывеска, ширма. Как по-твоему, сколько еще я мог это терпеть? Я не позволял себе сотой части того, что мог он. Да, я вкладывал деньги в Наташкины камни, но и только. Дом наш был меньше, машины хуже, в тусовке меня практически не знали. «Что, «Нортон»? Это Бальзанов, что ли?» — передразнил он кого-то. — И вот как ты думаешь — меня это устраивало?

— А ведь тщеславие — смертный грех, не так ли? — осторожно спросила Ника, и Луцкий взорвался:

— Да в гробу я видел это все! Вот все это дерьмо, понимаешь?! Грехи эти смертные и все такое — потому что те, кто лицемерно об этом рассуждает на телекамеру, в жизни как раз только тем и занимаются, что нарушают эти заповеди! Кругом вранье и лицемерие! «Известия» без известий и «Правда» без правды — одна брехня, мусор, шлак! Хватит! Не хочу, чтобы сын в этом варился!

— И поэтому скрывали его существование, да? Поэтому отправили снова в Америку, хотя он приехал и хотел жить здесь?

— Да. И не просто, а по дипломатическому каналу, чтобы не обыскивали, — Луцкий, чуть успокоившись, многозначительно посмотрел на Нику, и та поняла — бриллианты Натальи ушли в дипломатическом багаже… — А вот теперь Леша Бальзанов пусть покрутится. Он без меня шагу ступить не сможет, он ничего в этом бизнесе не понимает и не значит, он — пустышка. Все, финита. Теперь — сам-сам-сам, а раб сорвался с галеры. Завтра меня здесь не будет.

Луцкий встал и, снова натягивая капюшон, проговорил спокойно:

— Я не буду проверять, соврала ты про тексты или нет, думаю, что побоялась бы. Прага — город небольшой. Имей это в виду. Уверен, что мы с тобой еще встретимся. Поэтому не прощаюсь.

Он вышел в коридор, щелкнул замком двери и исчез. Остолбеневшая Ника даже не услышала, вызвал он лифт или пошел пешком. Ее парализовало от страха — уехав, она ни от чего не избавится, наоборот. Она будет каждую секунду ждать, что из-за какого-то угла на нее или Максимку нападут, украдут, будут шантажировать, убьют… Это совершенно недопустимо. Но как предотвратить надвигающуюся трагедию, она не понимала. Никаких козырей у нее не осталось — и защититься от Луцкого она не сможет. На подгибающихся ногах Ника добралась до кровати и рухнула лицом в подушку.

В голове вертелась фраза, брошенная им в начале разговора: «Завтра меня здесь не будет и вообще не будет больше». Что это могло значить, Ника не понимала, но повторяла эту фразу снова и снова, пока не почувствовала, что сейчас сойдет с ума. И вдруг… «AF 1845 суббота» — всплыло в ее памяти письмо детектива Павла, отправленное ей за несколько минут до смерти.

— Вот я дура! — Вскочив с кровати, Ника забегала по комнате. — Это же номер рейса, «Эйр Франс»! Завтра — суббота! Он улетает во Францию в субботу, а там просто выбросит паспорт.

Даже не посмотрев на часы, она схватила телефон и набрала номер Бальзанова. Тот ответил не сразу и недовольным сонным голосом. Ника не стала расшаркиваться и сказала всего одну фразу:

— Луцкий улетает завтра рейсом «Эйр Франс» номер восемнадцать сорок пять, — и положила трубку.

В том, что Бальзанов поймет все как нужно, она не сомневалась.

Эпилог

Каллиграф не выбирает кисть.

Сергея Луцкого арестовали в аэропорту до того, как он успел пройти регистрацию на рейс в Париж. Бальзанов выдвинул длинный список обвинений, и следствие шло полным ходом. Но местонахождение его супруги и сына так и не было обнаружено. Певческая карьера Эдуарда Луцкого закончилась, не успев толком начаться.

Сайт «Русская Галактика», входивший в тройку самых читаемых ресурсов Рунета, окончательно трансформировался в ресурс с названием «Платформа Россия» и стал публиковать статьи об инопланетянах, контактерах с НЛО, солнечном затмении, паранормальных явлениях и пользе холодных обливаний в пятый лунный день. Аудитория его сократилась почти в три раза.

Федор Филонов ушел работать заместителем главного редактора в крупнейший и хорошо раскрученный интернет-проект, взяв с собой нескольких журналистов.

Александр Тихонов сотрудничает с интернет-порталом, пишущим о состоянии тюрем и системы исполнения наказаний в стране, поддерживает с Филоновым ровные отношения и часто приезжает играть в петанк.

Людмила Бальзанова неожиданно для всех развелась с мужем и ушла с должности начальника пиар-службы «Нортона». Она открыла при одной из церквей центр детского досуга и занялась преподаванием там актерского мастерства и художественного чтения. Ее воспитанники часто выступают на различных мероприятиях и участвуют в конкурсах, а Людмила чувствует себя востребованной и нужной.

Дела «Нортона» пошли на спад, количество возводимых объектов сократилось, а деловые партнеры один за другим стали расторгать договоры о сотрудничестве. Алексей Бальзанов, оставив фирму на заместителей, уехал на год в Израиль, чтобы пожить вблизи христианских святынь и немного очиститься от грехов.

Дмитрий Рощин выписался из больницы и на следующий день сделал Веронике предложение, которое она приняла. Они вместе уехали в Прагу, где Дмитрий познакомился с сыном Ники, ее друзьями и отцом Максима Гавриленко — старшего. Тот одобрил выбор своей несостоявшейся невестки. Дмитрий и Вероника поженились в Праге перед Рождеством. На свадьбу прилетала Вера Павловна, но остаться у сына и невестки отказалась, вернулась в Москву. Дмитрий учит чешский язык и готовится подтверждать свой диплом, чтобы иметь возможность практиковать в Чехии. Он много времени проводит с маленьким Максимом.

Федор сдержал слово, и Ника возглавила корпункт его интернет-издания в Праге, взяв на работу еще двух журналистов. Они с Дмитрием подумывают о совместном ребенке.

Дарья Дезомбре

Тайна голландских изразцов

(фрагмент романа)

Пролог

«С чего все началось?» — спрашивал он себя без конца, осторожно пробираясь узкими улочками во влажных тревожных сумерках.

В Тренте — в семьдесят пятом? С убийства того мальчика, Симона? Или все-таки в девяностые — в Испании, Португалии, на Сицилии?

А возможно, уже позже — в Нюрнберге и Берлине — в десятом?

Откуда, из какой зловонной темной дыры поднялась на поверхность та ненависть, что теперь, казалось, носилась не видимая никем, кроме него, над этими сверкающими под ласковым солнцем лазоревыми водами? А вдруг он просто старый испуганный дурак, который видит страшные знаки там, где их нет? И замечает тайную угрозу даже в этом волшебном городе, так непохожем на сухую раскаленную твердь его родины? «Родина? — усмехнулся он. — Какая родина?» У таких, как он, ее не было уже тысячу с лишним лет. Думать, что она у тебя есть просто по праву рождения, — горькое и унизительное заблуждение. И вылечат от него быстрым и жестоким способом, выгнав, как вшивую собаку, за ворота дома, который ты считал отчим.